— Да, это тот самый человек, брат, который пришел с юга сражаться за Францию. А в результате оказался в застенках инквизиции.
— Вот бедняга, — посочувствовал монах.
Отец де Тайллебур покачал головой.
— Я просто показал ему дыбу, дал почувствовать клещи и понюхать дым. А потом предложил парню жизнь, и он рассказал мне все, что знал. В том числе и то, что в Хуктоне Грааля нет.
Лицо старого монаха дернулось в слабой усмешке:
— Вижу, ты не понял меня. Грааль никогда не обнаружит себя перед недостойным. А Ги Вексий, похоже, не был достоин святыни.
— Но отец Ральф все же обладал ею? — стоял на своем де Тайллебур. — Как по-твоему, он действительно владел Граалем?
— Этого я не говорил, — ответил монах.
— Но ты тогда поверил, что у него действительно была знаменитая чаша?
Брат Коллимур промолчал, но гость утвердительно кивнул:
— Поверил. И сейчас в это веришь.
Доминиканец соскользнул с койки, преклонил колени и с благоговейным выражением на лице молитвенно сложил ладони.
— Грааль! Святой Грааль!
— Отец Ральф был безумцем, — еще раз предостерег его брат Коллимур.
Но де Тайллебур не слушал.
— Грааль, — твердил он снова и снова, обхватив себя руками и раскачиваясь взад и вперед в молитвенном экстазе. — Le Graal! Подумать только!
— Можно ли слушать безумцев? Они и сами не знают, что говорят.
— Или же их устами говорит Бог! — яростно возразил де Тайллебур.
— В таком случае нам не понять Его премудрости, ибо язык блаженных невнятен.
— Все равно, — настаивал доминиканец, — ты должен пересказать мне все, что говорил тебе отец Ральф.
— Но это было так давно!
— Но ведь это же le Graal! — крикнул де Тайллебур в раздражении. — Речь шла о самом le Graal! He говори мне, что ты забыл!
Он глянул в окно и увидел поднятое над дальним кряжем желтое знамя короля Шотландии, на котором красовался его герб — красного цвета крест, пересекающий геральдический щит. Под знаменем волновалось море кольчуг и колыхался лес копий. Никаких англичан так и не было видно, однако де Тайллебура сейчас не остановило бы ничто, явись в Дарем хоть все армии христианского мира, ибо он был близок к цели, близок как никогда, и намеревался достичь ее, пусть даже все вокруг дрожит от грохота битв.
И в этот момент старик заговорил.
* * *Всадник в ржавой кольчуге, нагруднике с недостающими ремнями и со щитом, украшенным створкой раковины, назвался лордом Аутуэйтом из Уиткара.
— Знаешь это место? — спросил он Томаса.
— Уиткар, милорд? Никогда о нем не слышал.
— Не слышал об Уиткаре! Ну и ну! А ведь это славное местечко, лучше не бывает. Плодородная почва, сладкая вода, прекрасная охота. А, вот и ты!
Последние слова были обращены к мальчугану, сидевшему верхом на рослом коне и одновременно ведущему в поводу другого. Завидев своего господина, парнишка в желто-красной тунике с крестом и раковиной пришпорил лошадь, таща за собой боевого скакуна.
— Прошу прощения, милорд, — зачастил он, — но Хивард заартачился. Ей-богу, так оно и было: вставал на дыбы и тащил меня в сторону.
Хивардом, очевидно, звали боевого скакуна, которого паренек вел в поводу.
— Отдай его этому молодому человеку, — велел лорд Аутуэйт и, повернувшись к Томасу, уточнил: — Ты верхом-то как, умеешь?
— Да, милорд.
— Правда, Хивард у меня наказание, сущее наказание. Как сядешь, двинь его хорошенько каблуками по ребрам: он мигом смекнет, кто хозяин.
Пара десятков воинов лорда Аутуэйта, все верхом и в доспехах, куда лучших, чем у их господина, подъехали поближе. Он приказал им отправляться на юг, следом за остальными.
— Вообще-то, — сказал лорд Томасу, — мы ехали в Дарем. Ехали себе в город по своим делам, как добрые христиане, и тут нечистый послал на наши головы этих паршивых шотландцев. Да уж, Дарема нам теперь не видать. А ведь я там женился. Представляешь, венчался в тамошнем соборе! Тридцать два года назад! Можешь в это поверить? — Он взглянул на Томаса, и лицо его озарила счастливая улыбка. — И моя дорогая Маргарет, слава Всевышнему, до сих пор жива. Она будет рада послушать твой рассказ. Ты и правда сражался при Вадикуре?
— Да, милорд.
— Повезло тебе, повезло! — пробормотал лорд Аутуэйт, после чего принялся окликать остальных своих людей, приказывая им поворачивать, пока они не наткнулись на шотландцев.
Томас смекнул, что этот вроде бы нескладный, седой толстяк в ржавой кольчуге является могущественным лордом, одним из грозных пограничных владык севера. Его светлость косвенно подтвердил эту догадку, ворчливо сообщив, что король Эдуард не взял его с собой во Францию, заявив, что лорд и его вассалы могут потребоваться дома, для отражения набегов шотландцев.
— И ведь надо же, он оказался прав! — промолвил Аутуэйт с искренним удивлением. — Эти паршивцы заявились на юг! Я говорил тебе, что мой старший сын был в Пикардии? Вот почему я ношу эту железяку. — Он постучал по вмятине на своем нагруднике. — Я отдал ему лучшие доспехи, какие у нас были, потому что вообразил, будто здесь они мне не понадобятся. Молодой Давид Шотландский всегда казался мне вполне миролюбивым парнишкой. И что мы видим? В Англии теперь не продохнуть от его разбойников! А правду говорят, что при Вадикуре была настоящая резня?
— Все поле было завалено мертвыми телами, милорд.
— Но не нашими, за что хвала Господу и Его святым.
Его светлость перевел взгляд на нескольких лучников, которые уныло плелись на юг.
— Эй, ребята, пошевеливайтесь, — крикнул он по-английски, — скоро сюда нагрянут шотландцы!
Толстяк снова посмотрел на Томаса и ухмыльнулся.
— Скажи, что бы ты делал, не окажись тут по случайности меня? — спросил он по-прежнему по-английски. — Перерезал бы Пугалу глотку?
— Если бы не было другого выхода.
— А его люди перерезали бы глотку тебе, — добродушно заметил лорд Аутуэйт. — Он редкостный негодяй, этот Пугало, сущая отрава. Одному Господу ведомо, почему его матушка не утопила это дерьмо в отхожем месте сразу после рождения. Правда, она и сама была чертовой ведьмой, каких еще поискать!
Как и многие лорды, для которых родным языком был французский, Аутуэйт выучился английскому от слуг своих родителей и поэтому изъяснялся хотя и бойко, но довольно коряво.
— Он заслужил, чтобы ему перерезали глотку, этот Пугало, еще как заслужил, но верно и то, что с ним лучше не связываться. Плохо иметь такого врага. Ежели у него на кого зуб, он душу заложит, лишь бы отомстить. Хотя, с другой стороны, этот малый уже нажил себе столько врагов, что для новых, пожалуй, не осталось места. А больше всех он ненавидит сэра Уильяма Дугласа.
— Почему?
— Да потому, что он побывал у Уилли в плену. Заметь, среди местных трудно найти такого, кто за всю свою жизнь ни разу не побывал в плену у Дугласа, а кое-кому из нас даже посчастливилось сцапать самого старину Уилли и в отместку подержать пленником у себя. Но вот с бедняги Джеффри Дуглас содрал такой выкуп, что чуть ли не пустил того по миру. У него и слуг-то осталось всего ничего, десятка два, а если в кошельке найдется больше трех полупенни, я сильно удивлюсь. Пугало — бедный человек, очень бедный, но он гордый, и это делает его вдвойне опасным. Плохо иметь такого врага, очень плохо.
Лорд Аутуэйт умолк, а потом добродушно поднял руку, приветствуя группу лучников, носивших его цвета.
— Замечательные ребята, просто замечательные. Итак, мне не терпится послушать про эту битву при Вадикуре. Правда ли, что французы потоптали собственных лучников?
— Правда, милорд. Генуэзских арбалетчиков.
— Ну-ка расскажи мне, как все это было.
Лорд Аутуэйт получил от своего старшего сына письмо, в котором рассказывалось об этой битве в Пикардии, но ему очень хотелось услышать о схватке от человека, который сам, лично, стоял на том длинном зеленом склоне между селениями Вадикур и Креси. Томас поведал ему, как ближе к вечеру враг устремился в атаку и как туча добрых английских стрел, летящих вниз по склону, повергла блистательное воинство короля Франции в беспорядочное бегство, как бились и ржали кони, как кричали, падая с седел, люди. Он рассказал, как, несмотря на страшные потери, французы рвались вперед и как некоторые из них под смертоносным дождем все-таки прорвались сквозь наспех вырытые траншеи и вбитые частоколы, чтобы сойтись с англичанами лицом к лицу. Он рассказал, что к концу битвы у лучников не осталось стрел, что пальцы их были стерты в кровь, а все поле завалено трупами людей и животных и даже само небо казалось сбрызнутым кровью.
Этот рассказ занял у Томаса все время, пока они спускались по склону. Дарем уже скрылся из виду. Элеонора с отцом Хоббом шли позади, ведя кобылу, и порой вставляли собственные замечания, в то время как два десятка слуг лорда Аутуэйта ехали по обе стороны и тоже с интересом прислушивались к повествованию о битве. Рассказывал Томас хорошо, живо и, судя по всему, нравился как лорду, так и его воинам. Молодой Хуктон вообще был обаятельным малым, умевшим внушать людям симпатию, хотя у некоторых, таких как сэр Джеффри Карр, эта способность пробуждала зависть.
Сэр Джеффри обогнал их и на ходу указал на молодого лучника, как будто посылая проклятие. Томас в ответ сотворил крестное знамение. Сэр Джеффри сплюнул.
Лорд Аутуэйт бросил на Пугало сердитый взгляд и снова заговорил с Томасом по-французски:
— Я не забыл про письмо, которое показал мне твой священник, но, полагаю, ты не собираешься прямо сейчас покинуть нас и отправиться с ним в Дарем? У нас есть враги, с которыми предстоит сразиться.
— Могу я встать в строй вместе с лучниками твоей светлости? — спросил Томас.
Элеонора прошипела что-то неодобрительное, но оба мужчины оставили ее недовольство без внимания. Кивнув в знак согласия, лорд Аутуэйт жестом велел Томасу спешиться и сказал:
— Одно меня озадачивает: с чего это король, наш господин, доверил столь важное поручение столь юному человеку?
— И вдобавок столь низкого происхождения? — спросил Томас с улыбкой, зная, что на самом деле лорда Аутуэйта смущало именно это.
Его светлость рассмеялся оттого, что его раскусили.
— Ты говоришь по-французски, молодой человек, но носишь лук. Кто ты? Низкого или высокого происхождения?
— Я не принадлежу к черни, милорд, но рожден вне брака.
— А! Вот оно что!
— Кроме того, милорд, король послал меня не одного, но вместе с капелланом и с рыцарем из своей свиты. Однако в Лондоне оба они захворали, да там и остались. Ну а я продолжил путь без них, только с теми двумя спутниками, которые сейчас со мной.
— Ага. Ты продолжил путь, потому что тебе не терпелось потолковать со старым монахом. Да?
— Если он жив, да, потому что монах этот может рассказать о семье моего отца. Моей семье.
— А еще он может рассказать тебе о том сокровище, тезаурусе. Ты знаешь об этом?
— Кое-что знаю, милорд, — осторожно ответил Томас.
— Видно, потому-то король тебя и послал, а? — предположил лорд Аутуэйт, но не дал Томасу времени ответить на этот вопрос. Он подобрал поводья и заявил: — Можешь сражаться вместе с моими лучниками, юноша, но постарайся не дать врагам себя прикончить, ладно? Мне бы хотелось побольше узнать о твоем тезаурусе. Неужто это сокровище и впрямь так велико, как об этом говорится в письме?
Отведя взор от всклоченных волос лорда, Томас посмотрел наверх, где не было видно ничего, кроме одетых яркой осенней листвой деревьев да уже редевшего дыма от сгоревших хижин, и по-французски сказал:
— Если оно вообще существует, милорд, то это такое сокровище, которое охраняют ангелы и которым стремятся завладеть демоны.
— И ты тоже? За компанию с демонами? — улыбнулся Аутуэйт.
Томас ответил ему улыбкой.
— Я стремлюсь лишь к встрече с приором Дарема, милорд, чтобы отдать ему письмо епископа.
— Так тебе нужен приор Фоссор, да? — Лорд Аутуэйт кивнул в сторону группы монахов. — Он вон там. Тот, что в седле.
Его светлость указал на представительного седовласого монаха, возвышавшегося на серой кобыле посреди двух десятков пеших братьев, свиты приора. Один из них держал в руках странное знамя — клочок белой ткани, свисавший с раскрашенного шеста.
— Поговори с ним, — сказал лорд Аутуэйт, — а потом найдешь мой штандарт. Да храни тебя Бог! — Последние слова были произнесены по-английски.
— И твою светлость тоже! — в один голос откликнулись Томас и отец Хобб.
Юноша зашагал к приору, обходя лучников, сгрудившихся у повозок, с которых раздавали связки стрел. Маленькая английская армия двигалась к Дарему двумя разными дорогами, и теперь люди вразброд подтягивались через поля, чтобы соединиться на тот случай, если шотландцы вдруг спустятся с холмов. Ратники натягивали на себя через голову кольчужные рубахи, а те, кто побогаче, застегивали пряжки имевшихся у них (тут уж кто чем разжился) частей пластинчатых доспехов. Должно быть, военачальники провели экстренное совещание и, судя по тому, что первые штандарты уже несли на север, решили подняться выше в холмы, а не ждать, пока шотландцы атакуют их на заливных лугах.
Томас привык к английским знаменам в Бретани, Нормандии и Пикардии, но все здешние стяги и гербы были ему незнакомы. Над головами воинов реяли серебряный полумесяц, бурая корова, голубой лев, черный топор Пугала, голова красного вепря, крест и раковина лорда Аутуэйта и особенно бросающееся в глаза большое алое полотнище с парой густо расшитых золотыми и серебряными нитями перекрещенных ключей. Флаг приората, в сравнении с прочими стягами, выглядел просто потрепанной тряпицей, но зато сам приор, стоявший под этим неказистым квадратом ткани, исходил яростью.
— Идите и делайте Божье дело! — кричал он ближайшим лучникам. — Не жалейте стрел, ибо шотландцы не люди! Воистину, они звери в образе человеческом! Уничтожьте их! Перебейте всех до единого! Смерть им! Смерть! Смерть! Ты хочешь благословения? — промолвил святой отец, заметив приближающегося Томаса. — Да содеет Господь лук твой тугим и стрелы твои меткими! Да не ослабеет рука твоя и не потускнеет око твое! Да пребудет с тобой Бог и все святые Его, пока ты разишь недругов Всевышнего!
Подойдя поближе, Томас протянул письмо:
— Это тебе, отец приор.
Церковный сановник, не ожидавший такой фамильярности от простого лучника, замешкался, но один из его монахов выхватил у Томаса пергамент и, увидев сломанную печать, поднял брови.
— Отец приор, это письмо действительно тебе. От господина нашего епископа.
— Шотландцы — звери! — выкрикнул приор, увлекшийся своей речью, но потом спохватился и повернулся к монаху: — Что ты говоришь, брат? Письмо? От господина нашего епископа?
— Тебе, отец приор.
Приор схватил раскрашенный шест и склонил полотнище самодельного знамени к лицу Томаса.
— Ты можешь поцеловать его! — торжественно объявил он.
— Поцеловать? — Томас растерялся. От поднесенной к его носу рваной тряпицы веяло затхлостью.
— Это покров святого Кутберта, взятый с его раки, сын мой! — возбужденно возгласил приор. — Ныне благословенный святой Кутберт будет сражаться на нашей стороне. И сами ангелы небесные последуют за ним в бой!
Оказавшись лицом к лицу со священной реликвией, Томас опустился на колени и поднес ткань к губам. Он отметил, что это было полотно с затейливой вышивкой по краям, выполненной голубой, уже основательно поблекшей нитью. В центре полотнища, служившего обычно для того, чтобы держать на нем во время мессы облатки, красовался причудливый, вышитый серебряными, уже едва различимыми на фоне потрепанной белой ткани нитями крест.
— Это и правда покров святого Кутберта? — спросил он.
— В том не может быть никаких сомнений! — пылко воскликнул приор. — Сегодня утром мы вскрыли его гробницу и отслужили святую мессу, так что нынче он будет сражаться на нашей стороне.
Приор поднял свой флаг и принялся махать им из стороны в сторону.
— Творите Господне дело! Убивайте их всех! Удобрите поля их пагубной плотью, оросите посевы кровью этих изменников!
— Епископ хочет, чтобы этот молодой человек поговорил с братом Хью Коллимуром, — сказал приору монах, который прочел письмо. — Этого же желает и король. Его светлость говорит, что необходимо найти сокровище.
— Сам король желает этого? — Приор воззрился на Томаса, словно не веря своим глазам. — Король?
Потом он спохватился, видно сообразив, что королевское покровительство сулит нешуточные преимущества, вырвал письмо и прочел его сам. Оно оказалось еще более многообещающим, чем приор ожидал.