Арсен подбадривал товарищей:
— Хлопцы, не посрамим казацкого оружия! Бьемся до последнего!..
Спахиев было больше. На каждого казака накидывались по двое и по трое. Гремели выстрелы из пистолетов. Свистели сабли. Брызгала кровь, хрустели перерубленные кости. Взаимная ненависть была такова, что даже раненые, упавшие с коней, набрасывались на противников, выбитых из седла, и умирали под копытами коней.
Арсен бился с яростью и самозабвением обреченного: отбивал удары, обрушивавшиеся на него, сам наносил смертоносные удары врагам, защищал товарищей. Его сильный конь, послушный малейшему движению повода, нес всадника в самое опасное место и там налетал грудью на врагов и рвал их зубами. А тем временем сабля Арсена без устали и передышки сверкала над головами врагов. Сколько спахиев отведали уже ее острого жала!
— Шайтан! Шайтан! — вопили они, стараясь издали или сзади нанести казаку смертельный удар. Однако Арсен счастливо избегал его. И неизвестно было, что его спасало: счастье или опытность и смелость.
Но силы были слишком неравны, и запорожцы один за другим падали с коней. Вот их уже пятеро. Бежать нельзя, да и некуда. Со всех сторон они окружены врагами. Больше того: из степи к спахиям подошло подкрепление — примчался еще один отряд, и свежие воины с ходу вступили в бой. Упало еще трое казаков. Арсен остался вдвоем с Пивнем. К ним не могли подступиться. Оба сильные, неутомимые и отважные, они своими саблями будто начертили вокруг себя круг, переступить который не решался ни один из спахиев.
Несколько вновь прибывших воинов сунулись было к Арсену, но, не выдержав могучих ударов его сабли, кинулись врассыпную.
Их остановил голос аги, что сидел на красивом сером жеребце.
— Куда, трусливые шакалы? Рубите гяура!
Арсен даже на стременах поднялся — узнал голос Гамида.
Так вот чей отряд прибыл на помощь спахиям! Размахивая саблей, ага возвращал беглецов и поощрял других воинов испробовать счастья в бою с двумя казаками.
— Эй, Гамид-ага, паршивый пес! Выходи со мною на поединок! Один на один! Не прячься за спинами воинов! — крикнул Арсен.
Гамид тоже узнал казака. Обрюзгшее лицо его налилось кровью, карие глаза с желтоватыми белками чуть не вылезли из орбит.
— Звенигора! Неверная свинья! — Ага задохнулся от злобы и радости, охвативших его. — Сдавайся!
— Выходи! Померяемся силами, Гамид! Как подобает истинным воинам! — Арсен надеялся задеть агу за живое, оскорбить перед соплеменниками его гордость, чтобы вынудить его на поединок. — Хотя я давно знаю, что ты трус! Ты не выйдешь, так как не уверен в себе! Давно уже ты не воин, а жирный евнух! К тому же коварный, как шакал!
Спахии в замешательстве перестали нападать на казаков, окружив их кольцом. Ждали, что ответит Гамид. По правде сказать, они обрадовались такому повороту дела — никто не хотел лезть под саблю этого шайтана.
Но Гамид рассудил иначе.
— Кидайте арканы! Берите его живьем! — закричал он воинам. И обратился к аге первого отряда: — Джаббар-ага, это твоя добыча, но заклинаю тебя аллахом — отдай мне! Этот гяур — мой бывший раб!
— Я с удовольствием отдаю его тебе, Гамид-ага, — ответил молодой красивый ага Джаббар.
— Благодарю тебя, Джаббар-ага. Пускай аллах осуществит все твои желания!.. Эй, аскеры, вперед! Схватить этого гяура!
Над головами казаков прошелестело несколько арканов. Они перерубили их саблями. Тогда Гамид вытащил из-за пояса пистолет и выстрелил в Пивня.
— О проклятый! — вскрикнул молодой казак, падая с Коня.
Арсен остался в одиночестве против сотни врагов. В кольце, как в пасти. Снова взвились над его головой арканы. Несколько из них он успел перерубить. Но вдруг в глазах потемнело: страшная сила сжала горло, вырвала из седла. Выпустив саблю, казак тяжело упал на землю.
Его тут же подняли, ослабили на шее аркан.
Гамид спрыгнул с коня, остановился перед ним:
— И все-таки ты не убежал от меня, раб!
Арсен не отвечал. Для чего? Разве впервые он смотрит смерти в глаза? Привык… Беспокоила мысль: успеют ли товарищи добраться до леса? Взглянул через головы спешившихся спахиев — заметил вдали маленькую, чуть заметную в предвечерней мгле тучку пыли. Уйдут! Даже если сейчас спахии кинутся в погоню, — уйдут!.. Но турки или не заметили беглецов, или же удовлетворились кровавой победой и не торопились садиться на коней. Одни перевязывали раненых, другие добивали казаков, а третьи, окружив агу и плененного запорожца, с интересом наблюдали, что будет дальше.
— Повесьте, собаку! — без долгих раздумий указал Гамид на одинокое дерево, что росло поблизости на холме.
Всем это понравилось.
— Повесить! Повесить! — раздались голоса.
Двое наиболее прытких помчались к дереву с арканом в руках. Другие потащили казака следом. Кто-то толкнул его в спину, кто-то, выскочив вперед, дернул за жупан, да так сильно, что отлетели пуговицы.
Из-за пазухи выпал белый свиток бумаги.
— Ага, у него письмо! — выкрикнул молоденький безусый аскер, нагибаясь и поднимая свиток.
— Письмо? — Гамид схватил бумагу, развернул и, увидев, что написано не по-турецки, поднял глаза на Звенигору. — Кому?
— Великому визирю Мустафе, пусть бережет его аллах! — ответил не задумываясь Арсен.
— Что? — Гамид явно оторопел. Повертел бумагу в руках, бессмысленно взглянул на агу Джаббара, который был поражен не менее Гамида. — От кого?
— От кошевого атамана Серко. От Урус-Шайтана, как вы его зовете.
Спахии молча переглянулись. Их озадачило письмо, которое так неожиданно изменило всю обстановку, а особенно удивила правильная турецкая речь казака. Не совершили ли они роковую ошибку, разгромив казацкий отряд и схватив посланца самого Урус-Шайтана? Кара-Мустафа скор на расправу! Слава аллаху, что в последнюю минуту хоть о письме узнали и оно будет вручено по назначению.
И Гамид, и ага Джаббар молчали. Ага Джаббар побледнел: это он приказал преследовать и уничтожить запорожский отряд. Ему и отвечать перед визирем.
Наконец Гамид нарушил молчание:
— Что пишет Урус-Шайтан?
Голос его дрогнул. Гамиду лучше, чем кому-либо из присутствующих, было известно, что султан хотел привлечь на свою сторону запорожцев и что они ответили отказом. Но, может, они изменили свое решение. От этих сорвиголов можно всего ожидать! Гамид сразу понял, что Звенигора снова выскальзывает у него из рук. Эх, почему он стрелял в того, другого, а не в этого проклятого гяура!.. Страх и злоба терзали его сердце, и он не знал, какое чувство пересиливает.
— Ну, так что же пишет Урус-Шайтан?
— Я не имею права читать вам письмо, предназначенное визирю! — отрезал Арсен, почувствовав, что расстояние до дерева, на котором его хотели повесить, значительно увеличилось. — За это визирь прикажет снять головы и мне и вам! Запорожцы решили служить солнцеликому султану, и кошевой, наверно, оповещает об этом великого визиря.
Гамид крякнул. У него отнялся язык, а злоба лишила разума.
— Ты брешешь, гяур! Зачем же ты убегал тогда? Зачем рубился с нами?
— А что нам оставалось делать? Не мы же напали, а вы на нас. Мы только защищались!
— Я сам передам письмо визирю! — вдруг твердо заявил Гамид, решившись на отчаянный поступок. — А ты, собака, должен поплатиться за смерть стольких воинов, которых ты убил вместе со своими шайтанами. Эй, люди, ведите его к дереву! Да подтяните повыше, чтобы скорее предстал перед аллахом!
— Не трогайте! — выступил вперед ага Джаббар. — Гамид-ага, шайтан помутил твой разум, несчастный! Что ты надумал? Визирь и так разгневается на нас. А что он скажет, когда станет известно ему о том, что мы, зная уже, кто этот казак, казнили его?.. На коней! На коней! И в ставку визиря! Положимся на его милость, и пусть бережет нас аллах!
3Кара-Мустафа был в отчаянии. Еще один «генеральный» штурм Чигирина потерпел неудачу. Тысячи сынов Магомета сложили сегодня головы в глубоких апрошах, во рвах под стенами и на самих стенах города. О походе на Киев и на Левобережье, о чем лелеял глубоко в душе надежду визирь, нечего и думать. Почему-то не возвращается обоз с речки Корабельной…
Проклятый город! Остались только одни руины да крепость на горе, а держится! Думал, сегодня никакое чудо не спасет его от падения… Так нет же — выстоял! Гяуры-урусы умирают, но не сдаются! Ромодан-паша и гетман Самойлович могут радоваться победе… Радоваться? Нет, рано! Одному из них он, визирь, нанесет удар в самое сердце! Такой мучительный и страшный удар, от которого и сам шайтан содрогнется!
Визирь хлопнул в ладоши. В шатер вошел ага.
— Привезли уже князя Андрея, сына Ромодана-паши?
— Да, великий визирь. Ханские нукеры только что прибыли с плененным княжичем.
— Приведите его сюда!
Два аскера ввели закованного в кандалы, желтого, измученного пленника. Почти десять лет назад попал юный Ромодановский в полон к татарам. Хан, под нажимом Стамбула, не отпускал его, хотя воевода Ромодановский предлагал за сына большие деньги или знатных крымских мурз, находящихся у него в плену.
Визирь повел бровью — аскеры, кланяясь, вышли.
— Ты понимаешь по-татарски, князь?
— Немного, — слегка поклонился князь Андрей.
— Ты знаешь, что твой эта[140] — воевода войска урусов под Чигирином?
— Знаю.
— Завтра ты будешь вольный, если напишешь отцу, чтобы сдал Чигирин… То есть получишь волю после того, как воевода сдаст город!
— Я этого не напишу, великий визирь.
— Я заставлю тебя сделать это!
— Даже аллах не заставит! Извини меня великодушно, великий визирь.
— Тогда ты умрешь страшной смертью!
— Значит, умру. Все мы смертны.
Визирь с удивлением посмотрел на пленника. Юродивый или фанатик?
В это время откинулся полог шатра — вошел ага. Поклонился.
— Великий визирь, отряд спахиев захватил в поле казака-запорожца с важным письмом от Урус-Шайтана Серко.
— О чем письмо?
— Как будто о том, что запорожцы желают служить нашему наияснейшему султану.
— Введи казака!.. Постой, кто его захватил?
— Джаббар-ага и Гамид-ага,
— Пусть тоже войдут.
Ага хлопнул в ладоши — аскеры ввели в шатер Звенигору. Потом зашли Гамид и Джаббар-ага. Поклонились визирю до земли.
Звенигора был со связанными руками и поздоровался с визирем легким поклоном головы.
— Почему посланец связан? — нахмурил брови визирь.
Джаббар-ага хотел что-то ответить, но его опередил Гамид. Это он настоял, чтобы казак был связан.
— Я не доверяю ему, великий и высокочтимый визирь. Это мой бывший раб, невольник, который поднял восстание, сжег мое поместье, а потом убежал. Я прошу, великий повелитель правоверных, отдать мне его потом, чтобы я мог свершить над ним справедливый суд, — сказал Гамид и поклонился еще ниже.
Кара-Мустафа выслушал его рассеянно.
— Где письмо?
Джаббар-ага подал белый свиток.
— Но кто же мне прочтет его? Позовите драгомана[141]!
— Я прочитаю, — выступил вперед Звенигора.
— О, ты понимаешь по-турецки?
— Да, великий визирь.
— Развяжите ему руки!
Блеснул ятаган аги, и веревка упала вниз.
— Читай! — приказал Кара-Мустафа.
Звенигора взял бумагу. На миг замялся, соображая, что делать. Переводить действительный текст или продолжать обманывать и визиря, как обманул Гамида с Джабба-ром? Если сделать первое, то, безусловно, лишат головы, зато визирь будет поражен в самое сердце известиями о падении Кызы-Кермена и разгроме турецкой флотилии… Если же сделать второе, то казнь оттянется на какой-нибудь час, пока придет драгоман и переведет письмо правильно… А потом?.. Потом все равно смерть!.. А-а, пан или пропал — читай, как есть, Арсен!
Он расправил бумажный лист и начал громко переводить, следя за выражением лица визиря. Сначала Кара-Мустафа слушал с недоумением, потом начал багроветь. Падение Кызы-Кермена! Флотилия с припасами! Это была страшная неожиданность. Как гром среди ясного неба…
— «…Июля 12 дня против Краснякова, — продолжал Звенигора, — в устье Корабельной, ударил на те все суды, овладел ими, одно только судно парусами и многими гребцы ушло… Вызволены все невольники, взято пятьсот полоненников, семь пушек, тридцать знамен и все продовольствие, а такожды корабельного пашу… Ясырь, предназначенный для тебя, ясновельможный гетман, оставил под стражей в Кардышине… Пашу с верными людьми посылаю к тебе с тем, чтобы ты отправил его в подарок его царской милости государю московскому… А сам с товариством иду на Буг к турскому мосту и заставе, которую, даст бог, погромлю… Кошевой атаман Серко».
— Что все это значит? — выкрикнул визирь. — Ты меня обманул, гяур?
— Нет, великий визирь, я обманул не тебя, а своего злейшего врага Гамида. А тебе я прочитал настоящее письмо кошевого.
— А ты ведаешь, что тебя ожидает?
Вперед выступил Гамид:
— Великий повелитель правоверных, разреши мне наконец расправиться с собакой! Прошу даровать мне такую милость, мудрейший советник властителя трех материков!
Раздраженный Кара-Мустафа, кажется, только сейчас вспомнил, что в шатре находятся посторонние люди, которым не следовало бы слышать такие горькие для турок вести из Запорожья. Он вспыхнул:
— Прочь все отсюда! И забудьте о том, что здесь слышали!
Гамид, Джаббар-ага, а также стражники, пятясь и беспрерывно кланяясь, бесшумно скрылись за пологом.
Князь Андрей коснулся плеча Арсена, сказал тихо:
— Спасибо, казак, за добрые вести. Утешил мое сердце.
— Кто ты такой? — с сочувствием посмотрел Арсен на закованного в кандалы невольника.
— Князь Андрей Ромодановский.
— Что?! — воскликнул Арсен. — Ты сын боярина Ромодановского?
— Да. А ты знаешь моего отца?
— Еще бы! Я недавно встречался с ним и разговаривал.
Визирь молча следил за их беседой. Не перебивал. Вслушивался в чужую речь и о чем-то напряженно думал. Глаза его горели. На высоком темном лбу собрались тугие морщины.
Неожиданно он хлопнул в ладоши. Вошел ага.
— Увести невольника!
Князя Андрея повели из шатра.
Визирь встал, подошел к Арсену. Долго сверлил его молча пронизывающим взглядом узких черных глаз. Наконец произнес:
— Ты родился под счастливой звездой, гяур! Благодари аллаха!
Арсен недоуменно взглянул в колючие глаза визиря, не понимая, к чему тот клонит. А визирь продолжал:
— Ты знаешь, кто этот невольник?
— Знаю. Несчастный сын воеводы Ромодановского.
— Да, сын Ромодана-паши… Его судьба сегодня тесно переплелась с твоей.
— Каким образом?
— Сейчас я напишу письмо Ромодану-паше. А ты — отнесешь.
— Значит…
— Да, ты будешь свободен. Мои люди выведут тебя к самому стану урусов.
Кара-Мустафа прошел в глубину шатра к походному столику, на котором в подсвечнике горела свеча, взял длинное белое перо, задумчиво посмотрел в маленькое слюдяное оконце. Потом порывисто кинул перо на стол и повернулся к казаку:
— Нет, писать не буду! Передашь Ромодану-паше на словах… Слово в слово!.. Слушай внимательно!
4— Невероятно! — воскликнул боярин Ромодановский, вскакивая с изящного, обтянутого красным бархатом стула. Он находился у гетмана, а тот любил роскошь и уют — даже в походах возил за собою дорогие вещи: кресла, кровати, наряды. — Невероятно! Ты видел моего сына? В шатре самого Кара-Мустафы? Значит, татары все же поддались настояниям турок, выдали им князя Андрея! Что же сказал визирь?
Ромодановский был взволнован. Нервно дергал себя за бороду, тяжело дышал. Подошел, положил руку на плечо Арсену:
— Говори! Все говори, ничего не скрывая. Я догадываюсь, что нелегкую весть ты принес мне сегодня… Но лучше горькая правда, чем сладкая ложь!
— Боярин, мне тоже нелегко решиться передать слова визиря. Но я должен. Так что прости ради бога, когда мои слова причинят тебе боль, — потупился Звенигора.
Ромодановский молча кивнул головой, а Самойлович, нахмурив седоватые брови, кинул строго: