Перекрестившись и быстро протараторив молитву своему любимому святому, Пейре дотронулся до струн.
Нежная мелодия, тонкая, словно звуки пробуждающейся природы, теплая, точно первая ласка матери, излилась из-под гибких пальцев юного музыканта и поплыла по залу. Пейре украсил песню Рюделя, придав ей невиданную до этого глубину и совершенство. Так что сам автор, поначалу смешавшись, запел тише обычного. В конце концов, очарованный и околдованный неземным звучанием своей песни, принц запел в полную силу. Песня Джауфре летела легкой голубицей под своды зала, отзываясь в чувствительных сердцах рыцарей и дам, которые со слезами умиления на глазах взирали на стройную фигурку юного музыканта, его горделивую осанку, белый лен одежды и золотые, словно у ангела, волосы.
Текст песни, как мы уже говорили, был прост и примитивен, и что еще хуже – поэт то и дело путался с рифмами и терял только что обретенный ритм. Искусство Пейре сделало огрехи поэзии Рюделя незаметными, превращая явные минусы в блистательные плюсы. Так что, когда мелодия истекла, подобно последним кружевам лунного света или исчезающей в воздухе радуге, в зале поднялась настоящая буря.
Пейре поднял глаза и встретился со все понимающим взглядом Бертрана. Молча они поприветствовали друг друга.
Пока хозяева турнира совещались, кому из трубадуров присудить победу, герольды выкликали их имена, доводя зал до исступления.
«Если победителем назовут принца – Бертран будет повержен!» – подумал Пейре, и от этой мысли ему сделалось плохо.
Рожер-Тайлефер поднялся со своего места и еще раз попросил совета у благородного собрания, кого же следует назвать победителем? Лучники уже начали успокаивать первых драчунов, желающих с помощью силы доказать правоту своего суждения о выступающих.
Наконец решение сложного вопроса было возложено на королеву турнира поэтов прошлого года – на прекрасную донью Бланку, которая своей властью увенчала славой обоих рыцарей. Чем положила конец вспыхнувшей было ссоры.
– Было бы непростительно с нашей стороны, наградив одного из этих трубадуров, лишить права выступления во втором туре другого, – весело и звонко произнесла она. – И главное, лишить почтеннейшую публику радости еще раз за сегодняшний день услышать столь великолепных певцов.
Но прежде чем отшумели последние восторженные возгласы, благородный Рюдель взял слово. Улыбнувшись собранию, он подошел к Пейре и, обняв его за плечи, произнес:
– Будет несправедливым, благородные рыцари и прекрасные дамы, участники турнира, если я, забрав себе все лавры, обойду стороной молодого человека, которому во многой степени я обязан сегодняшней победой. Поэтому, дабы никто и никогда не смог обвинить меня в черной неблагодарности, я осмелюсь представить собранию великолепного трубадура, юного и прекрасного певца любви Пейре Видаля, который хоть и не был записан для участия в этом турнире, не менее прочих достоин здесь находиться. Поэтому я прошу благородных хозяев замка позволить моему другу Пейре Видалю занять мое место на этом турнире. Сам же я готов устраниться и взирать на его победы со смирением и радостью, ибо продолжать участие в турнире без инструмента для меня равнозначно выйти пешим против конного противника, – он развел руками. – Пейре Видаль не имел счастья родиться в дворянском семействе, и поэтому он надеется выиграть этот турнир, чтобы получить посвящение в рыцари из рук самой прекрасной королевы турнира, которую мне когда-либо приходилось лицезреть в своей жизни, – он поклонился раскрасневшейся от комплемента Бланке. – Я же, в свою очередь, благословляю его на этот поединок и обещаю всячески способствовать его судьбе в дальнейшем.
– Позвольте и мне просить за Пейре Видаля, – рядом с Рюделем встал его недавний противник Бертран. – Преклоняю колено перед королевой турнира прекраснейшей мадонной Бланкой и молю ее дать шанс этому юноше показать нам во всем блеске свой талант. Клянусь рыцарской честью и доблестью, что не стану принимать дальнейшего участия в турнире, если будет отказано Видалю, потому что я слышал его игру и не хочу, чтобы кто-нибудь из завистников сказал после турнира, что Бертран де Борн не сделал попытки помочь одаренному трубадуру занять подобающее его талантам место.
– Клянусь Богом, любезный Бертран, что никто из ныне живущих никогда не посмеет обвинить в чем-то подобном вас, мой друг! – слушавший трубадура с вниманием тулузский граф вскочил теперь с места и готов был подбежать к доблестному рыцарю, дабы успокоить его лично, но сильная рука облаченного в красное зятя остановила благородный порыв старого графа.
– Если молодой человек не получит разрешение участвовать на нашем турнире, значит он как сын безродных родителей будет вынужден вернуться к себе домой. Я знаю, как простолюдинам сложно хотя бы раз оказаться на рыцарских турнирах, и понимаю, что на следующий год он может уже не найти в себе сил и средств для того, чтобы снова предстать на турнире. Я же пекусь о том, чтобы иметь возможность сражаться с действительно сильным противником, коим может оказаться этот юноша. Да и не только я, – сверкая глазами, Бертран обвел взглядом достойное собрание. – Клянусь честью, что присутствующие здесь рыцари скорее последуют моему примеру и откажутся от участия в турнире этого года, нежели позволят, чтобы о них думали, как о слабаках и трусах, боящихся бросить поэтический вызов новому противнику!
В зале поднялся неодобрительный гул, несколько человек повскакали с мест, поддерживая благородное негодование Бертрана. Все они рвались в бой, не желали и капли снисхождения ни от кого другого, как от собственных дам.
– Но молодой человек не был представлен турниру по заведенным правилам. – Пытаясь перекричать собрание, надрывался правитель Каркассона Рожер-Тайлефер. – Он не представил никаких грамот, никто не поручился за него до звука медных труб, возвещающих об окончании записи.
Ответом ему был настоящий гвалт. Рыцари вставали со своих мест, громко возмущаясь произволом.
– Позвольте и мне, пусть запоздало, просить за моего ученика Пейре Видаля и предоставить необходимые для участия грамоты, – из левого прохода, расталкивая лучников и раздавая зуботычины нерасторопной челяди, к центру зала пробирался де Орнольяк. – Ваша милость, благородное собрание. Вот грамоты Пейре Видаля, – он поднял над головой бумаги и со значением положил их перед старым графом.
– Но не будет ли нарушением всех правил и установленного порядка, если мы примем грамоты на участие в турнире после того, как шестеро участников первого тура скрестили между собой поэтические копья? – перекрикивая ор, обратился старый граф к собранию. Ответом ему были радостные крики и бряцанье оружия. – Тогда я передаю полномочия принять единственно правильное решение королеве предыдущего турнира несравненной донне Бланке. И да будет Господь ее поводырем.
В наступившей тишине прекрасная Бланка, поддержанная дамами, вышла на середину зала, где ее королевская диадема сразу же засверкала в свете факелов, точно вдруг проснулась заключенная в ней сила.
Де Борн, Рюдель и де Орнольяк встали на колени, их примеру последовал Пейре.
– Властью, данной мне на прошлом турнире и теперь, я дозволяю трубадуру Пейре Видалю участвовать в турнире. Для того же, чтобы никто из собравшихся не был в обиде из-за того, что Пейре не обнажал поэтического копья на первом туре, а лишь способствовал победе прославленного принца и трубадура Джауфре Рюделя, я повелеваю ему теперь петь для почтенного собрания. И пусть эта песня послужит свидетельствованием моего правильного решения.
Она подошла к Пейре и провела белоснежной рукой по его золотым волосам.
– Юный трубадур! Я желаю тебе удачи в этом бою и буду молить Господа о ниспослании тебе победы, – с этими словами прекрасная королева вернулась на свое место, прославляемая благородными рыцарями.
Все это время Пейре едва мог унять биение своего сердца. Еще минуту назад его удача прямехонько шла ко дну, и вот сразу же несколько рук вытащили ее на твердую почву. Джауфре, Бертран, Луи и, главное, королева прошлого турнира божественная Бланка, излившая на несчастного юношу свой неземной свет и пожелавшая дотронуться своей лилейной ручкой до его волос! Пейре едва сумел взять себя в руки и, дождавшись тишины, запел.
Его голос – чистый и звонкий – легко заполнил турнирный зал и сердце каждого присутствующего там трубадура и дамы, не оставив равнодушных. Увлекшись, Пейре позволил своей песне нестись аллюром, увлекая за собой слушателей, а затем вдруг взвиться вверх неожиданной трелью. Белая лютня изливала на благородное собрание потоки божественных звуков, в то время как голос Пейре не уступал ей красотой и силой.
Зал задохнулся и излился в громогласных восторгах, бряцании оружия, стуке, топанье, хлопках и слезах благодарности, когда Пейре, закончив, поднял глаза на своих благодарных зрителей.
– Досточтимый Пейре Видаль, ты доказал свое право участвовать в сегодняшнем турнире и оспаривать рыцарское звание, – ответил за всех граф. – Если с мечом и копьем ты справляешься не менее искусно, нежели со своей волшебной лютней, если у тебя есть верный конь и твои манеры позволяют допускать тебя в общество дам – быть тебе рыцарем!
После этого торжественного обещания все снова расселись по своим местам, и герольды начали вызывать на поэтические поединки славных трубадуров, судьба которых была к ним в этот день немилостивой, так как им выпало показывать свое искусство после Бертрана и Пейре.
В тот день в Тулузе на поэтическом турнире выступало немало знаменитых трубадуров, но всех их затмила история с появлением на турнире Пейре. Не было в тот день в замке и за его пределами человека, который не пытался бы предсказать, как будут развиваться дальнейшие события и что произойдет с похожим на ангела мальчиком-трубадуром.
Да смилуется небо над ним. Аминь.
О том, как продолжался Тулузский турнир
Всего на поэтический турнир было допущено двадцать четыре трубадура, составлявших двенадцать пар – вдвое меньше от числа желающих. Но, по распоряжению достославного Рожера-Тайлефера, написавшего новый турнирный кодекс, к участию в столь знатной потехе могли быть допущены либо известные трубадуры, отказ которым мог навлечь серьезные неприятности для Тулузского дома, либо трубадуры, за которых ручались высокопоставленные особы. Так что многие приехавшие на турнир менестрели так и уехали, не солоно хлебавши.
После первого боя состав участников уменьшился наполовину – двенадцать трубадуров, готовых скрестить поэтические копья, сделались на краткий миг исполнения песни непримиримыми противниками.
Второй поединок оставил шесть претендентов на победу. Их имена: Бертран де Борн, Луи де Орнольяк, Гийом де ля Тур, Лоренцо де Морсанваль, Готфруа Ларимурр и наш герой Пейре Видаль.
Жребий распределил пары для поединков следующим образом: первыми должны были помериться силами благородный Бертран де Борн виконт Отфора и доблестный Готфруа Ларимурр из замка Табор. После них итальянский трубадур Лоренцо де Морсанваль из города Падуе должен был скрестить музыкальные и поэтические мечи с Пейре Видалем, и последними по жребию, а не по значимости преклоняли на встречу друг друга копья Луи де Орнольяк и трубадур из Тулузы Гийом де Ля Тур.
Перед третьим туром трубадурам и зрителям было предложено отдохнуть, наблюдая потешные бои, жонглирование горящими головнями и другие диковинные штуки. Зрители заключали пари на победу полюбившихся им трубадуров. Прекрасные дамы слали дуэний с записками и амулетами, наделенными волшебной силой способствовать скорейшей победе избранника.
Взволнованный и потрясенный до глубины души произошедшими событиями Пейре не мог ни есть, ни пить. Все его мысли были заняты турниром и тем, что происходило вокруг. Его голова кружилась, а сердце было готово выскочить из груди. Да и было отчего: его хвалили, подбадривали, дружелюбно хлопали по плечу, прелестные создания шептали ему добрые пожелания своих хозяек.
– Считай, что ты уже посвящен в рыцари, – шепнул де Орнольяк очумевшему от свалившихся на него впечатлений Пейре. – Один тур – и ты на коне! Ты хорошо начал, прикончи итальяшку и победа у тебя в кармане. Что же касается рыцарского поединка, то тут тебе не удастся покрасоваться сегодня. Разве что кто-нибудь из рыцарей разрешит биться с тобой своему оруженосцу. Видишь ли – рыцарский кодекс суров. Ты не можешь бросать вызов рыцарю, не будучи сам рыцарем. Так что, мой тебе совет: сосредоточься на победе в этом турнире и не лезь на рожон после того, как ты почти достиг мечтаний своей жизни?! – он весело рассмеялся.
– Не говорите так! – Юноша испуганно перекрестился. – Удача не любит, чтобы ее подначивали. Благородный Лоренцо де Морсанваль, по чести, не кажется мне слабым соперником, а если я не сумею вырвать у него победу, вы же слышали, достославный граф – хозяин замка, сказал, что посвятит меня в рыцари, если я буду одним из трех.
– Ну и будь одним из трех! Или зачем ты на свет родился? Докажи, что ты лучший! – он хлопнул Пейре по плечу, отчего молодой человек чуть не упал на пол, опозорившись на все высокое собрание. – Впрочем, если итальянец и выбьет тебя из седла, я думаю, что ты быстро найдешь себе службу менестрелем в одном из замков, да хоть к этому олуху Рюделю. Тем более что он к тебе благоволит. В трубадурском деле же как – высокое положение, титул и богатство, конечно, вещи не последние, но не самые главные. То есть, если все это идет тебе в руки – ясное дело – грех отказываться. В Святой земле, например, происхождение – пустой звук. Там ты можешь стать тем, кем хочешь и, главное, кем достоин. Хоть рыцарем, хоть королем. В трубадурском же мастерстве все это не помогает – тут либо ты божьим промыслом поэт, либо пшик – пустое место. Но для начала тебе необходимо собрать все свои силы, призвать всех своих святых и либо надеть себе на голову золотую корону турнира, либо воспользоваться случаем, набрать побольше выгодных знакомств и зацепиться за чьим-нибудь троном.
Пейре вздохнул. Простые слова трубадура подхлестнули его воображение. Де Орнольяк был тысячу раз прав, возвращаться домой – значит жениться на дочери кого-нибудь из соседей, заняться ремеслом и похоронить себя для рыцарства и поэзии на всю оставшуюся жизнь. Потому что достаточно сделать шаг в трясину, а она уже постарается затянуть тебя по самую шею. Он посмотрел на весело обсуждающего что-то с молодой красоткой итальянца и возблагодарил небо, что его противник не Луи де Орнольяк и не Бертран де Борн. Де Морсанваль хоть и виделся ему сильным трубадуром, но перед этими двумя трубадурами – и особенно перед Бертраном – Пейре преклонялся и робел. Кроме всего прочего, итальянец был чужаком. Пейре сжал кулаки, представляя себя во время учебного боя рядом с чучелом противника, которому Пейре должен был наносить поставленные де Орнольяком удары. Да, об Лоренцо де Морсанвале следовало думать как о чучеле, до которого Пейре не было никакого дела. Как о камне, через который следовало перепрыгнуть, как о мосте, через который надо было перебраться на другую сторону реки. И если Бертрана де Борна – героя, трубадура и рыцаря – он боготворил, если учителю был благодарен, то итальянец представлял собой досадную преграду, пройдя через которую он – Пейре – получал обещанную награду. Таким образом, из блистательного трубадура, веселого и жизнерадостного человека Лоренцо де Морсанваль в воображении Пейре превратился в лишенный души и самого права претендовать на что-либо предмет.
В этот момент итальянец бросил взгляд на своего противника и, прочтя в его глазах свой приговор, резко замолчал. Секунду, минуту или чуть больше велся странный поединок взглядов, пока Лоренцо не сдался, показав Пейре свою спину.
Монарший суд
Бездействие начинало угнетать Видаля. Перекинув через плечо белую лютню, он вышел из турнирного зала на старую широкую каменную лестницу. Он не боялся опоздать к началу решающего поединка, потому как трубы герольдов были слышны далеко за пределами самого замка, и с каждым туром они становились все громче и громче, все настойчивее и настойчивее медные голоса их призывали судьбу поскорее разобраться в своих планах и выбрать нового короля поэтов.