— Что скажешь насчет этого места? — спросил он.
— Ну, тут довольно сыро, — ответил я.
— А еще?
Я заподозрил в вопросе подвох, но не мог сообразить, в чем именно он заключается.
— Сюда можно добраться только на лодках, — сказал я. — А у датчан нет лодок. Но когда они раздобудут их, то тебе понадобится больше воинов: мы вдвоем с Леофриком вряд ли сумеем отразить нападение.
— Здесь нет церкви, — заметил король.
— Точно. И мне это нравится, — ответствовал я.
Он не обратил внимания на мои слова и удивленно продолжил:
— Мы знаем так мало о нашем королевстве. Я думал, что церкви есть повсюду.
Он закрыл глаза на несколько биений сердца, а потом жалобно посмотрел на меня и спросил:
— Что же мне делать?
Я бы от души посоветовал Альфреду сражаться, но не видел в нем боевого духа, одно только отчаяние.
— Ты можешь отправиться на юг, — ответил я, думая, что именно это он и хочет услышать и уплыть на юг по морю.
— И стать еще одним королем саксов в изгнании, — горько проговорил он.
— Мы некоторое время будем прятаться здесь, а когда поймем, что датчане не наблюдают за нами, отправимся к южному побережью и найдем там корабль.
— И как же мы будем прятаться? — поинтересовался Альфред. — Датчане прекрасно знают, что мы здесь. И они по обе стороны болота.
Местные жители сказали нам, что датский флот причалил у Синуита, лежавшего на западной стороне топи. Этот флот, решил я, привел Свейн. И сейчас он наверняка ломает голову — как найти Альфреда. Я считал, что король обречен и его семья тоже. Если Этельфлэд повезет, ее воспитают в датской семье, но, боюсь, их всех убьют, чтобы ни один сакс никогда впоследствии не смог претендовать на корону Уэссекса.
— И кроме того, датчане наверняка будут наблюдать за южным побережьем, — продолжал Альфред.
— Будут, — согласился я.
Он посмотрел на болото, где зимний ветер гнал мелкие волны-морщинки по длинной лунной дорожке.
— Датчане не могут завоевать весь Уэссекс, — сказал Альфред и вздрогнул, потому что Эдуард вдруг опять надрывно закашлял.
— Вероятно, — согласился я.
— Если бы мы только нашли людей… — начал он и замолчал.
— И что тогда? — спросил я.
— Тогда мы напали бы на датский флот, — ответил Альфред, указав на запад. — Уничтожили бы Свейна, если тот в Синуите, а потом захватили бы холмы у Дефнаскира. Достаточно одержать одну победу — и под твои знамена придут новые люди. Мы станем сильней и однажды сможем встретиться лицом к лицу с Гутрумом.
Я обдумал все это. Мой собеседник говорил как-то вяло и безжизненно, словно бы сам не верил в свои слова, но я подумал, что в них есть определенный смысл, хотя кое в чем король и заблуждается. В Уэссексе немало здоровых мужчин, которые будут сражаться, если найдется человек, способный их возглавить. Может быть, мы смогли бы построить укрепления на болоте, нанести поражение Свейну, затем взять Дефнаскир и, таким образом, постепенно отвоевать Уэссекс обратно. Может быть… Однако, обдумав ситуацию более тщательно, я рассудил, что все это пустые мечты. Датчане победят. Мы жалкие изгнанники.
Альфред погладил золотистую головку дочери.
— Датчане наверняка откроют охоту на нас, пока мы здесь, так?
— Так.
— Вы можете нас защитить?
— Но нас ведь всего двое: только я да Леофрик!
— Ты же опытный воин, верно? Люди говорят, что это ты победил Уббу.
— Так ты знал, что я убил Уббу? — изумился я.
— Вы сможете нас защитить? — гнул свое Альфред.
Однако меня не так-то просто сбить с толку.
— Ты знал, что это я подарил тебе победу у Синуита?
— Да, — ответил он просто.
— Ив награду за это велел мне ползать на коленях у алтаря? Подверг унижению?
Гнев заставил меня повысить голос, и Этельфлэд, открыв глаза, уставилась на меня.
— Я совершал ошибки, — сказал Альфред, — и, когда все будет позади и Бог вернет Уэссекс восточным саксам, я сделаю то же самое, что и ты: надену балахон кающегося грешника и вручу себя Всевышнему.
Вот мерзавец! Мне захотелось прикончить этого ханжу, но Этельфлэд смотрела на меня своими большими глазами. Девочка не двигалась, поэтому отец не догадывался, что она проснулась, но я-то знал, и потому, не дав волю гневу, беспощадно его подавил.
— Ты на собственном опыте убедишься, что покаяние идет нам на пользу, — проговорил я.
Альфред просиял, услышав это.
— Оно помогло тебе? — спросил он. — Как?
— Оно подарило мне гнев, — пояснил я. — И научило ненавидеть. А гнев — это хорошо. И ненависть — тоже хорошо.
Но похоже, Альфред ничего не понял.
— Ты говоришь не всерьез, — сказал он.
Я наполовину вытащил из ножен Вздох Змея и заметил, что глаза у маленькой Этельфлэд расширились.
— Это убивает, — заявил я, позволив мечу скользнуть обратно в выстланные овчиной ножны, — но именно гнев и ненависть дают оружию силу убивать. Пойди на битву, если сердце твое не преисполнено гнева и ненависти, — и ты мертвец. И если мы хотим выжить, нам понадобятся не только все клинки, какие ты сможешь собрать, но и гнев и вся ненависть.
— Но ты не ответил, — сказал Альфред. — Ты сможешь защитить нас здесь? Не подпустить датчан, пока мы не решим, что делать?
— Да, — кивнул я, — смогу.
Откровенно говоря, я сомневался, по силам ли мне такое, но у меня имелась гордость воина, а потому я дал достойный ответ. Этельфлэд не сводила с меня глаз. Ей было только шесть, но я клянусь, что она понимала все, о чем мы говорили.
— Тогда я назначаю тебя главным в этом деле, — сказал Альфред. — Здесь и сейчас я назначаю тебя защитником моей семьи. Ты принимаешь на себя такую ответственность?
О, я был высокомерным животным. И я до сих пор остался таким. Король бросил мне вызов, и, конечно, он прекрасно знал, что делает, хотя я этого тогда и не понимал. Альфред затронул тайные струны моей души.
— Разумеется, принимаю, — сказал я. — Согласен.
— И больше ты ничего не хочешь добавить? — спросил он.
Я заколебался, но, поскольку, как ни крути, король только что оказал мне большую честь, я решил не упрямиться и дать Альфреду то, чего он хотел, сказав:
— Я согласен, мой господин.
Он протянул руку. Я понимал, что теперь он потребует от меня еще большего. Честно говоря, мне это было не по душе, но, поскольку я уже назвал его «мой господин», отступать было некуда: я встал перед ним на колени (он по-прежнему держал дочь) и взял его руку в свои.
— А теперь принеси мне клятву! — потребовал Альфред, держа крест, который носил на шее, между нашими руками.
— Клянусь служить тебе верой и правдой, — сказал я, глядя в его бледно-голубые глаза, — до тех пор, пока твоя семья не окажется в безопасности.
Король заколебался. Я принес ему клятву верности, но с оговоркой. Я дал понять, что не останусь у него на службе вечно, но он принял мои условия. Теперь Альфреду полагалось поцеловать меня в обе щеки, но, опасаясь побеспокоить Этельфлэд, он лишь поднял мою правую руку и поцеловал ее, а потом поцеловал крест.
— Благодарю тебя, — сказал он.
Нимало не сомневаясь, что Альфред обречен, я тем не менее с упрямством и высокомерием глупого юноши поклялся служить ему верой и правдой. Полагаю, это произошло потому, что на меня пристально смотрела шестилетняя малышка. Девочка с золотыми волосами.
Глава седьмая
Болото стало теперь королевством Уэссекс, и целых несколько дней в нем имелись: король, епископ, четыре священника, два воина, беременная супруга короля, две няньки, одна шлюха и двое детей (один из которых был тяжело болен), а также Исеулт.
Трое священников первыми покинули болото. Поскольку Альфред страдал от лихорадки и болей в животе, которые мучили его постоянно, я решил взять все в свои руки: собрал трех самых молодых священников, сказал им, что они лишние рты, которые мы не можем кормить, после чего приказал покинуть болото и выяснить, что происходит на твердой земле.
— Найдите воинов, — велел я им, — и скажите, что король требует, чтобы они пришли сюда.
Двое священников умоляли избавить их от этой миссии, заявляя, что они люди ученые, не способные выжить на болоте зимой, отбиться от датчан или выполнить тяжелую физическую работу, и Алевольд, епископ Эксанкестерский, поддержал их. Он говорил, что они нужны здесь, дабы всем вместе молиться о здравии и безопасности короля, поэтому мне пришлось напомнить епископу, что Энфлэд, между прочим, тоже здесь, на болоте.
— Энфлэд? — Он изумленно заморгал, как будто никогда не слышал этого имени.
— Ну, та рыжая шлюха, — пояснил я, — из Сиппанхамма.
Он все еще смотрел на меня непонимающим взглядом.
— Ну как же, Сиппанхамм, — продолжал я, — там еще находится таверна «Коростель». Ты спал с Энфлэд, и она говорит…
— Хорошо, священники отправятся в путешествие, — торопливо проговорил он.
— Конечно отправятся, — сказал я, — но оставят тут серебро.
— Какое еще серебро?
Священники прихватили с собой на болото казну Алевольда, в том числе и огромную дарохранительницу, которую я ему отдал в уплату долга Милдрит. Рассудив, что серебро нам тут и самим пригодится, я продемонстрировал его жителям болота.
— Вы получите серебро за еду, которую нам даете, за топливо, которым разжигаете очаг, за плоскодонки, которые нам предоставили, и за вести, которые нам принесли, — за вести о датчанах на дальней стороне топи, — заявил я.
Я хотел, чтобы эти люди были на нашей стороне, и вид серебра их явно приободрил, но епископ Алевольд немедленно побежал к Альфреду и нажаловался, что я украл церковную казну. Король к тому времени слишком пал духом, чтобы это его заботило, поэтому в битву вступила Эльсвит, его беременная жена.
Она была мерсийкой, и Альфред женился на ней, чтобы укрепить связи между Уэссексом и ее родиной, хотя сейчас нам от этого было мало пользы, потому что Мерсией правили датчане. Множество мерсийцев сражались за правителя восточных саксов, но ни один из них не стал бы рисковать жизнью ради короля, чье королевство сократилось до размеров затопляемого в прилив болота.
— А ну-ка верни дарохранительницу! — приказала мне Эльсвит.
Она выглядела неряшливой, ее сальные волосы спутались, а живот вздулся, одежда была грязной.
— Верни ее немедленно. Сию же минуту!
Я посмотрел на Исеулт.
— Я должен поступить так?
— Нет, — ответила моя подруга.
— С какой стати ты интересуешься ее мнением! — завопила Эльсвит.
— Вообще-то это она королева, — сказал я, — а не ты.
Я затронул больное место Эльсвит: восточные саксы никогда не называли жену своего короля королевой. А она желала быть королевой Эльсвит и меньшим довольствоваться не хотела.
Женщина попыталась отнять дарохранительницу, но я швырнул серебряный предмет на землю и, когда Эльсвит за ним потянулась, взмахнул топором Леофрика. Лезвие врезалось в тарелку, разрубив сцену распятия. Эльсвит испуганно завизжала и отпрянула, когда я рубанул снова. Пришлось сделать несколько ударов, но наконец я сумел превратить красивейшую тарелку в куски смятого серебра, которые швырнул к монетам, отобранным у священников.
— Вы получите серебро, если станете нам помогать! — сказал я жителям болота.
Эльсвит плюнула в меня и вернулась к своему сыну.
Было ясно, что трехлетний Эдуард умирает. И хотя Алевольд утверждал, что это просто зимняя простуда, но, похоже, дело обстояло хуже, гораздо хуже. Каждую ночь мы слышали надрывный кашель, мучительный для такого маленького ребенка, и никто из нас не спал, страшась следующего приступа, вздрагивая от отчаянных сиплых звуков, а когда приступ проходил, мы боялись, что новый уже никогда не начнется. Однако мальчик каким-то образом сопротивлялся страшной болезни, цепляясь за жизнь в те холодные мокрые дни на болоте.
Епископ Алевольд и женщины испробовали все известные им средства. Мальчику на грудь клали Евангелие, и епископ молился. В ход шли настои из трав, втирание в грудь помета цыплят и золы — и епископ снова молился. Альфред никуда не отправлялся без своих драгоценных мощей, и грудь ребенка растирали кольцом с пальца ноги Марии Магдалины — и опять епископ молился, однако Эдуард все слабел и худел.
Местная знахарка попыталась вместе с потом выгнать из ребенка кашель, а когда это не сработало, привязала к его груди живую рыбу, велев кашлю и лихорадке перейти в нее. Рыба в конце концов сдохла, но мальчик продолжал кашлять, а епископ — молиться.
Альфред, такой же больной, как и его сын, был в отчаянии. Он знал, что датчане непременно станут его искать, но пока ребенок был болен, боялся покидать это место и даже не думал о длинном пути на север, где мог бы найти корабль, который отвез бы его с семьей в изгнание.
Теперь Альфред покорился своей судьбе. Сперва он еще осмеливался надеяться, что сможет возродить свое королевство, но страшная реальность была неумолима. Датчане удерживали Уэссекс, Альфред был королем болота, а его сын умирал.
— Это возмездие, — однажды сказал Альфред, когда мы разговаривали ночью после ухода трех священников: он изливал душу мне и епископу Алевольду. Мы сидели на улице, наблюдая за лунным серебром болотного тумана, и на лице короля блестели слезы.
Мне показалось, что он обращался не к нам, а к самому себе.
— Господь не заберет сына, чтобы наказать отца, — возразил Алевольд.
— Господь пожертвовал собственным сыном, — тусклым голосом проговорил Альфред, — и велел Аврааму убить Исака.
— Он пощадил Исака, — ответил епископ.
— Но не пощадит Эдуарда, — сказал Альфред и вздрогнул при звуке ужасного кашля, донесшегося из хижины.
Он опустил голову на руки и зажал уши.
— Возмездие за что? — заинтересовался я, и епископ неодобрительно зашипел, услышав столь неделикатный вопрос.
— За Этельвольда, — безжизненным голосом произнес Альфред, имея в виду своего племянника, сына прежнего короля, которого он лишил трона.
— Этельвольд никогда не смог бы стать королем, — заявил епископ. — Он глупец!
— Если теперь я верну ему трон, — проговорил Альфред, не обратив внимания на слова епископа, — может, Бог пощадит Эдуарда?
Кашель смолк. Теперь мальчик плакал каким-то скрипучим, жалобным плачем, словно бы задыхался, и Альфред вновь зажал уши руками.
— Пусть Исеулт попробует вылечить малыша, — предложил я.
— Она язычница! — предупредил Алевольд короля. — И прелюбодейка!
Я видел, что Альфред испытывает искушение последовать моему совету, но боится спорить с епископом.
— Если сам Господь не вылечил Эдуарда, — сказал тот, — неужели ты думаешь, что он позволит колдунье добиться успеха?
— Она не колдунья, — вставил я.
— Завтра, — продолжал Алевольд, не обратив на меня внимания, — великий праздник, день святой Агнессы. Святой день, мой господин, когда случаются чудеса! Мы будем молиться святой Агнессе, и она наверняка ниспошлет мальчику силы и здоровье. — Он воздел руки к темному небу. — Завтра, мой господин, мы призовем ангелов и все силы небесные на помощь твоему сыну, и благословенная Агнесса изгонит злую болезнь из юного Эдуарда.
Альфред ничего не сказал, он молча глядел на болотные оконца, окаймленные тонким льдом, словно сиявшим в лунном свете.
— Я доподлинно знаю, что благословенная Агнесса творит чудеса! — настойчиво твердил епископ. — В Эксанкестере был ребенок, который не мог ходить, но святая дала ему силу, и теперь он бегает!
— Правда? — спросил Альфред.
— Я видел это чудо собственными глазами! — подтвердил епископ.
Короля это успокоило.
— Завтра, — проговорил он.
Я не остался, чтобы посмотреть, как будет ниспослана милость Господня. Вместо этого я взял плоскодонку и подался на юг, в деревню под названием Этелингаэг, которая лежала на южном краю топи и была самым большим из окрестных поселений. Я начинал изучать болото.
Леофрик остался с Альфредом, чтобы защищать короля и его семью, а я тем временем отправился на разведку, открывая десятки тропинок через водянистую пустошь. Тропинки эти назывались бимвегс и были сделаны из стволов, проседавших под ногами, но по ним можно было пройти целые мили. А еще там были реки, извивавшиеся в низинах; самая большая из них, Педредан, текла рядом с островом, который, как и селение, назывался Этелингаэг. Большая часть острова поросла ольхой, там водились олени и дикие козы, а на самом высоком месте лежала большая деревня. Местный староста отгрохал себе неплохой дом. То был, конечно, не королевский дворец и даже не тот дом, который я выстроил для себя в Окстоне, но в нем можно было стоять, не пригибаясь, а сам остров оказался достаточно велик, чтобы принять небольшую армию.