– Ну, присядем на дорожку. – Я куртку надел и уселся на ящик.
Катерина рядом уселась, опечалилась.
– Что я тут без тебя делать буду?
– Будешь котенка кормить, – отвечаю.
Только я хотел ее отогнать, чтобы без помех улететь в Токио, как в трубе раздался крик:
– Вот они!
И сразу же из темноты показались две морды – Юрки Родюшкина и Панасоника. Свирепые, как акулы. Выследили!
– Вот этот меня бил, – Юрка ткнул в меня пальцем и назад отступил.
Я слегка растерялся. Захотелось сразу их испепелить, но надо дудку настраивать. На ней же координаты Токио!
Панасоник шагнул ко мне, увидел дудку и вырвал ее у меня их рук.
– Отдай назад, урла несчастная! – закричал я.
– Урла? – он улыбается. – А ты, оказывается, музыкант, Бепс? Вот не знал. Фирменная флейта.
Я только хотел на него броситься, как он поднес дудочку по рту и дунул в нее. Проверить хотел, наверное.
Представляю изумление Юрки Родюшкина, когда перед ним образовалась круглая дыра радиусом в два метра! Не хотел бы я быть на его месте!
Да и на своем не хотел бы я быть! Потому что мы втроем, конечно, тут же улетучились. Катька, я и Панасоник. Точнее – вчетвером, потому что котенок тоже в этот шар попал.
Теперь-то я знаю, что это длилось ровно одно мгновение. Но ощущение я запомнил на всю жизнь.
Во-первых, меня не стало. И в то же время я был. Не знаю, как объяснить. Я почувствовал легкость, меня будто оторвало от земли и стало затягивать вверх, в какую-то воронку. То есть не меня самого – меня-то не было! – а что-то другое, что от меня осталось… Нет, это невозможно объяснить… Надо почувствовать.
Ни рук, ни ног, ни головы! Одна душа. Вы не знаете, что такое душа? А я знаю. Это когда все видишь и чувствуешь в тысячу раз сильнее, чем раньше, но тебя нет. Мне почему-то песенка вспомнилась, которую Кристина пела: «Я был сияющим светом, я был полетом стрелы…».
И Землю я увидел – сразу всю – такой красивый голубой шарик, почему-то очень маленький. Он летел в кромешной тьме, и за ним оставался шлейф из света. Жутко красиво!
Я раньше знал, что Земля – планета, а тут наконец это понял. Маленькая одинокая планета в черном космосе.
Беречь ее надо.
Но эти мысли потом пришли, а тогда размышлять было некогда, потому что нас швырнуло прямо в Токио.
Глава 12. САД КАМНЕЙ
Вы никогда не образовывались из пустоты? Ну, как в телевизоре: только что не было никого, и вдруг человек в кресле сидит? Не пробовали так?
А я пробовал.
Мы возникли в Токио одним щелчком, будто нас включили. И не просто в Токио, а на ровной зеленой лужайке. Травка пострижена, умыта, из травки камни торчат. Не очень большие, но и не маленькие. Типа валунов.
Я потом узнал, что это у них называется «сад камней».
Конечно, нам жутко повезло. Могли бы возникнуть посреди улицы, а движение там – ого-го! Или плюхнуться в пруд и сразу пойти ко дну. Обидно – в кои-то веки прилететь в Японию и сразу пойти ко дну!
Значит, оказались мы в саду камней. В этот сад японцы ходят отдыхать душой. Допустим, у них неприятности на работе, стачка какая-нибудь – они идут себе в сад камней и созерцают. От этого им легче становится. Понимаете?
Теперь представьте японцев, которые отдыхают от стачки, смотрят на свои валуны. И вдруг – трах-тарарах! Прямо посреди лужайки появляется кусок русской бетонной трубы, а в том куске – три человека и котенок!
Может, японцы сразу не сообразили, что труба – русская, но все равно страшно!
К тому же мы с Панасоником рвем друг у друга дудочку, а Катька молотит его кулаками по спине. Котенок шипит, естественно.
У японцев челюсти отпали. Японцы сами стали, как валуны. Такие же неподвижные.
Тут мы замечаем, что мы в Японии. Перестаем драться, озираемся из трубы. Появляется даже желание раскланяться, как на сцене, потому что японцы смотрят на нас со страхом и восхищением.
Японцев немного было, человек семь.
– Вылезай из трубы! – это я шепотом Панасонику.
– Где мы? – он трясется от страха.
– Где-где?! В Токио, не видишь?!
Тут Катька меня просто поразила! Выпрыгнула из трубы на зеленую травку с котенком на руках, сделала перед японцами книксен и говорит:
– Господа японцы! Мы прибыли к вам с визитом доброй воли из Советского Союза. Кто из вас говорит по-русски?
Японцев как ветром сдуло. Женщины подхватили свои кимоно – и бегом по аллее! Катька удивленно посмотрела им вслед:
– Что я такого сказала?
Панасоник наконец очухался, тоже вылез на траву, нагнулся, пощупал.
– Хы! – говорит. – Настоящая…
Смотрим, от домика с черепичной крышей, что вдали, бегут к нам трое. Пожилой лысый японец и два полицейских в касках. Подбежали, быстренько сложили ладони, поклонились. И лысый что-то залепетал по-японски.
Я толкнул Панасоника.
– Ну ты, фарца! Скажи им что-нибудь. С туристами-то ведь общаешься.
Панасоник и вправду что-то вякнул по-ихнему. Японцы переглянулись.
– Что ты им сказал? – спрашиваю.
– Спросил, нет ли у них чего на продажу.
Тут Катька наконец догадалась. Она ткнула себя пальцем в грудь, потом указала на нас и отчеканила громко:
– Ра-ша! Ю-эс-эс-ааа!
Японские полицейские разом выхватили из карманов портативные рации и стали в них что-то говорить.
И началось!
Через три минуты приехали два фургона и легковой автомобиль. Из одного фургона высыпали полицейские, из другого – врачи. Из легковой машины вылезли три хорошо одетых японца. Один из них оказался переводчиком.
Пока полицейские зачем-то устанавливали вокруг сада камней сетчатое ограждение, а врачи возились с какой-то аппаратурой, мы беседовали с господами через переводчика. Они оказались из министерства иностранных дел.
Вокруг сетки уже бегали журналисты и фотографировали нас издали через сетку. Полицейские их ближе не пускали.
Господа сначала обратились к Панасонику, считая его старшим. Но этот гад только тыкал в меня пальцем и плаксиво приговаривал:
– Это все он! Я не виноват!
Японцы начали переговоры со мной. Я решил говорить правду, только немного соврал. Я не хотел рассказывать, зачем мы прибыли в Японию. Сказал, что назначен Хранителем планеты, обследую свое хозяйство, решил заглянуть в Японию… Эти товарищи, что со мной, мне помогают. А котенок просто так. За компанию.
– Как вас зовут? – невозмутимо спросил переводчик.
– Бабася, – почему-то сказал я.
– Бабася-сан, представьте нам своих помощников, – попросил переводчик.
Ну, я представил. Моих помощников звали Катюша-сан, Панасоник-сан и котенок-сан. «Сан» – это такое словечко, которым японцы пользуются, чтобы выразить уважение. Вроде как «уважаемый товарищ».
Японцы глазом не моргнули. Записали наши имена в блокноты. Сказали только, что Панасоник – тезка известной ихней фирмы, которая магнитофоны делает. Затем они попросили разрешения увезти наш летательный аппарат на обследование.
– Какой летательный аппарат? – спрашиваю.
Они на огрызок бетонной трубы показывают. Думают, что мы в ней прилетели. Я разрешил. Пусть обследуют и удивляются, как это у русских даже бетонные трубы летают!
Про дудочку я им – ни слова. А то плюнут на международное право и украдут. Знаю я их! ПИНГВИНа уже украли.
Правда, о ПИНГВИНе и господине Мацукате я пока тоже помалкиваю. Говорил о биополях, биоволнах, о Центре Вселенной и о том, как нужно хранить планету. Главным образом, не ссориться по пустякам. Японцы кивали, записывали. Потом трубу погрузили краном на грузовик – увезли.
К нам врачи подступили. Мы отказывались, а они очень вежливо, но твердо говорят: надо! Вы, мол, приехали издалека. Может быть, больны. Чего доброго, нас заразите.
Стали кровь брать на анализ, мазки из горла, рентгеном просветили. Все это прямо здесь, среди камней для созерцания, внутри железной сетки.
Народу вокруг нее собралось – тьма! Все глазеют, прямо как у нас. Делать им, что ли, нечего?
Под конец сделали нам каждому по три укола каких-то прививок. И разрешили общаться с журналистами.
К этому времени уже телевидение приехало, стулья поставили, столики. Операторы бегают, снимают… Мы потихоньку освоились – каждый уже с тремя журналистами сразу разговаривает. Я им что-то про экологию вкручиваю, Катюша-сан рассказывает о проблеме эмансипации женщин… Катька-то, оказывается, начитанная! А этот гад все про шмотки – где, что и почем.
Катька вдруг в ладоши захлопала, чтобы внимание привлечь, и говорит:
– Граждане японцы, может, накормите котенка? Он проголодался с дороги!
Переводчик перевел. Японцы забегали, заулыбались, принесли котенку специальных кошачьих консервов и молока.
Заодно догадались, что мы тоже голодные. На столики тарелки с бутербродами поставили и бутылки с соками.
Сижу я в саду камней, тяну из соломинки ананасовый сок и ем бутерброд с крабами. Хорошо быть Хранителем! И все на халяву, заметьте!.. Не понимаете? «На халяву» – значит даром.
Панасоник – ногу на ногу, американской сигаретой дымит, автографы раздает направо и налево. Смотреть противно! А телевидение все это снимает. Я не удержался, шепнул ему:
– Ты не очень-то разъедайся! Фирма счет пришлет. Мы-то с Катькой здесь в служебной командировке, а ты – частное лицо!
Он аж дымом поперхнулся.
На прощанье хозяин сада камней, тот лысый старичок, сказал, что установит мемориальную табличку. Что, мол, так и так, побывал здесь Хранитель планеты со своими соратниками…
А потом нас под ручки – и повезли в отель.
Глава 13. СООТЕЧЕСТВЕННИК
Расселили нас по одному в отеле «Фудзи». Хорошо хоть комнаты рядом! К каждому приставили гида – ну, это провожатый – и переводчицу. Мне симпатичная такая попалась, звали ее Тэйко-сан.
Отсчитали каждому по сотне иен на карманные расходы. Я поначалу не хотел брать, но потом передумал. Сказал только Катьке и Панасонику, чтобы они все расходы записывали – до последней иены. Наверняка отчитываться придется!
Панасоник сразу по магазинам побежал, гид и переводчица за ним. А мы с Катюшей уселись у меня в номере за полированным столом. Тупо сосем пепси-колу из соломинок. Катя котенка гладит. Ну почти как в трубе.
Обслуживающий персонал – в сторонке. Сидят, ждут. Ловят каждое наше движение.
– Господа, – говорю, – шли бы вы к себе. Мы хотим остаться наедине. Эскьюз ми, плиз.
Они поклонились все и вышли гуськом.
– Вот влипли… – Катька вздыхает.
– Можем хоть сейчас назад, – я ей дудочку показываю.
– А ПИНГВИН? Давай узнавай быстрей, где этот Мацуката!.. И распорядись, чтобы телеграмму домой дали. Родители там с ума сходят, – Катька командует.
– Вот ты и распорядись, – говорю я.
– Ты у нас главный. Я, что ли, Хранитель?
Вот так вечно – за все отвечать Хранителю.
Я стал раздумывать, как лучше: дать домой международную телеграмму или вызвать Ленинград по телефону? И так и так родители будут в обмороке. Это факт.
Тут приходит Панасоник. Рот до ушей, доволен жутко. Показывает нам какую-то фигню, запечатанную в целлофан.
– Что это? – спрашиваю.
– Горнолыжные крепления, фуфло! Знаешь, за сколько их у нас можно толкнуть?
– Сам ты фуфло! Тебе все бабки!
Панасониковская переводчица глазами хлопает: не понимает нашей речи. Ее таким словам в университете не учили, понятно…
– Ладно! Давайте отдыхать! – командую я. – Завтра во всем разберемся.
Соратники ушли.
Горничная принесла ужин: рисовые котлетки и желе из морской капусты. Я котлетки съел, а желе выбросил в унитаз.
Посмотрел перед сном японскую рекламу по телевизору и заснул на широкой кровати.
Спал поперек, назло их буржуазным предрассудкам.
Непривычно, конечно, было. Сроду такой истории со мной не случалось. Чувствуешь себя, как во сне. Хорошо хоть, что в любой момент проснуться можно. Свистнул в дудочку – и улетел домой, к маме…
Хотелось, чтобы в Токио мне приснилась мама. Но она не приснилась, а явилась во сне Дуня Смирнова с крокодилом величиною с электричку и стала бранить меня за низкий идейный уровень. Утром опять появляются все: горничная с кофе, гид с рекламными проспектами и Тэйко-сан с пачкой газет. Улыбаются по-страшному, будто я ихний японский бог. Кто у них там? Будда, что ли?
Пью кофе, просматриваю газеты. На первых полосах – наши фотографии в саду камней. Панасоник бутерброд заглатывает, Катька с котенком и я – важный такой, щеки надуты. Под фотографиями – иероглифы японские.
– Что там написано? – спрашиваю у Тэйко.
– «Бабася-сан – Хранитель планеты из России», – переводит Тэйко-сан. Я попросил ее перевести всю статью. Она мне милым своим голоском передала все то, что я вчера рассказал журналистам. Про Центр Вселенной, про Марцеллия и экологию. Все так серьезно, с полным доверием.
Не успела она дочитать, как открывается дверь и в комнату вбегает человек в сером костюме. Я сразу понял, что наш. Такое у него лицо было. Советское.
Дышит тяжело, вспотел. Увидел японцев, что-то им сказал по-японски и ко мне обращается:
– Ты как сюда попал? По какой линии? Как тебя зовут?
– Позвольте, – отвечаю вежливо. – Мы с вами не знакомы. Представьтесь, пожалуйста.
– Бубликов, – отвечает. – Сотрудник советского посольства… А ты вправду русский?
– Прошу вас, господин Бубликов, мне не «тыкать», а называть на «вы». Так естественнее для человеческого достоинства, – говорю. – А оно от возраста не зависит.
Это мне Дмитрий Евгеньевич вспомнился, наш историк.
Бубликов еще больше вспотел. Вижу – убить меня хочет, но пока не может.
– Назовите вашу фамилию, – говорит грозно. По какой линии вы прибыли в Японию? Где ваш международный паспорт?
Я фамилию назвал и даже сказал, где живу. А в Японию, говорю, прибыл по космической линии.
– По космической программе? – он не понял. – Какое вы к ней имеете отношение?
– Я – Хранитель планеты, – заявляю.
– Перестаньте дурака валять, Быстров! – шипит он. – Это не игрушки! Дело пахнет международным скандалом!
Совсем меня заманал! Что, вы опять не понимаете? Почему вы наших слов не понимаете? Сейчас все так говорят. «Заманал» – это что-то вроде «надоел», «сильно пристаешь».
– А эти ваши… соратники? Они кто? – спрашивает.
Я ему сообщил данные Тимошиной, а с Панасоником, сказал, пусть сам разговаривает. Я, кроме клички, ничего про него не знаю и знать не хочу.
– В общем, – говорит Бубликов, – я все сейчас передам по дипломатическим каналам. А вы пока собирайтесь. И из страны вас будут выдворять. В двадцать четыре часа.
На меня такая злость напала! Как он смеет разговаривать так с Хранителем планеты! Я дудочку в кармане нащупал. Дай-ка, думаю, выдворю из страны самого Бубликова. И не в двадцать четыре часа, а мигом. Вышвырну его, как котенка, пускай он в своем министерстве объясняется!
Но не стал. Пожалел. Выгонят ведь Бубликова из дипломатов. А у него, наверное, семья, дети…
– Можете передавать все, что угодно. Не забудьте оповестить наших родителей, они волнуются, – говорю Бубликову. – А уеду я отсюда с соратниками не раньше, чем закончу дела по хранению планеты.
– Опять ты за свое?! – шипит.
– Вы газеты читаете? – спрашиваю. – Вот тут везде написано, что я – Хранитель.
– Да они напишут, что ты Иисус Христос! Лишь бы сенсация! Лишь бы деньги заработать!
– Напрасно вы так о журналистах дружественной державы, – укоряю я Бубликова.
Бубликов плюнуть хотел, но сдержался. Вспомнил, что он дипломат.
Опять что-то сказал японцам и ушел.
Вот что мне нравится в японцах – так это воспитанность. Не лезут они не в свои дела. У нас бы сразу накинулись: «Что он сказал? Зачем приходил? Чего хочет?». А эти – сидят, улыбаются. Им до лампочки, зачем Бубликов приходил. Или делают вид.
Тут двери снова распахиваются, входят вчерашние министерские чиновники и приглашают на пресс-конференцию. Говорят, что журналисты из семидесяти трех стран хотят со мной говорить. А тринадцать телекомпаний будут наш разговор записывать на пленку.