– А можно, я тоже окунусь? – спросил он Соню. – Не хочется быть на вас непохожим.
– Только у берега и без одежды, – разрешила Соня.
Радостный Ладошка ринулся в воду. Правда, все-таки не только в плавках, но и в майке – наверное, из солидарности с остальными искупавшимися.
– Ничего-ничего, – сказал Григорий Григорьевич, – хорошо, что мольберты в воду не полетели. Сейчас расставим их на пригорочке, сами на солнышке позагораем! Кстати, и засаду устроим на этого несчастного Ромку.
«А с ним прикольно!» – подумал о художнике Макар.
Григорий Григорьевич шагал к усадьбе, как хозяин. Макар даже позавидовал его уверенности: самому-то не очень хотелось в очередной раз сталкиваться с компанией, которой верховодил золотозубый и татуированный Сашок. Может, этот Сашок – уголовник?
Макар не удержался и шепотом спросил у Сони:
– А что тебе сказал этот Ромео – там, на мосту? Что-то оскорбительное?
Соня слегка покраснела:
– Да нет, не оскорбительное. Но, по-моему, так говорить все-таки нельзя. Сказал, что я красивая. А какое он имеет право это говорить?
Макар вздохнул. Одни проблемы с Сониной красотой!
– Ты, Макар, не стесняйся, – обернувшись, улыбнулся художник. – Верти своей рогулькой.
– Да… как-то… – замялся Макар. – Здесь же просто луг. Ничего рогулька не укажет.
– Не скажи, не скажи! – засмеялся Григорий Григорьевич. – Луг-то луг, а под лугом… мало ли что может быть. Пусть вертится рогулька, если захочет.
Но Макар, наверное, все же стеснялся. При художнике почему-то не очень хотелось демонстрировать свои способности. К тому же он волновался за баллончик и петарды; наверное, они отсырели. Сработают ли, если высохнут?
Мольберты поставили на пригорке – вид открывался красивый, выбирай любую сторону света. И солнце припекало так, что влажная одежда была даже приятной. Будто специально, спасаясь от жары, окунулись в воду.
– Ну вот, малыш, – обратился художник к Ладошке, – ты здесь посторожи со своим зверьком, а мы с ребятами на пяток минут отлучимся. Прочешем усадьбу. Очень уж хочется сказать этому хулигану пару ласковых слов.
– Я останусь с Ладошкой, – сказала Соня.
Конечно, Макар тоже не оставил бы брата в одиночестве. Но раз Соня остается…
– Хорошо, – согласился Григорий Григорьевич, – а мы с Макаром займемся мужскими делами, то есть выяснением отношений.
Такая формулировка Макару понравилась. «Выяснение отношений!» Звучит, действительно, совсем по-мужски.
– Умница у тебя сестра, – похвалил Григорий Григорьевич, когда они поднялись к руинам дворца. – И брат такой милый – на девочку похож. Только он, наверное, обижается, когда его с девочкой сравнивают? Мальчишкам ведь хочется выглядеть мужественными. Как ты, например. Смело ты прыгнул в воду! Даже ни секунды не раздумывал.
– Со страху, наверное, – уклончиво ответил Макар. – А Ладошка ни капельки не обижается, если говорят, что он на девочку похож. Он, между прочим, вообще ничего не боится, потому и не обижается. Соня говорит, это значит, что у него нет комплекса неполноценности.
Заметив, что Макару неловко оттого, что его вот так, напрямую, хвалят, Григорий Григорьевич переменил тему.
– Красивая была усадьба, – сказал он. – Интересно, как она раньше выглядела, какие здесь люди жили?..
– А Соня как раз дала папе задание узнать про эту усадьбу как можно больше, – вспомнил Макар. – Приходите в гости – папа и вам все расскажет!
– Значит, папа специально интересуется усадьбой? Это замечательно… Зайду непременно, непременно, – улыбнулся Григорий Григорьевич. – Я человек любопытный. А, вот и они! Так и знал, что здесь их встретим.
Компания была в полном составе – во главе с Сашком. Вся четверка сидела на траве за камнями и о чем-то горячо спорила. Рядом лежал знакомый пес Памир.
– Они говорили, что это их территория, – на всякий случай напомнил Макар.
– Что? – удивился художник. – Они ее присвоили? Ничего, мы сейчас получим разрешение на вход в любое время суток! Вы что это себе позволяете? – издалека воскликнул он, решительно направляясь к компании. – Людей запугиваете! Значит, я не зря предупреждал их, что здесь водится всякая шпана? Позорить деревню вздумали? Если еще раз хоть пальцем, хоть словом их заденете – пеняйте на себя! Ты, – ткнул он пальцем в Ромку, – быстро к девочке извиняться. Быстро! А ты, Сашок, если еще хоть раз заикнешься о своей территории, я ее тебе укажу. Далеко отсюда. Так далеко, что долго будешь возвращаться!
– Да я… да мы… – лепетал Сашок.
– Брысь отсюда! – коротко скомандовал художник.
И команда сработала! Через мгновение среди камней никого не было. Даже Памира. Только Ромео стоял на краю холма, выглядывая Соню, – наверное, не решался подойти к ней с извинениями. А может, он и не знал, как это делается?
Макар с удивлением и с некоторым восхищением посмотрел на художника.
«Все-таки нельзя судить о человеке по первому впечатлению, – подумал он. – И даже по второму нельзя. Вот художник этот – сначала показался неприятным, потом каким-то… чересчур восторженным. А сейчас он решительный, мужественный. С таким не страшно!»
– Все, Макар, – уже совсем другим, нормальным тоном сказал Григорий Григорьевич. – Теперь это и твоя территория. И слово-то какое бандитское! Это не территория, а просто красивое место, открытое для всех. Так ведь? Вот и крути здесь на здоровье свою рогульку.
Макар улыбнулся. Даже неинтересно, когда есть такой защитник и покровитель! И петарды, и баллончик не пригодятся. А честно говоря, Макару хотелось приключений. Ну ничего, вот пойдут они к часовне на вечернюю прогулку, может, что-нибудь интересненькое и увидят. Открывать тайны всегда увлекательно. А сейчас и без приключений много забот. Пока Григорий Григорьевич с Соней будут рисовать свои пейзажи, Макар абсолютно свободно испробует в усадьбе рогульку. Чем не приключение?
Когда они вернулись на склон холма, Макар увидел, что Соня смущенно улыбается.
– Так смешно, – сказала она, – так смешно он попросил прощения! Сказал, что ему пришлось это сделать… Какая странная форма извинения, не правда ли?
– Нюк! – вдруг завопил Ладошка. – Ню-юк!
Макар вздрогнул. Зачем так орать? Вот же клетка, совсем рядом. Но клетка… была пуста.
– Нюк убежал! – всхлипнул Ладошка. – Я только на секундочку приоткрыл дверцу, чтобы клубочек травы засунуть, а он – шмыг!
– Шмыг! – передразнил Макар. – Кто тебя просил? Куда он – шмыг?
– Вон туда! – показал рукой Ладошка. – К оврагу! Только хвостик мелькнул.
– Он же хоть и домашний, – воскликнул Макар, – но дикий! Сейчас вспомнит своих дедушек и бабушек, и будем мы его искать все лето.
– Да, не получится у нас поработать, – расстроился Григорий Григорьевич, поспешно складывая мольберт и помогая Соне. – И прогулка получилась какая-то… с препятствиями. Ну что ж, на поиски!
Все разошлись в стороны, чтобы охватить побольше пространства, и направились к оврагу. Заглядывали в каждую ямку, под каждую кочку… А когда спустились в овраг, Григорий Григорьевич вдруг весело рассмеялся:
– Да вот же он, ваш зверек! Давно ли вы его поили?
Нюк, как провинившийся, сидел, сжавшись в комочек, на краю ручья, протекавшего внизу оврага, и жадно лакал воду.
– Я его перед самой прогулкой напоил, – удивленно сказал Ладошка. – Прямо из колодца воду набрал, чистую. Неужели ему здесь вкуснее?
– Все звери любят пить проточную воду, – объяснил художник. – Не из крана проточную, конечно, а вот такую, из ручья. Наверное, сказывается инстинкт предков – стремятся к водопою. Вот вашего Нюка вода и притянула, почуял ее и устремился сюда. Не пугайте его, пусть напьется, сколько сможет.
Нюк и не думал убегать. Он лакал и лакал, и только голова его покачивалась, отсчитывая движения язычка. Ребята осторожно спустились к ручью. Нюк только шевельнул ушками, услышав их шаги.
– Вода – самое большое сокровище для всего живого, – сказал Григорий Григорьевич. – Не надо ни золота, ни драгоценностей… Какие чистейшие источники могут таиться под землей! Этот ручеек – так себе, но смотрите, как красиво пьет ваш Нюк даже из него! А где-нибудь рядом прячется под землей пласт чистейшей, в сто, в тысячу раз чистейшей воды, и никак не может пробиться на поверхность. Такой клад таит в себе земля…
И художник задумался, глядя на струящийся ручеек, перетекающий через препятствия из старых веток и сучьев. Макар тоже зачарованно смотрел на воду. Вдруг он почувствовал, как рогулька в его руке словно вздрогнула. Или, может, показалось?
Глава X
Письмо из прошлого
Таким Макар папу еще не видел.
Казалось, это был не Петр Петрович Веселов, а Христофор Колумб перед открытием Америки.
– Представляете, что я откопал! Это же просто уму непостижимо! – восклицал он, не обращая внимания на мамины расспросы о квартире, о Москве, о том, как доехал, закрыл ли перед отъездом форточку, не скучал ли.
Такая масса вопросов всегда обязательна при встрече. Эти вопросы только на первый взгляд кажутся простыми и обычными, но ведь из таких же обычных вещей и состоит по большей части жизнь. Поэтому и получается, что вопросы-ответы о том, как поживает квартира без хозяев, что нового и интересного в Москве, не скучал ли папа без них, – самые главные при встрече. Макар знал, что всегда после расставания, даже самого непродолжительного, родители могли разговаривать на такие темы часами. Потом, правда, уставали.
Но на этот раз папа был совершенно не похож на себя, будто его подменили по дороге. И мама даже не обиделась – наоборот, она встревоженно вглядывалась в папино лицо, решив, наверное, что он заболел.
– Пап, ты хочешь, чтобы мы задрожали от нетерпения! – первой разрядила обстановку Соня. – Уже три раза ты повторил про свою находку! Ну и?..
– Ты как это с отцом разговариваешь? – Папа состроил шутливо-сердитое лицо. – Понукать вздумала?
Макар понял: настроение у папы сложное. Если он может так шутить, значит, и вправду случилось что-то невероятное. Папа узнал нечто такое, что у него даже не получается самым простым способом об этом сообщить. Поэтому, действительно, «понукать» его не стоит. Пусть потихоньку, не торопясь…
Папа взволнованно походил вокруг стола, глубоко вздохнул, потом нагнулся, пощекотал сквозь прутья клетки Нюка… Все эти ненужные действия, наверное, были подготовкой к рассказу. Макар заметил, что у папы от волнения даже подрагивают пальцы.
– Я всю дорогу волновался, – наконец сказал он; голос его звучал не просто взволнованно, а как-то даже торжественно. – Впервые чужая и, казалось, исчезнувшая жизнь предстала передо мной так ярко, что я… растерялся. Я читал много книг, смотрел фильмы, но такого со мной еще не было. Не пойму почему. Наверное, это совпадение, это письмо… Один мой бывший одноклассник работает в милиции. По моей просьбе он навел справки о Гагариных, и через день я посетил одинокую старушку со знаменитой княжеской фамилией. И можете себе представить, мне сразу повезло, на такое совпадение и надеяться было невозможно! Похоже, что эта старушка, Вера Сергеевна Гагарина, жила именно здесь, в этой усадьбе! В далеком-далеком своем детстве.
– Неужели нельзя было ее об этом спросить? – удивился Макар. – Или она ничего не помнит?
– Она была совсем маленькой, – улыбнулся папа. – Из своего детства она помнит только колонны и высокие деревья. К тому же у нее очень серьезные проблемы с памятью. Она с трудом пересказала мне даже самые важные события своей жизни…
– А письмо? – подсказала Соня. – Ты говорил о письме.
– Да, письмо, – спохватился папа. – Вот, я с разрешения Веры Сергеевны снял копию. Но в письме тоже нет ни единого названия – ни деревни, ни речки, вообще нет никакого указания на местность. К тому же письмо неполное, часть его обгорела при каких-то неизвестных обстоятельствах. И нет ни начала, ни конца… Одна середина. Да и то – проступают только отдельные строчки. Это письмо, а точнее записку отец Веры Сергеевны передал с надежным человеком своей жене. Во время революции, как только начались беспорядки и крестьяне из окрестных деревень бросились громить усадьбу, он успел отправить свою семью в Москву, а сам остался. И пропал… Вера Сергеевна больше о нем ничего не знает. Она с матерью и двумя братьями добралась до Петербурга. Потом война, разруха, долгие годы ожидания. Из Петербурга в тридцатые годы их выслали на Урал, где они жили до Отечественной войны. Потом ее мама умерла от тифа, братья – один из них был моложе Веры Сергеевны на шесть лет, второй на два – погибли на фронте. Она окончила курсы медсестер и тоже ушла на фронт. Осталась жива…
– Неужели еще до войны ни ее братья, ни она сама не узнали от матери, как называется место, где был их дом? – воскликнул Макар. – Они могли бы приехать сюда… Хотя бы посмотреть.
– Я спрашивал об этом, – вздохнул папа. – Наверное, зря, только расплакалась старушка. Про братьев она не знает – может, они и возвращались. А она сама… На фронте Вера Сергеевна была тяжело ранена в голову, и судьба словно в очередной раз горько посмеялась над ней. Она почти ничего не помнит. И сомневается даже в тех проблесках памяти, которые у нее случаются. Они меняли столько городков и поселков, что все названия перепутались у нее в голове…
– Читай, читай! – нетерпеливо попросила Соня.
Папа вздохнул и тихим голосом начал читать:
– «…повторять страшные слова: слава богу, что вы далеко отсюда. С трудом нахожу в себе силы, чтобы сообщить суровую и жестокую правду. Наше возвращение невозможно – дом сожжен, и даже на этом не остановились вандалы. Они продолжают рушить стены, вырубать парк, вытаптывать цветники и самое страшное… Самое страшное, что они сделали – забросали мусором и загадили наш источник. Теперь это грязная и зловонная лужа, которая… и видеть это невозможно. Я принял решение заглушить ключ… источник вернется в землю. Я сумею это сделать, как сумел и открыть воду… Горько думать, что мои познания инженера пригодятся для этого, но пусть вода ждет своего часа – в это страшное время она никому не нужна. Поможет мне наша семейная реликвия – горловину источника я заказывал как раз по размеру хруст… Береги себя и детей…». Вот и все, – вздохнул папа. – Вот и все, что осталось от письма.
Все долго молчали. Макар попытался представить человека, который написал это письмо. Наверное, у него совсем не было времени и опасность была совсем рядом. Скорее всего этот мужественный человек знал, что живет последние часы, а может, и минуты…
– А «хруст», что такое «хруст»? – спросил Ладошка.
– Слово наполовину стерлось, – сказал папа. – Скорее всего что-то хрустальное… Или хрустящее?
– Страшная история… – прошептала мама. – И страшнее всего то, что таких историй много, бесконечно много. Почему ты говоришь о совпадении?
– А фамилия, Саша? – Папа удивленно взглянул на маму. – Ты забыла, что Веру Сергеевну я разыскал только благодаря ее фамилии? И наша усадьба принадлежала Гагариным! Может быть, у этой семьи она была не единственной, и скорее всего это так, но… Дворец, руины которого находятся за лугом на холме, разрушен во время революции, он принадлежал князьям Гагариным, Вера Сергеевна тоже Гагарина – разве мало совпадений?
– А вы главное совпадение не заметили! – воскликнул Ладошка. – Они на нас похожи. Мама, папа, два брата и сестра. Вера Сергеевна старшая, как и Соня. Только вот имена у нас, конечно, разные. Наверное, такого имени, как Макар, тогда еще не было.
Все невесело улыбнулись.
– Было такое имя. Но не в этом дело, – сказал папа. – А ведь действительно, я только сейчас, после Ладошкиных слов, понял, почему меня так взволновала эта история. Я как будто перенес ее на нас. Точно такая семья…
– Надо обязательно найти этот источник! – воскликнул Макар. – Не может быть, чтобы от него не осталось никаких следов!
Папа вздохнул:
– Во-первых, мама права: у нас нет никаких доказательств, что наша усадьба принадлежала Вере Сергеевне. Род Гагариных в те времена, наверное, состоял не из одной только семьи. А во-вторых, неизвестно, как первоначально выглядел этот источник. Необязательно ведь он существовал в виде фонтана, правда? Может, это было что-то вроде обыкновенного ключа, бьющего из-под земли. Он исчез, зарос травой, место покрылось дерном… Как искать?