Ключница усмехнулась:
– Да хотя бы в поле!
– Нет, он там долго не протянет! – оглядев Эвбулида, с сомнением покачал головой Филагр. – Отправлю-ка я лучше в поле водоноса, а Афинея поставлю на его место! – решил он.
– Смотри, ты в поле хозяин, а я – здесь! – с вызовом сказала ключница и бросила колючий взгляд на Эвбулида. – Водоносом, так водоносом, пусть пока поработает у меня!
Задолго до рассвета она растолкала сонного Эвбулида и дала ему два огромных кувшина. Показав рукой, где течет ручеек, объяснила, что до обеда он должен наполнить водой из родника стоящий на кухне пифос.
– Вот этот? – изумился Эвбулид. – До обеда?!
– А с обеда до вечера будешь носить воду в поле, где можешь брать ее из ближайшего прудка – какая разница, что пить рабам! – вкрадчивым голосом, от которого Эвбулиду стало не по себе, добавила ключница.
Взяв кувшины, он направился к ручью. Пройдя через сад, огород с весенней зеленью капусты и огурцов, миновав рощицу с оврагом, убедился, что до него не меньше пяти стадиев.
«С ума сошла старуха! – ругнулся он про себя. – Да разве мыслимо до обеда наполнить пифос, когда от дома к ручью полчаса хода и столько же обратно?!»
Он опустил кувшины в прозрачную воду, подставил горлышки быстрым струйкам. Задумался, вспоминая Афины, свой дом…
Очнувшись, подхватил кувшины и бодрым шагом отправился с ними обратно. Вскоре, однако, кувшины стали оттягивать руки, дыхание сбилось, пот заструился по лбу. Эвбулид пошел медленнее, с недовольством заметив, что дорога от ручья все время идет в гору.
Ключница встретила его у двери кухни упреками.
– Ты что ж это, миленький, двигаешься, как неживой! В доме ни капли воды, повара ругаются, грозятся оставить управляющего, госпожу и бедного Публия без обеда, а ты принес всего только два кувшина!
– Я и эти-то еле донес! – задыхаясь, огрызнулся Эвбулид. – Разве можно быстрее?
– А ты, миленький, бегом, бегом! – посоветовала ключница. – Прежний водонос все только бегом делал и до обеда пифос стоял полненький, и все были довольны – и повара, и я, и он!
– А чем же он мог быть доволен? – через силу усмехнулся Эвбулид.
– А тем, миленький, что не остался без обеда! Как?! – изумилась она. – Он не предупредил тебя, что у нас здесь такой порядок: кто норму не выполняет, тому я не даю никакой еды? Поэтому ты, наверное, и не спешил! Так что давай, миленький, до обеда у тебя еще есть время. А после, как я и обещала, – на поле, миленький, там тоже хотят пить!
Ключница подтолкнула Эвбулида к выходу и захлопнула за ним дверь.
До обеда Эвбулид, ничего не видя от заливавшего глаза пота, успел принести всего лишь шесть кувшинов, каждый раз с тоской убеждаясь, что пифос уже пуст. Вычерпывали ли воду повара или хитрая ключница выливала ее под садовые деревья, он не знал. Ключница же, не дав ему и присесть, после последнего его прихода показала на солнце и замахала руками:
– Все, миленький, уж ты не подходи сегодня ко мне вечером за едой! А теперь давай на поле, иначе не миновать тебе плетей управляющего!
Как Эвбулид добрался до своей лежанки на полу незадолго до полуночи, как упал на нее, он не помнил. Закрыл глаза – и сразу повалился в темную и бездонную, как огромный пифос, пустоту.
Очнулся он от настойчивых толчков и шепота на ухо:
– Вставай, миленький, вставай!
– А? Что?! – завертел головой Эвбулид и, видя темные полоски за дверью, спросил: – Разве уже утро?
– Что ты, миленький, полночь! – объяснила ключница. – Придется тебе сегодня начать работу чуть пораньше. Иначе ты опять останешься без еды, а мне жалко тебя, ой, жалко! Небось дома у жены под теплым крылышком мяско с чесночной подливкой едал да разные там салаты? Привыкай, миленький, здесь тебе скоро гнилой чесночок слаще вашей афинской рыбы покажется! Ну, вставай, миленький, пошли!
Эвбулид невольно проглотил слюну, чувствуя, что его уже мутит – то ли от голода, то ли от вчерашнего напряжения. Шатаясь, двинулся к выходу и услышал позади себя шепот:
– Вот мерзкая баба – скорпиона ей под юбку! – не отстанет теперь с Афинея, пока не загонит его в могилу!
– Сам виноват! – зевнул кто-то в ответ. – Сделали рабом, так сиди и молчи, радуйся лепешке да тому, что тебя сегодня били на два удара меньше, чем вчера! А то себя решил показать: я эллин, грамматик, мне все дозволено!
– Да! – вздохнул старый привратник. – Это ему не Афины, где, говорят, рабы пьянствуют, обжираются и даже женятся. Это – Пергам, ослиный хвост ему в глотку!
На улице, ежась от ночной прохлады, Эвбулид поднял оба кувшина. Спотыкаясь в потемках, побрел к ручью. Руки ломило, ноги дрожали от вчерашней работы, дыхание быстро пресеклось, хотелось забросить кувшины в ближайшие кусты, сесть и не думать ни о чем. Но голод упорно гнал и гнал его вперед.
Небо было усеяно высокими крупными звездами.
Казалось, ничего не изменилось в мире – такое же небо с такими же звездами было и над его родными Афинами. Но прыгающий перед глазами месяц, заметно потолстевший со дня нумения, когда он виделся беспомощной – в нитку – полоской, упрямо напоминал, что все происшедшее с ним не сон, что десять дней, равные по насыщенности событий целому году, навсегда отделили его от прежней жизни.
К утру пифос был наполовину заполнен водой.
Повеселевший, несмотря на страшную усталость, Эвбулид почти бежал к ручью с пустыми кувшинами, но, возвратившись, с ужасом обнаружил, что пифос пуст.
– Послушай, – обратился он к пробегавшей мимо ключнице, – ты не видела, кто взял воду?
– Воду? Какую воду? – удивилась ключница. – Не было здесь никакой воды, миленький, я только что проверяла! Ты, наверное, вместо того чтобы работать, спал где-нибудь под кустом и видел во сне, что пифос сам наполняется водою! Так не бывает, миленький, и мне кажется, ты сегодня снова останешься у меня без обеда!
«Мерзкая баба!» – вспомнились Эвбулиду ночные слова привратника. Он промолчал, не желая навлечь на себя новую неприятность со стороны этой мстительной старухи. И надо было пугать и злить ее тем, что окажется ближе к хозяину, чем она?
Кто он теперь – уже не грамматик, а водонос. И кем будет завтра?
Размышляя так, он вновь направился к ручью, где встретил по дороге группу рабов, переходящих с одного поля на другое.
– Что, не дает покоя ключница? – усмехнулся один из них, жилистый невысокий сириец.
– Тебе-то какое дело? – огрызнулся Эвбулид.
– Да никакого! Просто я носил до тебя эти кувшины!
– И успевал до обеда наполнить весь пифос?!
– Да.
– А потом еще носить воду на поля?!!
– Конечно!
– А я вот с полуночи тружусь – и никак не могу наполнить проклятый пифос! – уныло признался Эвбулид. – До половины уже наполнил его, а он опять пуст! Ума не приложу, как мне одолеть эту ключницу!
– А ты перехитри ее! – посоветовал сириец.
– Как?!
– Она сказала тебе носить воду из того ручья?
– Да.
– А вот там, у тебя за спиной, есть еще один, от него до дома всего двадцать шагов! Поворачивай назад, и ты за пару часов наполнишь весь пифос и успеешь еще отдохнуть перед дневной работой!
– Спасибо! – обрадовался Эвбулид, круто поворачиваясь. И вдруг остановился: – Но ведь она опять потихоньку будет вытаскивать воду! И я буду вынужден делать то, что делают в Аиде данаиды![7]
– Не знаю, что там они делают, – возразил сириец. – Но ты громко, на весь дом, считай каждый вылитый в пифос кувшин! Ключница хитра и коварна, но не умеет считать даже до трех! Цифры представляются ей чем-то великим, вроде, как детьми самих богов! И если она может обманывать тебя, то не посмеет обмануть их! Хвала богам, что отец научил меня счету, иначе бы я и недели не протянул здесь от голода! – крикнул он на прощанье, убегая вслед за ушедшими далеко вперед товарищами.
Как ни устал после бессонной ночи Эвбулид, но он бегом пустился к дому, отыскал сразу за ним ручей и, напевая, внес на кухню два полных кувшина.
– Один, два! – торжественно провозгласил он, выливая воду в пифос и с удовлетворением заметил испуг на лице вошедшей ключницы.
– Три, четыре! – радостно прокричал он, через несколько минут, убеждаясь в том, что воды в пифосе не убавилось.
– Пять, о, великий Зевс! Шесть, несравненная Афина!
– Семь, да будет вечно славно это истинно счастливое число! Восемь!!
Через два часа, как и обещал бывший водонос, пифос был полон. Эвбулид, убедившись, что больше в него не войдет ни капли воды, поставил кувшины на пол и поднял на ключницу измученные, но сияющие глаза:
– Ну, так что у нас сегодня на обед?
– На, миленький! – процедила сквозь зубы ключница, подавая Эвбулиду половину лепешки и горсть гнилого чеснока. И когда тот принялся за еду, мстительно усмехнулась:
– А когда понесешь воду в поле, передай моему бывшему водоносу Сиру, что я очень соскучилась по нему и буду умолять управляющего о его скорейшем возвращении в дом. Уж я откормлю его здесь, миленького, уж откормлю на славу!
3. Месть старухи
Так протянулось несколько недель, и наступил десий – месяц, когда весна переходит в лето.
Ключница, казалось, больше не замечала Эвбулида, срывая зло на привратниках, рабынях и поварах. За это время он сильно похудел, заметно спал с лица, на подбородке и щеках наметилась жесткая курчавая бородка.
Черпая в прудке воду, он с грустью отмечал, как меняется весь его облик еще недавно жизнерадостного, ухоженного цирюльниками и банщиками человека.
Он уже не смеялся, не радовался жизни. Зато научился беспрекословно выполнять приказания ключницы и старших поваров, кланяться управляющему, и благодаря этому его ни разу не привязывали к столбу, от которого с утра до вечера слышались вопли и стоны избиваемых плетьми рабов.
Все чувства Эвбулида притупились, взрыв ярости и негодования, из-за которого он в первый же день рабства едва не лишился жизни, сменился полным безразличием ко всему происходящему.
С раннего утра до захода солнца он носил кувшины, радуясь, когда они были пустыми, и, стискивая зубы, когда оттягивали руки.
Оказались свои маленькие прелести и в рабстве: когда в горсти гнилого чеснока случайно попадался свежий зубчик, когда по дороге к пруду он вдруг замечал блеснувшую в траве ягоду – уцелевшую случайно, потому что еще до его прибытия всю эту округу на коленях облазили вечно голодные рабыни и рабы.
И уж почти счастлив был Эвбулид, слыша сетования привратника, что еще один работник на полях умер от непосильного труда – пуховую подушку ему в Аид – и что всем им, домашним рабам, несказанно повезло: ведь скоро жатва, а за ней – вторая вспашка, которая, как известно, для лучшего выведения сорняков проводится в самый солнцепек. Тогда рабы – всем им по мягкой подушке – десятками и даже сотнями будут спускаться в Аид…
Так жил Эвбулид, страдая и тихо радуясь, изо дня в день выполняя ставшую для него привычной работу, и казалось, что так будет продолжаться всю его жизнь: ручей – кухня, кухня – ручей… обед на ходу и снова: пруд – поле, поле – пруд…
Беда пришла, по своему обыкновению, внезапно. Однажды к нему, возвращающемуся с ручья, подбежал привратник и закричал:
– Скорее, тебя вызывает управляющий!..
– Сейчас, – кивнул Эвбулид, – только воду донесу!
– Да ты что?! – опешил привратник, выбивая из рук Эвбулида кувшины. – Сам управляющий, сто медуз ему за шиворот!
Когда Эвбулид быстрыми шагами подходил к дому, навстречу выскочили два надсмотрщика.
– А ну, поторапливайся! Живей! Живей! – толкая в спину, они погнали его перед собой.
Эвбулид понял, что произошло что-то непоправимое.
И он не обманулся в своих предчувствиях. Сидевший за обеденным столиком в комнате, куда надсмотрщики втолкнули Эвбулида, управляющий поднял красные от постоянных попоек глаза и сощурил их на склонившегося в поклоне раба:
– Ага! Вот и он. Что это? – раздельно спросил он, доставая из гидрии за длинный хвост мышь и брезгливо бросая ее на стол.
Сидевшая рядом с Филагром молодая женщина с болезненным лицом – мать Публия – прижала ладонь ко рту. Публий с интересом поглядывал то на мокрую мышь, то на своего несостоявшегося грамматика.
– Ну? – побагровел Филагр. – Отвечай, со злым умыслом или случайно ты решил отравить сына нашего господина, его мать и меня – твоего управляющего?!
Понимая весь ужас своего положения, Эвбулид не в силах был отвести глаз от стола, уставленного жареным, вареным, тушеным мясом, запеченной рыбой, салатами, соусами, румяными пирожками.
Наконец взгляд его остановился на злосчастной мыши, и он растерянно пробормотал:
– Не знаю… Может, она случайно попала в кувшин, когда я набирал воду.
– Я говорила ему, я предупреждала его: носи, миленький, воду из дальнего родника, там и вода слаще, и рабы в нем не купаются! Так нет же, этот ленивый Афиней решил носить из ближнего, а в нем столько грязи, столько грязи, вон – даже мыши попадаются!
Управляющий перехватил взгляд ключницы на раба и усмехнулся в бороду:
– Да, этот ручей так близко, что в него даже попадают домовые мыши!
Однако ему не хотелось портить отношения со сварливой старухой, отливавшей для него в минуты безденежья вино из хозяйских амфор, и он добавил:
– Повара, наливавшего воду в гидрию, и Афинея – к столбу. Всыпать каждому по двадцать пять ударов – и на неделю в эргастул!
– И потом – на поля? – уточнила ключница.
– Зачем? – покачал головой управляющий. – Уверен, что это послужит им неплохим уроком!
– Только сначала пусть сделают то, что предназначалось для нас! – воскликнул Публий.
– Что именно? – не понял Филагр.
– Пусть сожрут эту мышь!
– Ах, мой миленький! – восхитилась ключница. – Ты будешь большим человеком, когда вырастешь!
– Справедливое решение! – наклонил голову управляющий и приказал надсмотрщикам: – Сарда сюда!
Вбежавший повар пал на колени перед столом и застыл в глубоком поклоне, как бы заранее соглашаясь на любое наказание.
Эвбулид расширенными глазами смотрел, как Публий, взяв нож, разрезал мышь пополам и протянул одну из половинок повару.
Не поднимая головы, тот покорно принял ее, глотнул и зажал кулаком рот, удерживая рвоту.
– На, запей! – управляющий с брезгливой гримасой протянул рабу кубок вина.
Сард проворно схватил кубок и, обливаясь, сделал несколько мучительных, шумных глотков.
– А теперь ты! – подошел к Эвбулиду Публий, протягивая окровавленный кусок со слипшимися волосами.
– Нет! – отшатнулся Эвбулид.
– А я говорю, ешь!
– Нет!
– Ешь!
Половинка мыши прижалась к самым губам Эвбулида. Он оттолкнул руку юноши и закрыл лицо ладонями, решив: пусть лучше его убьют, чем он падет до такой степени.
– Оставь его, Публий! – вдруг услышал он голос управляющего, открыл глаза и увидел усмехающееся лицо Филагра. – Разве ты не видишь, что этот Афиней сыт? Поэтому я изменяю свое наказание по отношению к нему! Дать ему пятьдесят ударов у столба и посадить на три недели в эргастул на одну воду, если он, конечно, хорошо будет вести себя! Если выживет – на поля его, как раз поспеет к началу второй вспашки!
– А водоносом, конечно же, прикажешь поставить снова Сира? – тут же осведомилась ключница.
– Ставь, кого хочешь, все равно они больше месяца у тебя не держатся! – махнул рукой управляющий и, осушив полный кубок вина, дал знак надсмотрщикам вывести из комнаты рабов.
4. Эргастул
Через полчаса окровавленного, бесчувственного Эвбулида втащили в эргастул и бросили на пол.
Придя в себя, он оглядел мрачные стены небольшого помещения, низкий потолок, земляной пол, на котором не было подстилки, и увидел над собой равнодушное лицо Сарда.
– Что со мной? – силясь повернуться на бок, прошептал он.
Сард помог ему и, деловито осмотрев иссеченную плетьми спину, ответил:
– Пятьдесят ударов.