– Армия не желает больше терпеть унижений и притеснений со стороны Аттала!
– Все рабы за тебя, Аристоник!
– И ремесленники!
– И крестьяне!
– Весь Пергам ждет твоего знака!..
– Постойте! – властным голосом воскликнул Аристоник, поднимая руку. – Не все сразу. Ты, Анаксарх, говори!
С мраморного возвышения поднялся рослый купец, столь величественный и дородный, что с него самого впору было ваять Посейдона или Атланта. Глухо откашлявшись, могучим басом сообщил:
– Я, как вам известно, только вчера вернулся из Ликаонии. Местная знать, правда, опасается, что если в нашем восстании примет участие чернь, то поднимутся их бедняки и рабы. Но в принципе ей – что Аттал, что Аристоник – все едино, главное, что оба они – сыновья уважаемого там Эвмена.
– У Эвмена был только один сын – Аристоник! – выкрикнули из дальнего угла. – Весь Пергам знает, что Аттала Стратоника родила от его дяди, который женился на ней после того, как пронесся ложный слух о гибели Эвмена! Благородный же Эвмен, вернувшись из похода, ни словом не упрекнул жену и усыновил Аттала!
– А любил Эвмен только одну женщину в мире – мать Аристоника, и хоть она была рабыней, наш Аристоник имеет даже большие права на престол, чем Аттал! – подтвердил худощавый ремесленник.
– Фархад! – дав ему договорить до конца, обратился к купцу с короткой персидской бородкой Аристоник. – Что скажешь ты?
– В Сирии меня дважды ограбили, один раз, когда я ехал туда, и второй – по пути обратно, – выставив корявые зубы, весело объяснил неунывающий перс. – Но зато я привез больше, чем деньги! Я привез сведения, что сирийский базилевс Антиох не выставит против нас ни одного десятка своих воинов, если Рим двинет на Пергам свою армию! Поистине – это мужественный и великий царь!
Все, кто находился в мастерской, поднялись со своих мест и, прославляя храброго царя Сирии, радостными возгласами одобрили сообщение купца.
Демарх с изумлением обнаружил, что он тоже стоит рядом с Кабиром и радуется известию.
– Вот видишь, Аристоник, – пробасил Анаксарх. – Нужно действовать!
– Неизвестно, какие новости привезет нам из Греции и Македонии Артемидор, хозяин дома… – покачал головой Аристоник.
– Уверен, что архонты Греции и несчастные македоняне поддержат нас и выставят против ненавистных им римлян свое войско! – вскричал Фархад. – Когда меня последний раз ограбили в Греции…
Его слова потонули в дружном хохоте. Аристонику, чтобы навести тишину, пришлось несколько раз ударить молотом по мраморной глыбе.
– Кто у нас был в окружающих Пергам государствах? – спросил он, едва только смолк последний веселый возглас. Поднялся высокий стройный торговец, в котором Демарх признал известного всему Пергаму скупщика краденого, Херимона.
– Меня никто не грабил, вернулся я с большой выгодой, – растягивая слова, произнес он, – но вести мои неутешительны. Каппадокия, Понт и Вифиния до конца будут преданы Риму и Атталу, если его, конечно, будет поддерживать сенат. И Ариарат, и Митридат, и Никомед в случае нашего выступления выставят свои армии на стороне Рима и тем самым замкнут нас в кольцо с севера и востока.
– Но с юга-то это кольцо замкнуто не будет! Риму не до нас! – воскликнул седобородый купец. – По вашему заданию я побывал в Риме и могу поклясться, что во всей Италии только и разговоров сейчас, что о Сицилии, где восстали рабы Евна да Нуманции! На их окончательное покорение консульским армиям потребуется два-три года, не меньше!
– А мы тем временем окрепнем, выстроим крепости, вооружим народ…
– Купим новых наемников!
– И Митридаты с Ариаратами все это время не двинутся с места!
– Надо действовать, Аристоник!
– Что ж, – задумчиво кивнул Аристоник. – Пожалуй, я поговорю с братом и постараюсь убедить его выгнать всех римлян из Пергама!
– А мы будем день и ночь молиться за твой успех! – заверил молодой жрец.
– Говоришь, молиться?! – вскочил худощавый ремесленник. – Да надо поднимать народ, армию! Идти на дворец! Спихнуть с трона этого зажиревшего Аттала!!
Аристоник тяжело поднялся и гневно взглянул на ремесленника.
– Сейчас начнется знакомая история! – шепнул Кабир, подталкивая локтем Демарха. – Цари – они все из одного теста, даже если их матери – рабыни…
– Аттал мой брат, и я не хочу даже слышать советы низвергнуть его с трона! – запальчиво произнес Аристоник.
– Мой отец, Эвмен, с детства повторял мне, что никогда рука Атталида не поднималась на своего брата! Призовет Аттала Аид по своей воле в свое царство, пожалуйста, я готов править Пергамом, и править по справедливости, так, чтоб не было в нем ни богатых, ни бедных, ни униженных, ни рабов, а все были бы равными и счастливыми, как в прекрасной книге Ямбула о сказочном государстве солнца. Но пока Аттал жив – я требую не произносить больше при мне вслух то, что я только что услышал! Боги вразумят его, и я вместе с ними! Я отправлюсь к нему во дворец…
– И мы с тобой, Аристоник! – закричали, срываясь с мест ремесленники и рабы.
Лишь купцы, которым явно не пришлись по душе слова Аристоника о том, что при его правлении все будут равны в Пергаме, оставались на своих местах. Они тихо перешептывались, недовольно переглядываясь друг с другом.
– Мы пойдем с тобой! – не унимались рабы.
– Он отравит тебя или прикажет расстрелять стрелами!
– Аттал мой брат и он не причинит мне зла! – отрезал Аристоник и набожно поднял голову: – К тому же путь во дворец мне будет освещать бог живых людей, а не мертвых – Гелиос. Помолимся же ему, богу, который одинаково понятен и дорог всем народам и племенам, собранным в Пергаме!
– Не очень-то подходящее место – это подземелье – для молитвы лучезарному богу! – проворчал, воздевая свои огромные руки, Анаксарх.
– Ничего, настанет время, когда мы выйдем из этого подземелья и провозгласим Гелиоса главным богом на всей Земле! – воскликнул Аристоник, светлея лицом. Давайте же вознесем ему нашу молитву!
И свободные, и рабы на привычных для себя языках – персидском, греческом, сирийском, египетском – принялись восхвалять и взывать к помощи великого бога Солнца, не жалеющего своего тепла и света ни бедным, ни богатым, ни свободным, ни рабам.
Демарх видел вокруг себя счастливые, просветленные лица, слышал призывы к Гелиосу, Митре, египетскому богу Ра и вскоре сам уже, не стыдясь своих слез, исступленно твердил имя Гелиоса, призывая его к добру и справедливости.
Когда он снова вышел на улицу Пергама и вдохнул свежий, пьянящий воздух, было уже темно. Колесница Гелиоса давно пересекла горизонт за Адрамитским заливом.
Противоречивые мысли одолевали Демарха. Разумом он по-прежнему верил Эвдему, которому был бесконечно благодарен и предан за спасение своей семьи от неминуемого рабства. Но сердце его уже тянулось к Аристонику и его друзьям, стоящим на стороне таких же обездоленных и нищих, как и сам он, людей.
Глава вторая
1. Превратности судьбы
Есть ли граница между счастьем и горем?
Казалось, еще только вчера жизнелюбивый, молодой эллин Эвбулид был самым счастливым человеком на свете, а теперь не было в мире человека несчастнее его… Теперь ему, словно обретая память после удара по голове во время боя с пиратами, оставалось лишь вспоминать о своем счастье и том, что предшествовало его беде.
Совсем недавно, вместе с женой Гедитой, он мечтал о том, как скоро наконец-то и они с детьми заживут в достатке, как самые лучшие афиняне. Первым делом он собирался дать приличное образование сыну Диоклу, для которого идеалом уже становилась пиратская судьба, затем вырастить и удачно выдать замуж двух дочерей…
И вдруг все это рухнуло в одночасье.
Теперь лишь, как грусть по недавней радости, вспоминалось ему то, как он встретил в Афинах своего давнего боевого друга Квинта Пропорция. Узнав, что спасший ему жизнь в одном из боев эллин живет в неподобающей такому подвигу, как спасение римского центуриона, нищете, Квинт одолжил ему немалую сумму денег. На них Эвбулид тут же купил мельницу и пятерых необычайно крепких, выносливых рабов для того, чтобы они трудились на ней. Это были сколоты из далекой, неведомой Скифии.
Сам того не подозревая, потому что никогда не имел в доме больше одного раба, Эвбулид нарушил главное правило рабовладельцев: не держать у себя сразу несколько рабов одного и того же племени.
К тому же эти сколоты оказались на редкость свободолюбивым и не терпящим рабства народом.
В тот же вечер, сговорившись, они бежали с мельницы и каким-то образом проникли на ушедшее в море судно…
Уговорив за амфору вина знакомого триерарха изменить курс своего корабля, Эвбулид бросился за ними в погоню…
Может быть, и не сменилось бы его счастье горем, по крайнем мере, на этот раз, если бы не пираты…
Напав на торговое судно, они захватили вместе с оставшимися в живых пассажирами Эвбулида, и уже в трюме он увидел в числе других пленников – и сколотов, и своего единственного раба, верного Армена, которого те, убегая, силою увели за собой…
В трюме пиратского корабля он познакомился с удивительным лекарем Аристархом, который, казалось, мог исцелить любую болезнь. А главное – он вынашивал мечту научить всех людей жить намного дольше, причем на собственном примере, для чего решил прожить до 125 лет, и ни годом меньше! С кузнецом Сосием, который положил всю жизнь на то, чтобы выкупиться из рабства, но едва став свободным, снова угодил в плен… С эллином Досифеем, которому пришлось вместе с дочерью броситься в волны неспокойного моря, чтобы та не стала игрушкой в руках пиратов…
Главарь морских разбойников Аспион, по обыкновению, потребовал с Эвбулида как со свободнорожденного эллина выкуп. Однако Гедите не удалось набрать необходимую сумму, отказался помочь и Квинт Пропорций. Лишь Армен, посланный за выкупом сразу для нескольких человек, попытался пойти на хитрость, чтобы спасти своего господина. Он предложил ему воспользоваться деньгами других людей, которые, по его мнению, не были достойны свободы. Но, даже согласный с этим, Эвбулид не смог пойти против своей совести и спасти себе жизнь за счет других.
Что только ни претерпел он в этом трюме! Голод и жажду, отчаяние и надежду, когда пленники совершили попытку бунта. Наконец – страх, порожденный тем, что самый сильный и буйный из всех сколотов раб, по имени Лад, едва не убил своего бывшего господина. Но удивительным был нрав у этого народа, который они, эллины, называли варварским. Оказавшись невольным свидетелем того, что Эвбулид поступил по совести, он вдруг стал успокаивать его и больше того – предложил ему быть своим другом…
Бывший раб предлагал дружбу своему бывшему господину! Странное было чувство у Эвбулида. Лишь раз он имел в жизни верного и надежного друга. Им был афинянин по имени Фемистокл. Тоже бывший. Афины изгнали его за то, что он оказал милость чужому рабу…
Не переставая удивляться превратностям судьбы, Эвбулид вместе с остальными пленниками плыл в трюме пиратского корабля, пока к нему не причалило судно, которое должно было увезти пленников на один из рабских рынков Эгейского моря…
2. Живой товар
Пятые сутки плыл Эвбулид по успокоившемуся морю в трюме торгового парусника, к акростолию которого, словно в насмешку, была прикреплена скульптура юной Талии[5] с комической маской в руке.
После короткой беседы с каждым пленником и беглого осмотра их лекарем перекупщик рабов вручил Аспиону три тяжелых мешочка. Пока они, довольные друг другом, отмечали выгодную сделку обильной выпивкой на капитанском помосте, надсмотрщики перегнали рабов на свой корабль.
Здесь их затолкали в трюм, куда более приспособленный для перевозки живого товара.
В отличие от деревянной крышки, закупоривавшей трюм пиратской «Горгоны», словно пробка амфору, люк «Талии» закрывала металлическая решетка. И хотя в ее отверстия не пролезла бы даже голова годовалого ребенка, она пропускала столько свежего воздуха и света, что Эвбулид, спустившись по ступенькам вслед за Ладом, с облегчением подумал, что здесь он не будет страдать от духоты и полумрака.
Весь пол трюма был завален змеевидными цепями, свисавшими с массивных колец, вбитых во все стены, и оканчивавшимися кандалами и наручниками.
Не успел Эвбулид освободить себе от них место в углу, как в трюм вбежали люди с молотками в руках, ругаясь, распутали цепи и принялись умело приковывать к ним как свободнорожденных, так и рабов.
Эвбулид стал было возражать пожилому кузнецу, что он не собирается бежать. Тот, не слушая его, приложил к щиколоткам грека тяжелые бронзовые полоски, до блеска отполированные ногами прежних пленников, и несколькими ловкими ударами скрепил их. Затем то же самое проделал с запястьями Эвбулида.
– Крепкие пято! – послышался рядом сдавленный голос Лада. Покраснев от натуги, он пытался разогнуть наручники. – Такие с одного раза не сымешь!
– Ни с одного, ни с тысячи! – усмехнулся один из кузнецов. – Не ты один пытался!
– Добротная вещь, и мастер хороший! – со знанием дела подтвердил бывший в свое время рабом-кузнецом Сосий, с любопытством ощупывая кандалы на ногах Лада, и вдруг вскрикнул, словно в руке у него оказалась живая змея: – Не может быть! Это ведь моя работа! Ну да, конечно! Вот и клеймо!..
– Мир тесен! – позванивая молотком, проворчал один из кузнецов, с любопытством поглядывая на Сосия.
– А у нас говорят – не рой другому яму, сам попадешь в нее, – хмуро заметил Лад, прекращая бесполезные попытки освободиться от наручников.
– Так ты кузнец? – проверив напоследок, крепко ли держит цепь Эвбулида, перешел к Сосию пожилой мужчина.
– Да! И ты тоже? – по-приятельски спросил у него Сосий.
– Раб! – коротко бросил кузнец. – И ты – раб. Все мы тут – рабы…
Он аккуратно приложил к ногам своего коллеги бронзовые полоски и точными ударами начал заковывать Сосия в изготовленные на совесть в его афинской мастерской кандалы и наручники.
Эвбулид тем временем ошеломленно смотрел на свои руки и ноги, отказываясь верить собственным глазам.
Он, свободнорожденный эллин, видевший такие оковы на сотнях, тысячах рабов и считавший это естественным и справедливым, вдруг сам оказался в положении последнего из беглецов, которого хозяин в наказание приказал посадить на цепь.
Он – Эвбулид, герой Карфагенской войны, гражданин великих Афин, тезка, а может даже – как любил он утверждать – и далекий потомок знаменитого скульптора Эвбулида и не менее известного оратора, противника самого Демосфена, Эвбула – раб?!
Такой же ничтожный, презираемый и беззащитный, как все эти варвары – фракийцы, далматы, геты?…
Как тот самый раб, которого нашел умирающим на улице Фемистокл?
Как Армен?!
Он повернулся к Аристарху, чтобы поговорить с ним и услышать хотя бы слово сочувствия, но увидел, что лекарь, даже закованный, сидел в знакомой позе со скрещенными ногами и умиротворенной улыбкой на губах.
Эвбулид со смешанным чувством умиления и возрастающего раздражения к этому поражавшему его упорством в достижении цели и бесчувственностью к собственным бедам человеку лишь удрученно махнул рукой. Услышав бряцанье своей цепи, откинулся спиной к стене и тоже закрыл глаза.
«Раб!» – с невыразимой тоской понял он, с трудом удерживая себя, чтобы не закричать от собственного бессилия.
Крышка люка лязгнула, и послышалось шлепанье босых ног по ступеням.
Эвбулид открыл глаза. В первый момент ему показалось, что он уснул и видит сон. Трое дюжих рабов стащили вниз и поставили на середину трюма бочку воды, большую амфору с вином и несколько тазов, доверху наполненных вареной морской рыбой.
Увидев воду, жирных тунцов, за которых даже самые скупые афиняне, не раздумывая, развязали бы свои кошельки, Эвбулид судорожно глотнул слюну и подался вперед.
Все было продумано в этом трюме: цепь позволила дотянуться ровно до его середины.
Ослепленный жадностью, Эвбулид одной рукой схватил тунца, другой – сорвал с края бочки деревянный ковш, плюхнул его в бочку. Поднес к растресканным, дрожащим от нетерпения губам и с наслаждением пил, пил, не отрываясь, прохладную свежую воду, думая только о том, как бы побыстрее напиться, чтобы приняться за тунца…