– Ну подожди ты немного!
– Некогда! На ночной поезд билеты дешевле, а за час до прибытия – вдвойне!
Ну что с ней сделаешь?!
– Иду! – В углу у двери валялась пара крошечных лаптей – игрушки, наверное, или сувенир. Я взял их с собой: в пыльной Москве будет отличная память о деревенском доме.
Бабка перехватила меня за шиворот и поволокла вниз:
– Бегом собираться! Много не бери, только самое необходимое!
Я сложил на столе школьные учебники. Придет библиотекарь и заберет. А документы нам директор почтой вышлет. Это вам не Москва, здесь школьной администрации нетрудно дойти до почтамта, чтобы переслать документы выбывшему ученику. Не так уж много учеников, и не так уж часто они выбывают. Что ж не послать документы хорошему человеку? Тетрадки, дневник, белье, джинсы – собрался.
Ольгуха, Мишка, бабушка, дядя Саша, который проснулся среди ночи и согласился отвезти нас на вокзал, – все ждали меня.
– Едем, что ли?
– Присядем на дорожку. – Все синхронно опустились на чемоданы, но бабуля тут же вскочила:
– Едем, братва!
Ох уж эти мне сериалы про бандитов!
Глава III
Сумасшедший город
Я понимаю, когда баба Нюра, торопясь по утрам в сельпо, рассекает на своем мотоцикле, не разбирая дорог и огородов. Я понимаю, когда она объезжает лужи старательнее, чем прохожих, – прохожие давно плюнули и не ругаются, а из лужи – и обрызгаться можно. Бабу Нюру можно понять: у нее внук вечно тащит в рот всякую гадость, и если не приехать в сельпо пораньше за активированным углем, то его тебе и не достанется. Все расхватают для домашней скотины, потому что у коров и кроликов тоже иногда болит живот. Баба Нюра и заводит мотоцикл с утра пораньше и летит, сшибая заборы, я ее понимаю.
Но когда десятки, сотни огромных машин (по сравнению с мотоциклом – огромных) летят, не разбирая дороги, замечая прохожих не больше, чем мух на лобовом стекле, – этого я не понимаю. Они еще и ругаются, если ты рискнешь пройтись по тротуару, где им вздумалось припарковаться. И как! Это песня. Я таких слов не слышал даже в тот раз, когда отдавил физруку ногу, на которую он до этого штангу уронил. Мне тогда пришлось обратиться за разъяснениями к словарю, благо у соседки нашелся подходящий. Я читал его до утра: никогда не думал, что на свете бывают такие слова. Но от московских водителей я узнал гораздо больше.
А уж милиция! Вот у нас, когда бабнюриной козе вздумалось погулять без хозяйского ведома, участковый дядя Коля заподозрил кражу и стал обходить все дворы, искать, кто спер козу. К нам в сарай заглянул, увидел только вилы да лопаты, козырнул и ушел. Зашел к одним соседям, к другим... У нас деревня – три улицы, дядя Коля обошел все за полчаса и сказал теть Нюре: «Ищи в лесу». Но это же нетрудно, когда в деревне три улицы! А в многомиллионном городе каждого останавливать и обыскивать – это что ж такое пропало, позвольте спросить?! И кто же так хорошо учил математику, чтобы не понимать элементарную вещь: пока всех обыщешь, украденное тысячу раз перепрячут?!
Вам вот смешно, а мы пока от вокзала в метро спустились, нас обыскали раза три. Один раз даже чуть не задержали: сержанту показалась подозрительной коллекция бабушкиных панталон. То ли он решил, что бабуля их украла, то ли что она собирается торговать ими в метро, а может, то и другое. Бабушке пришлось доставать и показывать, что панталоны неновые, следовательно, продать их невозможно, да и для кражи она бы выбрала что поновее, а не эту рвань (дырки на панталонах ей тоже пришлось предъявить). Но отпустили нас только после того, как заорал Мишка. Он умеет орать и, за что ценю, умеет орать вовремя. Сержант оказался то ли бездетный, то ли впечатлительный, в общем, отпустил нас на первых же нотах.
Думаете – все? А метро?! Нет, вообще-то там красиво, очень даже. Но только если смотреть вверх: светильники, мозаика на потолке – здорово! А вот вниз, вбок, вперед и куда там еще – лучше не смотреть. Да и необходимости нет: нас в метро занесла толпа, спустил эскалатор (жуть, вряд ли я когда-нибудь привыкну!), толпа же занесла в вагон, а потом вынесла на нужной станции. Нам осталось только выйти в город, но это можно сделать и глядя на потолок.
А потом был дом. Кирпичная махина, со всех сторон обставленная гаражами и помойками, обсиженная бабульками и обгаженная собаками. Мишка как увидел – сразу запросился домой (не понял еще, дурак, что попал). Ольгуха пробурчала что-то вроде: «Надеюсь, у меня будет своя комната»; бабушка молча перекрестилась. Я не знал, что сказать, на всякий случай уточнил: так ли должен выглядеть настоящий «каменный мешок» или нужны еще какие-то детали? Получил подзатыльник и оказался дома.
Дома были родители, которых бабушка не предупредила о нашем приезде, и они уставились на нас в изумлении, как Мишка на унитаз.
– Слава богу, а то я думал, еще год потратим на уговоры!
– Мам, ты бы хоть позвонила!
– Некогда было звонить! – объясняла бабушка, выкладывая из моего рюкзака банки с огурцами (уф, гора с плеч!). – Сразу поехали, как решились, я боялась передумать. Порядки-то тут у вас недеревенские, как я погляжу.
– Привыкнешь.
– Поздно мне привыкать. Вот они пускай привыкают. Чего встали?! Руки мыть, здороваться!
Мы, как воспитанные, выстроились в очередь перед родителями (черт с ними, с руками, потом). Мать я не видел все шесть лет, что они жили в Москве, и ревниво отметил, что она классно выглядит. Короткая стрижка вместо косы, узкие джинсы, как у Ольгухи... Стоя рядом, они тянули на разновозрастных подруг, на тетю и племянницу, но никак не на мать и дочь. Отец к нам приезжал год назад на какой-то праздник, и я успел перезапомнить его таким: похудевшим, без бороды, поэтому не сильно удивился переменам. Родители тискали по очереди каждого, приговаривая «Как ты вырос!» и прочую ерунду, которую говорят детям, когда их давно не видели. Мать особенно старалась, даже чуть не ляпнула: «Как ты выросла» бабушке, попавшей под горячую руку.
Не то чтобы я был не рад, просто отвык. Совсем другие, обновленные, что ли, родители, в незнакомом городе, в новом доме... Я чувствовал себя не в своей тарелке (тарелки, кстати, тоже были непривычные: черные и квадратные, – как не сойти с ума?!).
Потом отец повел показывать наши комнаты, и я немного успокоился: нас тут долго ждали, это было видно. Нам с Мишкой досталась небольшая комнатень со шведской стенкой (всегда такую хотел) и кроватями-чердаками. Это такие койко-цапли, на высоких ножках, под каждой помещался письменный стол. Ольгуху с бабушкой поселили в комнату побольше, разделив ее зачем-то разрисованной бумажной перегородкой. Я видел такие в книжках про Китай – красиво. Ольгуха визжала, как первоклассница: ее половина комнаты была оклеена розовыми обоями (она обожает этот цвет). Миха сразу забрался на свою кровать и нацелился потренироваться в прыжках с высоты, за что получил по шее и надувной матрас (матрас пристроили у кровати, на случай, если Мишка все-таки свалится).
Потом отец устроил нам экскурсию по микрорайону, показал школу (совсем рядом с домом), компьютерный клуб (надо заглянуть). В общем, к вечеру я уже почти смирился с мыслью, что это теперь наш дом. Найденные на чердаке деревенского дома лапотки повесил на ночник над кроватью – прикольно. Только что-то не давало мне уснуть: то ли телевизор в родительской комнате, то ли машины за окном, то ли проступившая перед самым носом надпись на потолке: «Здравствуй».
Глава IV
Будни колонии
– Второй отряд, на выход! Хватит спать, и так уж все проспали! – У леших своеобразное чувство юмора, поэтому их только и берут, что в тюремщики. Это у людей считается, что все лешие живут в лесах – ничего подобного! Леших много, лесов мало. Каждый леший-тюремщик мечтает к старости получить повышение и отправиться на работу в лес. Один из сотни удостаивается такой чести, остальные же так всю жизнь и работают в колонии домовых. Злющи-е! Кому приятно родиться лесничим, а работать тюремщиком?!
Веня леших жалел, это помогало ему не киснуть в колонии и терпимо относиться к их шуткам. Неудачники, что с них возьмешь?
– Подъем, подъем! Рубаху в штаны заправь, не дома! – Еще одна шутка леших, из-за которой все заключенные колонии чувствуют себя идиотами. Рубахи у домовых длинные, ниже колена. Если заправить такую рубаху в штаны, как требуют лешие, вид получается аховый, как будто ты целую подушку запихал, чтобы сидеть было мягче. Так и ходят целый день домовые, на клоунов похожие. «Ну и хорошо, – думал Веня, – ну и ладно. Зато не холодно, да и у моли не хватит силенок прокусить толстый слой материи». Моли Веня еще побаивался. Те, кто в колонии давно, уже привыкли и посмеивались над Веней: «Бабочку испугался!» – забыв, как триста лет назад боялись сами. Да и как не бояться-то? Бабочка, между прочим, размером с кулак домового и лопает все, что гвоздями не прибито. И этих тварей домовые в колонии должны кормить, каждый день по восемь часов, чтобы они валенки не ели, не создавали проблем свободным домовым.
– Не спим, не спим! – подгонял леший. Веня заправил рубаху, повесил на руку котелок и направился в портяночный цех. Здесь уже кипела работа: булькала вода в котлах, столбом стояла пыль от специй. Веня затопил свою печь, налил в котелок воды и пошел на склад за портянками. И чего эта моль такая привереда?! И портянки-то ей нужны строго двухнедельные (старше или новее – уже не будет есть), и сахару – две ложки, ни больше ни меньше, да две таблетки нафталину! Когда Веня был свободен, так моль жрала, что попало, и сахару не требовала! А тут...
– Долго спишь, Скобеев! – отчитал Веню кладовщик. – Только второй сорт остался, придется тебе попотеть, чтобы моль это сожрала!
Портянки второго сорта – это переношенные. Их сперва чуток отстирать надо, а потом уж кашу варить. Но Вене уже не впервой:
– Давай свой второй сорт. Сожрет, никуда не денется!
Кладовщик, кряхтя, будто грузит ящики с песком, отсыпал Вене триста граммов:
– Удачи, спящий красавец.
– Угу.
Портянки Веня заполоскал в умывальной под краном: три раза по часовой стрелке, три раза – против, ни больше ни меньше, а сколько надо, чтобы привередливая моль обманулась и сожрала, что дают.
Печка уже разогрелась. Веня подкинул щепочек, поставил котелок на печь, насыпал песку и нафталину. Ничего, и в колонии можно жить. Вот сейчас кашу сварим...
Работа пыльная, зато нужная. Зато миллионы людей будут носить зимой теплые валенки, и никакая моль им не помешает. Они-то думают, что у них вообще моли нет, но так не бывает. Моль есть у всех. Только у одних голодная, а у других – сытая, Вениными трудами. Отличная у Вени работа! Это тем не повезло, кто пожары отвращает да нечисть запутывает, чтобы в дома не лезла, по лесам бродила. Вот там домовые за полвека растворяются, потому что с огнем и нечистью – работа на износ.
Нормально Вене в колонии, жить можно. Здесь он соседа Арсения встретил (его арестовали в тот год за пожар в доме), есть с кем словом перекинуться – лепота! А вот и он, Арсений, легок на помине. Бежит с котелком, торопится – тоже проспал.
– С утречком, Веня.
– И тебя. Тоже портянки просроченные?
– А как же! – Арсений самодовольно улыбнулся, как будто не портянки просроченные получил, а подарил десятку богартов кубик Рубика (они тупые, три года собирать будут и никаких безобразий не учинят, потому что некогда).
Арсений – хороший домовик. По глупости здесь, как и многие. Как многие, не смирился еще с тем, что это навечно, до самого растворения. Можно, конечно, еще смертным стать, ну да ищи дурака! На Вениной памяти ни один домовой на это не пошел. А пошел бы, так весь мир бы десять веков только об этом и судачил, потому как не дело домовому смертным становиться. Говорят, от этого рога вырастают... Да и вообще, что за жизнь: не знать, сколько мышей в собственном доме и какой богарт стащил последний червонец?! Нет-нет, и не уговаривайте.
Веня помешивал кашу. Арсений рядом колдовал со специями и приставал с разговорами:
– Вень, тебе сколько до растворения осталось?
– Веков десять. А что?
– Так. Мне меньше. Я все думаю, как это будет...
– Как у всех, – пожал плечами Веня. – Станешь воздухом, будут тебя портить...
– Я серьезно!
– Если серьезно, то говорят, все, как при жизни: шатаешься по своему дому, все видишь, все слышишь. Только повлиять ни на что не можешь, потому что ты уже бесплотный.
– А кто может?
– Новый домовой, конечно. Только по мне, лучше бы этого не видеть!
– Да уж! – Арсений попробовал кашу, покривился и с удовольствием отметил: – То, что надо! Это я про кашу. В новых домовых не очень-то мне верится.
– Это потому, что они быстро в колонию попадают по неопытности.
– А-а!
Арся сам выбрал больную тему для разговора и теперь, наверное, жалел. Его хозяйка жила одна, если не считать, конечно, Арсения с кошкой. Пожалеешь тут!
– Слышь, Вень! А кошка?
– Что кошка? Кошка всегда с домовым, сам знаешь.
– И даже...
– Ну да.
– Странно, а говорят, они живут недолго...
– Слушай больше! Когда срок подходит, они просто обретают новую форму. – Веня снял котелок и пошел кормить моль. Арсений, конечно хороший домовик, но и без него тошно.
Глава V
Пишущий потолок
Я не понял, откуда взялась эта надпись: неужели Мишка набезобразил? Она проступала прямо на глазах, что ли у братца какие-то новые прикольные мелки? Есть же чернила-невидимки: пишешь – не видно, посветишь специальным фонариком – вот они, надписи.
– Миха! Ми-иха!
Спит, что ли?
– Чего тебе?
– Глянь, твоя работа?
– Где?
– Да вот же! – Буквы были с кирпич каждая, не заметить трудно.
– Я не вижу!
– Не прикидывайся! Чем это теперь оттирать прикажешь? Мне родители голову оторвут!
– Что оттирать? – Мишка сел на кровати и сделал круглые глаза, как будто не врет и совсем-совсем не видит злополучной надписи.
– Смотри же! – Я ткнул пальцем в потолок и посмотрел сам. «Здравствуй» уже не было. Проступила другая надпись: «Отстань от брата». Ничего себе, прикол!
– Что оттирать-то? – Мишка не поленился слезть с кровати и забраться ко мне. – Нет тут ничего! Спи. У меня у самого точки перед глазами, это все от переезда.
– М-да?
– Точно говорю!
– Ладно, извини. Ложись.
Братец послушно запрыгнул на место. А потолок не унимался: «У тебя богарт в шкафу. Прогони, а то штанов недосчитаешься. И где кошка?»
– Какой богарт? В деревне оставили...
«Не пойдет, – написалось на потолке, – завтра же привези, а то худо будет».
Это как, интересно?! В деревню за кошкой так запросто смотаться одному?! Да кем этот потолок себя возомнил?!
– Ладно, сам пришлю. Ты богарта прогони!
Сам? Пришлю? Что за новости? Ладно, где богарт?
Я спрыгнул с кровати и открыл дверцу шкафа. На полке среди сложенной одежды сидело нечто. Видели когда-нибудь бомжа? Я штук сто видел, пока мы с вокзала сюда приехали. Так вот: этот, на полке, был точно такой же, только маленький. Увидев меня, он завопил:
– Занято! – И захлопнул дверцу.
Мишка присел на кровати:
– Димон, хорош дверьми хлопать! Я спать хочу!
– Извини...
Я снова открыл шкаф:
– Ты чего здесь? Кыш отсюда!
– Сам кыш! – Богарт примерял мои джинсы. В каждую штанину могло бы поместиться четверо таких, как он, но богарта это не останавливало. Кряхтя и стеная, он застегивал «молнию», обеими руками тянул за бегунок, но у него ничего не получалось.