– В общем, все знали, что кто-то из нас – или я, или Ритка – Тасю в конце концов заменит! – продолжала Настя. – А теперь, когда еще и Лена на весь сезон выпала – одна из нас может стать примой! И похоже, это буду я! – возбужденно выпалила она. И тут же снова поникла: – Если меня Ритка раньше не убьет!
– А по-моему, все равно фигня получается…
От прозвучавшего в наушнике блютуса мальчишеского голоса Мурка едва не подскочила не хуже Насти, разве что вертикально вверх и без зависания. Нервно выдохнула. Увлеклась, заслушалась, а ведь сама подключила рабочую комнату «Белого гуся» к разговору с балериной!
– Творческая натура у девушки, тонкие нервы! – продолжал Вадька – так всегда говорила его мама, когда живущая у них этажом выше арфистка городской филармонии закатывала скандал мужу – с визгом и метанием тяжелых предметов. Судя по дрожанию потолка, швырялась она не иначе как своей арфой. – Не знаю, какой у них конструкции подъемник, но точно знаю, что стальной трос так просто не перережешь! Никакая балеринка с тощими ручонками этого не сделает, тем более за час! И там же механик был! Он что, сидел и смотрел, как она вжик-вжик – тросик ножовкой пилит?
– Думаешь – случайность? А если механик замешан? Неплохо бы с ним… поговорить, – пробормотала Мурка, ударяя кулаком в ладонь – ее любимый стиль разговора с подозреваемыми.
– Ты спроси у нее – подъемник, который сломался, он что, новый совсем? – вместо ответа потребовал Вадька.
– Он как все оборудование! – удивленно поглядев на задавшую вопрос Мурку, пожала плечами Настя. – Театр в семидесятые построили, тогда и подъемник установили. У нас графа Альбера в «Жизели» сам Марис Лиепа танцевал! – с восторженным придыханием сказала она. – С нашей Загуменниковой!
Вадька в рабочей комнате агентства не знал, кто такой Марис Лиепа, но ему было наплевать:
– Такое старье могло запросто само поломаться!
– Сорок лет ничего, а именно подо мной взял и поломался? – пробормотала Настя, недоуменно глядя на близняшек – она никак не могла понять, с кем они еще разговаривают.
Мурка засмеялась:
– У девчонки есть своя логика!
– Ага, балетная, – в наушнике кисло согласился Вадька.
– Но эти-то двое, которых я вырубила, за ней гнались! – вмешалась Кисонька.
– Ой, извините, девчонки, но я пойду переодеваться! – неожиданно заторопилась маленькая балерина. – Сейчас вторая репетиция начнется, если я опоздаю… Ритка меня без всяких посторонних наемников, одним языком прикончит! Я это… – она замялась. – Спасибо! Спасли. Представляю, какая у Ритки рожа станет, когда она меня увидит. – Настя попыталась улыбнуться, но видно было, что ей снова страшно – невыносимо, до дрожи. Она то делала шаг к уходящему из декораторской темному коридору, то пятилась обратно, поближе к близняшкам.
– Знаешь, мне тоже любопытно, – негромко сказал Мурка, глядя на ее метания. – Пожалуй, мы с Кисонькой тебя проводим…
– А этих куда? – носком сапожка брезгливо дотрагиваясь до валяющихся, как мешки, мужиков, осведомилась Кисонька.
– Сюда! – Мурка выразительно ткнула пальцем в тяжеловесный, как дом, старинный резной шкаф. – А дверцы подопрем! Все равно, пока не очухаются, мы от них ничего не узнаем! Помогайте! – скомандовала она, как грузчик упираясь плечом в безвольную тушку квадратного. Кисонька кинулась на помощь, и даже Настя суетилась вокруг, то вцепляясь худыми ручонками в воротник неудавшегося похитителя, то подпихивая его тощим плечиком.
– Правильно! – в наушниках согласился Вадька. – Только одна эту Настю провожает… а вторая нас на проходной встречает! Мы уже в машину погрузились, сейчас Салям нас привезет!
– Думаешь, все-таки дело серьезное? – напряженно хмурясь, спросила Мурка.
– Конечно, серьезное! – В наушнике зазвучал раздраженный голос Севы. – У вас клиент по делу о покушении на убийство – а вы даже не договорились о сумме гонорара!
Глава 7
Белый гусь в главной роли
Снимать балетный наряд Кисонька не стала – если Настя не ошиблась и сторожевой дедок и впрямь без лишних разговоров пускает всех, за кем изнутри театра выскакивает «девчонка в пачке», должно помочь. Под накинутой курткой голые руки и плечи покрылись «гусиной кожей», только в отличие от гуся Евлампия Харлампиевича теплых перьев у нее не имелось. Куртка топорщилась над жестким колесом юбки, и ничем не прикрытые тонкие ноги в одних колготках заледенели от гуляющего по проходной ветра. Сквозь распахнутую дверь виднелся асфальтированный въезд с машинами, уткнувшимися мордами в бровку тротуара. Поток катящих по улице автомобилей на миг распался – и к проходной оперного театра вырулил темно-синий «Форд». Передняя дверца распахнулась. Наружу выпорхнула очень молоденькая, хрупкая, хорошо, но сдержанно одетая девушка лет семнадцати.
«Как она это делает?» – в полном смятении подумала Кисонька. Ведь девушка действительно не вылезла из машины, как некоторые, и даже не вышла, а именно выпорхнула. Будто ее кондиционером изнутри выдуло. Ее грация завораживала – даже то, как она стояла, пятка к пятке, как пошла вокруг машины, легко ступая по обледенелым выбоинам асфальта. Кисонька ощутила отчетливую неприязнь – она сама, со своей резкой, «рубленой» грацией спортсменки рядом с этим изяществом выглядела неуклюжей. Кисонька зыркнула на девушку… и успокоилась – а фигурка-то не очень! Худая, даже тощая, хоть за швабру прячь, и плоская, как доска! Кисонька удовлетворенно улыбнулась… но тут же ее внимание переключилось на выбравшегося из-за руля парня!
– Ой! – Кисонька невольно почувствовала, что краснеет. Потому что таких даже в кино не бывает! Так выглядят принцы в романтических диснеевских мультиках – широкий разворот плеч под курткой, обтянутые тугими джинсами узкие бедра, гордая посадка головы… Да ему эльфов в фэнтези играть! Кисонька вздохнула. Вот так и только так выглядит их загадочный английский компаньон – Большой Босс! Пусть Севка сколько хочет прикалывается, что на самом деле англичанин – лысый пузатый дядька сорока лет. Однажды они увидятся в реале – и Босс окажется именно таким, как этот, из «Форда»!
Парень тем временем захлопнул машину – пикнул брелок сигнализации, – догнал девушку, и они побежали к проходной, вполне по-земному пряча руки в карманы курток и ежась на пронзительном ветру. Да что он себе – поинтереснее девчонку найти не мог?
Неподалеку взревело. Грозно порыкивая во все стороны, могучий черный джип носорогом – сейчас на бампер подцепит и отшвырнет! – распихал остальные машины и победительно ворвался на стоянку. Тормознул, едва не вписавшись «Форду» в зад, недовольно заревел снова – точно ему не дали дорваться до добычи. Угрожающе алые огни вспыхнули и погасли в подфарниках. Наконец монстр утихомирился, недоброй громадой перекрыв выезд. Дверца распахнулась… Кисонька с интересом поглядела на водителя – немолодой, лет тридцать, но оч-чень интересный мужик! Отлично подстриженные темные волосы, очки в крупной дорогой оправе, длинное темное пальто. Он неспешно обошел джип, распахнул пассажирскую дверцу и помог спорхнуть с подножки еще одной девушке, в коротеньком меховом манто поверх шерстяного платья, в котором Кисонька нутром почуяла настоящую Шанель. Яркая блондинка – или натуральная, или хорошо крашенная, никаких темных корней не заметно. К груди она прижимала роскошный букет орхидей. С выпархиванием у второй девушки получилось не хуже, чем у первой – Кисонька даже засомневалась, правильно ли она в свое время решила заняться спортом. Может, следовало идти в балет? Мужчина в длинном пальто подставил руку калачиком, красотка в манто невесомо опустила пальчики ему на сгиб локтя…
Тощенькая из «Форда» уже находилась у самой проходной. Кисонька увидела ее лицо и поняла, что на самом деле она старше, двадцать, может, двадцать два, просто из-за хрупкой фигурки кажется девчонкой. Девушка невольно оглянулась на хлопок дверцы… С мужчиной в длинном пальто произошли странные изменения. Он вдруг замер, завороженно глядя на тощенькую, – на лице его попеременно отразились радость, печаль, голодная тоска, восторг, и все это утонуло в океане фанатичного обожания.
– Леночка! – отчаянно, как утопающий, закричал он… выхватил у своей спутницы орхидеи и… со всех ног кинулся к тощенькой, путаясь в полах пальто и неся букет перед собой, как Олимпийский факел. – Леночка!
Девушка невольно отшатнулась, едва не перелетев через порог проходной – парень поддержал ее.
– Леночка! – Тот, в пальто, наконец настиг ее, и ворох цветов обрушился девушке на руки. – Я так скучал, так скучал! – хватая ее руку и звонко целуя в сгиб запястья, прокричал он. – Просто не мог дождаться, пока вы вернетесь с вашего конкурса! Мне передали диск с записью – поздравляю, такой успех, такая победа! Как всегда – вы великолепны, дорогая! – завладевая второй ее ладонью и попеременно прикладываясь то к одной, то к другой, твердил он.
Ошалевший от такого напора парень опомнился и быстренько вклинился между своей девушкой и вцепившимся в нее владельцем джипа.
– Вы нервируете Лену, Михал Артурыч! А ей нельзя сейчас волноваться! И цветы с таким резким запахом тоже не рекомендуются! – С плохо скрытой злостью он забрал цветы у девушки и сунул их владельцу.
– Пока вас не было, мы так соскучились по настоящему искусству! – глядя на девушку бархатными глазами, а на парня обращая не больше внимания, чем на дедка в будке, проворковал Михаил Артурович. – На сегодняшний спектакль я пригласил друзей, родственников, деловых партнеров – мы все придем рукоплескать вам!
Красивое лицо парня стало просто багровым от злости, он набрал полную грудь воздуха… и вдруг сдавленно екнул, замерев с выпученными глазами.
Кисонька быстро посмотрела ему на ноги – ага, так она и думала! Высокий каблук девушки придавил парню ногу.
– В нашем театре всегда рады друзьям, Михал Артурыч, – пользуясь паузой, пока парень искал потерявшееся дыхание, любезно сказала она. – Но я сегодня не танцую. И весь ближайший год тоже, – предваряя вопрос, пояснила девушка. – У нас с Димой будет ребенок. – И она гордо взяла своего парня под руку.
По лицу Михаила Артуровича, как кавалерия по степи, снова пронеслись разные чувства – от недоверия до самого настоящего, почти слезливого отчаяния!
– Дмитрий! – впервые обратив внимание на парня, вскричал он. – Как… Как же вы могли?! Какие… Какие ребенки? А как же… Как же балет? Искусство? Зритель? Если б вы тогда согласились и вышли замуж за меня, а не за него, Леночка! Вы бы только танцевали! У вас никогда не было бы никаких детей! – истинным криком души взвился его голос.
– Вот этого я и боялась, Михал Артурыч, – очень спокойно сказала Лена и, ведя мужа за собой, скользнула сквозь турникет, направляясь к входу в театр. Обернулась, бросила через плечо: – А искусство и зритель не пострадают – сегодня танцует Рита, у девочки наверняка большое будущее. Приходите на спектакль! Да, и цветы Тасе верните, а то нехорошо как-то…
Они прошли мимо вжавшейся в стену Кисоньки. Девчонка услышала, как Дима злобно пробормотал:
– Когда-нибудь я убью этого придурка!
– Зато он самый верный мой фан, – пожала плечами Лена. – Даже несмотря на то, что я не вышла за него замуж! Успокойся, я же не гоняюсь с ножом за той тумбой на кривых ножонках, которая на каждый твой спектакль является с цветами и лезет к тебе целоваться прямо у меня на глазах!
Их голоса отдалились, хлопнула стеклянная дверь… Кисонька с невольным одобрением посмотрела на еще видневшуюся сквозь стекло девичью фигурку. А молодец! Значит, вот это и есть та самая прима – Матвейчук. А вот это – она перевела взгляд на блондинку в манто – надо полагать, Тася. У которой попа и вообще, как говорила Настя, «никакой эстетики». На самом деле Тася Кисоньке показалась гораздо симпатичнее прославленной Лены – такая же стройная, с тонкой талией, но еще и высокой грудью, и бедра на месте. Но Кисонька уже поняла, что здесь, в балете, свои понятия о красоте.
– Рита? Какая Рита? Новая балерина? Почему я не знаю? – поворачиваясь к Тасе, требовательно вопросил Михаил Артурович.
– Нечего там знать, – пробормотала бедная Тася. – Совершенно отмороженная, невоспитанная девчонка – просто малолетка из ПТУ! Ни мозгов, ни соображения, фигура как палка, морда лисья…
– Рита-Рита-Рита… – явно не слушая, продолжал бормотать Михаил Артурович, и вдруг радостно щелкнул пальцами: – Вспомнил! Коломбина в «Щелкунчике»! Интересно… – Он небрежно сунул Тасе так бесцеремонно отнятый букет и широким шагом направился к входу в театр. Полы его длинного пальто бодро развевались.
– Нету там ничего интересного! – Прижимая к себе цветы, чтоб не рассыпались, Тася порысила за ним через проходную. – Она никакая, понимаете, никакая!
Кисонька поглядела им вслед с жалостью и изрядной долей презрения. Если бы нашелся безумный самоубийца, который с ней повел себя так, как этот Артур с Тасей… Цветочки торчали бы у него из носа и ушей! Но как там говорила Настя: «К девятнадцати не станешь солисткой – суши весла, ищи мужа!» Похоже, Тася сушит. В смысле, ищет.
Поток машин снова раздался, и к стоянке выбралась скромная «Шкода» цвета мокрого асфальта. Кисонька вздохнула с облегчением – ну наконец-то! И тут же снова напряглась – они что, с ума сошли? Дверцы распахнулись – и наружу выскочили двое мальчишек и девчонка… с большим белым гусем под мышкой! Катька совсем соображение потеряла? Все, конечно, привыкли, что без Евлампия Харлампиевича она ни шагу, но с гусем – в оперу? Как теперь эту безумную птицеводку-гуселюбку мимо бдительного дедка протаскивать?
А дедок тем временем уже повернул голову к неожиданным посетителям – даже без очков глаза у него стали как у филина, большие и круглые; он судорожно зашарил по груди, отыскивая болтающиеся на веревочки очки, нацепил… и глаза стали еще больше. Аж в очках не помещались!
– Это к нам, к нам! – Кисонька подскочила к турникету, понимая, что еще секунда, и «Белого гуся» – вместе с белым гусем! – выкинут из оперного со свистом. – Это… Это… С птицефермы! Пробный гусь! – тыча пальцем в Евлампия Харлампиевича, триумфально выпалила она.
– В буфет? – глядя на девочку поверх очков, поинтересовался дедок.
Катька мгновенно прижала Евлампия Харлампиевича к груди и начала наливаться помидорной краской – она впадала в ярость при малейшем намеке, что на ее драгоценного питомца могут… покуситься. Зубами. А также ножом и вилкой.
– В какой буфет – в балет! – сама не очень понимая, что несет, вскричала Кисонька. Надо же хоть что-то сказать прежде, чем Катька разразится яростной речью в защиту гусей с оскорблениями в адрес всего жующего человечества.
Дедок аж приподнялся в своей будке… поглядел на Кисонькину белую пачку… и вдруг шумно выдохнул и покрутил головой.
– В «Лебединое», что ли? – неодобрительным тоном спросил он. – Опять наш Александр Арнольдыч эксперименты затевает?
– Да! – чуть не подпрыгивая, выпалила Кисонька. – Если с этим гусем получится, еще завезут! Для натуральности! Разве может быть, чтоб на экологически чистом средневековом немецком озере никакой живности, кроме лебедей, не водилось? Представляете, какой… какой модерн! Балерины танцуют… а по всей сцене гуси ходят… и уточки… и… и… попугайчики летают, вот!
И тут же сама представила четверку балерин… выплетающих танец маленьких лебедей между отчаянно разбегающимися из-под ног утками! Там-там-там-там… кря-кря…
– Ну Арнольдыч! – снова покрутил головой дедок. – Вот уж точно творческая натура – а соображения-то и нет! А ежели ваши попугаи от большого натурализма в зал залетят и на зрителей того… бомбардировку устроят?
– А они… А они… – забормотала Кисонька, чувствуя, что с попугайчиками явно пережала. – А они в памперсах летать будут!
Даже у каменно молчащих Севы с Вадькой изменились лица – видно, представили попугаев в памперсах, пестрой стайкой порхающих над зрительным залом.
– Кро-охотные такие памперсы! – отмеривая размер на кончике пальца, продолжала лепетать Кисонька. – Специально в… в… Англии заказывали! Вот-вот посылка должна прийти!
– Балет, – тоном, каким обычно говорят «дурдом», высказался дедок. – Ладно, девчонку с гусем пропущу – а приятели ее пусть валят отсюда!