У костра стоят Юрка, Стасик и Алька. Стоят давно и почти неподвижно. Лишь иногда один из них бросает в костер охапку сухого бурьяна. Чем они заняты, непонятно.
Из-под моста, загадочно мерцая цветными огоньками, выползла темная громада самоходной баржи. Это большая удача. Баржа отвлечет внимание противника, а шум ее заглушит шаги разведчиков.
— Пошли, — скомандовал Мишка. — Тише…
Хотя их пятеро, а противников трое, подойти все же надо незаметно. Мишка умеет ценить врага, особенно после сегодняшнего боя с Алькой.
Баржа прошла совсем близко от берега. Накатились на песок волны. Но никто у костра даже не повернул головы. Странно…
Разведчики тихо ступали по нагретому за день песку.
— Клинки к бою, — прошептал Мишка. — К атаке…
И вдруг он замер, прислушиваясь.
Стал слышен голос Стасика, и разведчики увидели, что мальчик читает синюю тетрадь. То что он читал, было непонятно, но интересно.
— «…и на следующее утро мы должны были отплыть к необитаемому острову. Но когда мы пришли на берег, то увидели, что наш плот разрушен и бревна от него пилят на дрова двое взрослых парней. Так сорвалась наша последняя экспедиция, и остров с курганом остался неисследованным. Нам так и не удалось узнать…»
Опустив мечи и уже не прячась, подошли мальчишки к костру и тихо стали полукругом.
— «…хотя мы и могли наловить бревен для другого плота. Теперь это было ни к чему,» — читал Стасик, повернувшись боком к костру, чтобы свет падал на страницы дневника. Блики плясали у него на лбу, отражались яркими точками в глазах. Круглое, с пухлыми губами лицо мальчугана было спокойным и строгим. Он даже не взглянул на подошедших. Юрка, видимо, даже не заметил разведчиков, Алька же тихо спросил Мишку:
— Воевать пришли?
— Не… Мы так… Что это у вас?
Тогда Алька что-то прошептал ему на ухо, и скоро короткий шепот обежал остальных мальчишек.
А Стасик читал:
— «Мы узнали в этот день, что экспедиции больше не будет. Левка и Саня уезжают. Мы почему-то никогда не думали, что нам придется расстаться. Но давно уже кончилась война, и Левкина семья возвращается в Одессу, а у Сани в Ленинграде нашлась старшая сестра. До Москвы Саня поедет с Левкой на одном поезде. В Москве его встретит сестра Нина…
Вот и кончилась наша экспедиция. Отъезд через три дня…
Четырнадцатое августа. Мы собрались вместе последний раз. Через час отходит поезд. В Тайном Дневнике Экспедиции заполняется последняя страница. Когда уйдет поезд, Сережа зароет дневник у родника. Сереже хуже всех. Лева едет домой, к морю, я встречу Нину, а он остается один… Черт возьми, никогда не думал, что так тяжело расставаться!
Мы никогда не говорили о дружбе, мы просто дружили…»
Уже не осталось сухого бурьяна, и костер стал угасать. Все труднее становилось разбирать написанные карандашом строчки.
Тогда Алька положил в огонь свой меч. И почти сразу еще семь мечей полетели в костер.
Охватив сухое дерево, взметнулись языки огня, и Стасик читал:
— «…мы просто дружили, и лишь сейчас поняли, какой крепкой была наша дружба.
Поезд уходит через пятьдесят минут. Сейчас мы расстанемся с Сережкой, а через три дня все трое будем далеко друг от друга. Вот и все. Дневник окончен.
Нет! Еще не все!
Поезд уходит через сорок минут. Левкин отец уже возится с чемоданами и торопит нас. Но я запишу. Левка прав. Не надо кончать экспедицию. Наша цель была находить и разгадывать все интересное. Это можно делать и дальше, всю жизнь. Нам по двенадцать лет. Пусть пройдет еще двенадцать. Мы встретимся в этот же день, выроем дневник и продолжим его. Здесь есть еще чистые страницы. Мы встретимся обязательно. Мы не клянемся в этом. Клятвы дает тот, кто боится не сдержать простого обещания. Но мы никогда не обманывали друг друга. Мы обещаем, что каждый, если он будет жив, через двенадцать лет в этот день, в восемь часов вечера придет на набережную к дуплистому тополю.
Мы будем уже взрослыми, но узнаем друг друга, потому что каждый запомнит нашу песню:
Над землей нашей солнце блестит,
Птицы свищут веселые марши.
Мы еще не устали в пути,
Экспедиция движется дальше.
Я кончаю Тайный дневник Экспедиции. Штурман А.Горецкий.»
Стасик замолчал. Юрка, не двигаясь, смотрел в огонь.
— Все? — тихо спросил он.
— Еще немного. Опять другой почерк. «Они уехали. Я пишу у родника. Сейчас я спрячу дневник на целых двенадцать лет. Мы обязательно встретимся. Санька хорошо написал последнюю страницу. Недаром он поэт.
Экспедиция не окончена, она движется дальше. Командир экспедиции С.Кораблев.»
— Все, — сказал Стасик. Ребята молчали. У пристани глухо вскрикнул буксир. На востоке, за кружевными стрелами плавучих кранов в ожидании полной луны посветлело небо. На берегу догорал костер из деревянных мечей, и свет его метался на лицах неподвижно стоявших мальчишек.
Юрка вернулся домой, когда луна уже высоко стояла над темными садами. Мать не спала, дожидаясь его.
— Бродишь где-то на ночь глядя. А я тут места себе не нахожу, думаю, утонул или еще что…
— Ну, утонул, скажешь тоже!.. Да я и не купался вовсе.
— То-то я гляжу, в земле весь, — устало заметила мать. — Умойся да ужинай…
— Ага… Мам, а у Сережи были товарищи, когда он такой вот, как я был?
— Ну как же, конечно… Я помню, все втроем бегали, вроде как вы сейчас… Он, Саня, да Левушка. Хорошие были они… Потом уехали. Писали сначала… Такие же сорванцы, как вы теперь, целыми днями на реке пропадали…
Юрка смотрел в усталое лицо матери и думал: сказать про дневник или не надо? Нет, он скажет завтра. Иначе мама всю ночь просидит у лампы, разбирая корявый мальчишечий почерк. А утром ей на работу.
— Ты говоришь «хорошие», а потом говоришь «сорванцы как вы». То есть мы… Значит, мы тоже хорошие?
— Иди, иди, умывайся, курносый, — улыбнулась мама.
Ночевали мальчишки у Стасика, в пустом сарае для дров. Здесь они могли болтать всю ночь, не опасаясь родительского недовольства. Каждый устроился, как ему хотелось: Юрка и Стасик лежали на самодельных топчанах, Алька подвесил себя к потолку в каком-то подобии гамака.
Стояла полная тишина, не было слышно даже дыхания ребят. Лунный свет из щели падал на земляной пол тонкой голубой полосой, потом полоса ломалась у топчана и светлым обручем охватывала Юркины плечи.
Луна медленно ползла по небу, и полоска света тоже тихо передвигалась.
Сначала она оказалась у Юрки на горле, потом переползла на подбородок, миновала сжатые губы, добралась до переносицы и наконец упала на глаза. Глаза мальчугана были широко открыты, и в темной глубине их зажглись лунные искры.
— Ты не спишь, Юрик? — спросил из своего гнезда Алька.
— Не сплю…
Они замолчали. Алька стал тихо раскачиваться в гамаке. Потом свесил голову и тихо заговорил:
— А они были вроде как мы, верно?
— Сказал тоже, — усмехнулся из своего угла Стасик. Он, оказывается, тоже не спал.
— У них дружба была что надо, — продолжал Стасик. — А ты вот сегодня обещал еще днем придти к Юрке, а сам болтался где-то до самого вечера. Мы ждали, ждали…
— Я больше не буду, — не то в шутку, не то всерьез вздохнул Алька. — А все-таки они совсем как мы…
Их тоже было трое. В сорок втором году, когда часть школ отдали под госпитали, и в классах была теснота, они оказались за одной партой, три второклассника. Так и познакомились одессит Лева Ковальчук, ленинградец Саня Горецкий и сибиряк Сережа Кораблев.
Они росли, и мир открывался перед ними широкий и заманчивый.
Все было им интересно: дышащая зноем лесостепь с поросшими березняком курганами, темные овраги с таинственным шорохом ручьев среди зарослей смородины, береговые кручи, в которых можно отыскать пушечные ядра времен Ермака. А за рекой на горизонте вставала синяя кромка тайги, скрывавшая в своем пока недоступном сумраке темные озера и паутину звериных троп…
Чтобы проникнуть во все эти тайны, друзья создали Экспедицию и стали вести дневник. Не слишком много открытий хранила в себе синяя тетрадь. Что можно было сделать за два месяца? А Сане, к тому же, не каждый день удавалось отпроситься в детдоме к друзьям. Но мальчишки не горевали, впереди была вся жизнь, и вся Земля лежала перед ними.
Они верили, что еще немало рассказов об открытиях запишут в Тайный Дневник Экспедиции.
А пока они писали про все, что случалось с ними: о том, как в ближнем лесу отыскали лисью нору, как в дождливые дни сидели в Сережкиной комнате, перечитывая растрепанный томик Жюля Верна, как однажды Левка захлопнул книгу и сказал спокойно и твердо, что пусть он треснет, но капитаном все-таки станет. Ему поверили…
Однажды мальчишки выловили в реке несколько бревен и построили плот. Они решили отправиться на остров, где давно привлекал из невысокий холм с квадратным камнем на пологой вершине. Не зря же этот камень лежал там! Холм наверняка был древним курганом какого-то кочевого племени. Ранним августовским утром Левка готовился повести свой «корабль» к острову. Не удалось…
Юрка догадывался, о каком острове шла речь. Это был один из узких и длинных, заросших ивняком островов, которые в пяти километрах за городом делили русло реки на два рукава.
Скоро туда доберутся ребята. Их будет уже не трое, а не меньше двадцати. Две армии сожгли мечи и соединились в большой экспедиционный отряд. Завтра они пойдут в Дом пионеров и будут договариваться насчет лодок. Им должны дать, потому что они — экспедиция…
— Только зачем они зарыли дневник? Там и тайн никаких нет, — размышлял вслух Юрка.
Алька от возмущения чуть не вывернулся из гамака.
— Ну, ничего же ты не понимаешь, Юрка! Так же интереснее… Не было тайн, а вот они закопали тетрадь, и появилась тайна.
— И как бы они делить ее стали? — снова вмешался Стасик. — Перед отъездом-то! Ну как одну тетрадь на троих? Ведь вместе писали…
Потом снова была тишина. Лунная полоса с Юркиного лба сползла на пол и скоро совсем исчезла. Казалось, мальчишки заснули, но вот Юрка снова заворочался.
— Стаська, ты не спишь? Я все думаю, может ли быть такая дружба, чтобы за двенадцать лет не забыть? Слышишь? Как по-твоему, они придут, чтобы встретиться?..
Но Стасик спит, и беспокойный Алька тоже не отвечает.
А может быть, они не спят, а просто не знают, что ответить…
Придут ли? Прошло двенадцать лет, и где теперь люди, которых в детстве эвакуация занесла в сибирский городок?
Юрка, например, твердо знает про себя и про Стасика с Алькой, что сейчас ни у кого нет крепче дружбы, чем у них. Ну, а если им придется расстаться, как тем ребятам? Можно ли быть верным своей детской дружбе так долго, двенадцать лет, целую Юркину жизнь?.. Но ведь Сережа помнил.
Да, Юрке обязательно надо знать, придут ли они…
А пока он лишь одно знает твердо горько: один из них уже точно — не придет.
Недавно прошел дождь. На асфальте стояли темные лужи, высокие тополя блестели вымытой листвой. С реки тянул свежий ветер, и человек, стоявший у перил набережной, зябко поводил плечами. Он стоял здесь давно, дождь переждал под тополем, а потом вернулся на старое место.
Набережная была пуста, и человек, повернувшись лицом к реке, смотрел, как уходят к горизонту желто-серые клочья облаков. Он сдвинул на затылок шляпу и постукивал о чугунные перила снятыми очками.
Кто-то тронул его за рукав. Мужчина обернулся и увидел мальчика.
Рубашка на нем промокла, в волосах запутались дождевые капли.
— Вы кого-нибудь ждете? — спросил мальчик.
— Ну и что? — мужчина досадливо отвернулся, давая понять, что если и ждал кого-нибудь, то никак не этого мальчишку.
Мальчик отошел, прислонился к стволу тополя и засвистел никому не известную песенку. И когда человек, вздрогнув, быстро подошел к нему, он сказал:
— Мы знали, кто-нибудь придет. Не могли же умереть все трое, верно? Вы пришли. Это хорошо…
По набережной идут двое: взрослый и мальчик. Юрка рассказал уже все, и теперь говорит тот, кого звали когда-то Санькой.
— Год назад Лева прислал мне письмо. Он был тогда уже штурманом дальнего плавания. Конечно, трудно приехать, если плавает где-нибудь за тридевять морей… А я совсем сюда приехал, новую станцию пускать здесь будем. Потом, наверно, работать на ней останусь…
Навстречу им торопливо шагает, почти бежит смуглый человек в клеенчатом плаще.
— Простите, который час? У меня часы ерундят, — останавливает он Александра. Тот поднимает голову и смотрит на незнакомца: у него белый шелковый шарф, какие носят моряки, фуражка с «крабом», а под лакированным козырьком совсем знакомые глаза.
Моряк тоже смотрит в лицо Александру и вдруг двумя руками берет его ладонь.
— Ну вот…
По тихой улице городской окраины идут трое: мальчик и двое взрослых. Идут молча. Самое важное уже сказано, а для долгих разговоров еще будет время.
В тополях шумит влажный ветер. В лужах светится желтый закат. Высокие ели кое-где поднимаются над крышами. Ветер не трогает их, и они стоят, черные и неподвижные.
Над потемневшим от дождя забором появляется взъерошенная Алькина голова.
— Эгей, Юрка! А лодки нам все-таки дали! А еще какого-то руководителя в придачу!..
— Приходи к нам. Только за Стаськой забеги, — отвечает Юрка.
— Придем! — Алька уже забрался на забор и сверху разглядывает Юркиных спутников. Мальчик знает, что это «они». Значит, пришли…
Потом Алька смотрит в небо, где пробегают низкие и редкие облака.
Славный ветер. Если он продержится до того дня, когда экспедиция отправится на остров, они доберутся до цели за полчаса.
Под парусами…
1959 г.
Зеленая монета
Шла середина августа, и в палисадниках цвели георгины. Большой георгин, белый, с кремовыми каемками на лепестках, каждое утро заглядывал во мне в окно и тихо покачивал головой:
«Скучно, брат, а?»
В то время я проводил отпуск в городе, где прошло мое детство. Я жил у своего школьного товарища в небольшою доме, над которым шумел старый тополь.
Мой друг отличался характером решительным и беспокойным, через неделю после моего приезда он взял да и укатил в экспедицию на Север, оставив меня на попечение своих родителей. Прошло несколько дней, и я заскучал. Знакомых в городе не осталось, заняться было нечем. Тихими вечерами, когда опускаются синие сумерки и в черных листьях тополей начинает дрожать зеленая звезда, я ходил к реке, где в детстве мы с Николаем ловили пескарей и возились с рассохшейся старой лодкой.
По крутой тропинке, проложенной среди кустов полыни и конопляника, я спускался к воде. Город исчезал, оставался вверху, за гранью высокого обрывистого берега. Здесь до утра жгли костры мальчишки-рыболовы. У пристани глухо трубили буксиры, и где-то далеко им отвечали резкими вскриками паровозы. Тонкие марлевые облака ползли из-за обрыва, не заслоняя звезд. Низкий левый берег светился желтыми квадратиками окон, а дальше по течению на судоверфи вспыхивали голубые молнии электросварки.
…В один из вечеров я, как обычно, решил пойти к реке. Было около десяти часов. В зеленоватом небе висела полная луна. Здесь, на окраине, ей не мешали фонари, и она светила вовсю.
Я направился через лог, про который слышал еще в мальчишечьи годы, что это остатки старинных крепостных рвов. Лог был глубок, с отрывистыми берегами.
Я стал спускаться к мостику, ведущему через ручей. Было совсем тихо, только вода журчала на дне лога, разбивая лунное отражение на сотни голубых искр. Примерно на половине спуска рос высокий тополь. Когда я поравнялся о ним, вверху зашуршал конопляник, а на тропинку посыпались комки сухой глины. Потом послышался сердитый шепот.
Подняв голову, я увидел двух мальчиков. Одному было лет десять, другому семь иди восемь. Старший стоял, слегка опираясь на длинную лопату. Воротник желтой футболки был расстегнут, из кармана брюк торчал козырек кепки. Лоб его вспотел и к нему прилипла прядка темных волос. Младший мальчуган, одетый в клетчатую рубашку, держал в руках стоптанную сандалию, из которой, видимо, только что вытряхнул набившуюся землю. 3а широким школьным ремнем, подпоясывавшим его трусики, был засунут деревянный кинжал.