– Гы!
Алешка смело шагнул ему навстречу и тоже сказал:
– Гы!
Человек расплылся в неожиданной улыбке и стал приплясывать на месте. Обеду, что ли, обрадовался? В виде нас...
Алешка сделал еще один шаг и ткнул себя пальцем в грудь:
– Лё!
Человек засмеялся хриплым голосом, ткнул себя пальцем в грудь и радостно сказал:
– Ва!
Вот и поговорили.
Только вот кто из них этот Лё-ва?
Алешка достал из кармана крекер и протянул этому... Ва.
Тот осторожно взял его, откусил, нагнулся, подобрал авокадо, обдул его от прилипшего песка и протянул Алешке.
– У! – сказал Алешка, и дикарь опять заплясал на месте.
Обменялись, значит, дарами природы.
Дикарь, все так же улыбаясь, снял с костра мятую закопченную кастрюлю и жестом пригласил нас в хижину.
Мы вошли. В этой хижине был удивительный порядок. Постель, сплетенная из листьев, самодельный стол, чурбачок вместо стула. Полка, на которой выстроились ровными рядами красивые раковины и ветки кораллов. На стене – лук со стрелами, копье. В дальнем углу – еще один столик, похожий на письменный. На нем лежала стопка бумаги (потом мы узнали, что это высушенные и ровно обрезанные пальмовые листья), стояла чернильница из маленькой тыковки и в ней торчало птичье перо.
Словом, не просто хижина, а тропический кабинет ученого.
Дикарь поставил кастрюлю на стол и, протянув Алешке ложку, сказал:
– О!
Алешка смело попробовал варево и тоже сказал, прямо с восторгом:
– О! Дим, попробуй. Классная уха. Из океанических рыб.
На меня дикарь не обращал никакого внимания. Он, наверное, думал, что Алешка – великий вождь Лё, а я его слуга Ди.
Но уху я все-таки попробовал, действительно – «О!»
Дикарь опять начал приплясывать. Он, наверное, сто лет не видел людей и страшно нам обрадовался. Особенно великому вождю, который свободно объяснялся на его дикарском языке.
Лешка смело (точнее, нахально) обошел хижину, показал на полку и протянул с восхищением:
– У-у-у!
– У! У! – закивал дикарь, схватил самую крупную и красивую коралловую ветвь и протянул Алешке.
А что дальше? Так и будем мычать?
– Как вас зовут? – спросил я дикаря громко и раздельно.
Он хмуро взглянул на меня, сосредоточился и буркнул, ткнув себя пальцем в грудь:
– Ва!
– Он все понимает, – сказал Алешка. – Он только слова плохо помнит. Его зовут Валя!
Ва перевел взгляд на Алешку и отрицательно покачал головой, подумал и упрямо повторил:
– Ва!
– Васька? – спросил Алешка. – Гы?
– Нет гы, – уперся дикарь. – Ва! – Подумал еще, прямо было слышно, как у него ржавые мозги заскрипели, и добавил: – Ня!
Алешка недоуменно взглянул на меня, пожал плечами. Я усмехнулся:
– Ваня.
Дикарь от радости подпрыгнул так, что чуть не достал головой до потолка. И зачастил, приплясывая:
– Ва-ня! Ва-ня!
Вот и познакомились. И подружились.
Алешка забрал коралловую ветвь и сказал:
– Пока. До скорого.
Дикарь улыбнулся – понял. Зубы у него были белые-белые, будто он их каким-нибудь «Кометом» чистил. И он повторил за Алешкой:
– По-ка!
И пошел нас провожать. Не знаю, как он догадался, откуда мы пришли, но провел нас к берегу своей тропкой. Коротким путем.
– Мо-ре, – сказал он, поведя рукой вдоль берега.
– А то я не знаю, – сказал Алешка.
– Лод-ка, – сказал дикарь. Он явно делал успехи. – Лод-ка.
А вот лодки-то и не было.
– А где лодка? – спросил меня Алешка.
– А я знаю? Ты ее привязывал. Вот к этой коряге.
Алешка виновато поскреб макушку.
– Дим, я ее здорово привязал. Шлюпочным узлом.
А я и не сомневался. За время плавания на «Афалине» Алешка здорово наловчился всякие морские узлы вязать. И рифовый, и прямой, и шкотовый, и шлюпочный, и даже какой-то загадочный рыбацкий штык.
Я подошел к коряге и ахнул. Узел не развязался. Веревка была обрезана. На коряге осталась ее петля – кусочек шлюпочного узла.
– Ни фига! – удивительно спокойно сказал Алешка. – Акула, что ли, перекусила?
– Ага, земноводная. Травоядная.
– Дим! – выдохнул Алешка, дошло до него. – А ведь в лодке автомат лежал!
Да, теперь ни автомата, ни лодки. И кто это сделал? Зачем?
– Лод-ка! – вмешался разговорчивый Ва-ня. И опять забарабанил себя в загорелую грудь: – Мой лод-ка твой! При-вет!
– Дим, переведи, – растерянно попросил Алешка. – Ты что-нибудь понял?
– Он нам свою лодку предлагает, – «перевел» я. – Он говорит: «Был мой лодка – станет твой лодка». С приветом.
– Кто с приветом? Лодка?
Дикарь не дослушал, подпрыгнул на месте, скрылся за береговой скалой и выплыл из-за нее на лодке. Лодка тоже была дикая – вырубленная из ствола дерева. На нее смотреть-то страшно, а уж над акулами на ней плавать – спасибо, привет!
Ва-ня причалил к берегу и стал что-то горячо объяснять. Попробую повторить:
– Ва-ня! Гы! У-у-у! Лод-ка! Гы! На-зад! Лё. По-ка! – И вытащил из лодки тонкую лиану, свернутую в моток, стал совать мне ее под нос.
Тут уж я оказался бессилен в роли переводчика. Но Лешка сообразил, что значат эти «Гы» и «У-у-у».
– Дим, гы! Привяжем эту лианку за корму, а он потом лодку притянет обратно. Гы?
– Лё – лодка – Ва-ня! Гы! – засмеялся дикарь.
Да, не такой уж он и дикарь, этот Ва-ня. Соображает.
– Поплыли с нами, – предложил ему Алешка.
Ва-ня аж задрожал – так испугался, замахал в сторону нашего острова, затоптался на месте:
– Табу! У-у-у! Ням-ням Ва-ня!
И такой страх был в его глазах, что мы даже поежились. Кто это его там «ням-ням»? Правильно Алешка говорит: тут какая-то мрачная тайна...
Переправлялись мы по очереди. Лодка была такая хлипкая, что двоих не выдержала бы.
Когда мы оба оказались на своем берегу, Ва-ня притянул лодку и помахал нам.
Мы тоже помахали ему и пошли домой. Домой... Хорошо сказано, да не про нас. Наш дом – за многие тысячи миль отсюда...
Глава II
«А ГДЕ БОЦМАН?»
Мы сделали небольшой крюк, чтобы показать, будто идем с лагуны, после неудачной охоты за рыбой. Не успели мы подойти к баньяну, как из-за него вышел Алешин. Он был сердит и встревожен. И с автоматом на плече.
– Вы где бегали? – спросил он. – Полковник в гневе. Сейчас вам будет!
– А мы – что? Мы – ничего, – ответил Алешка с обидой в голосе. – Мы рыбу ловили. Чтоб вас накормить. Вы так много жрё... едите.
Алешин оглядел нас, сердито пыхтя. И сказал:
– Пошли в «па». Будете до вертолета там сидеть.
– Еще чего!
Алешин вздохнул и сказал негромко:
– Боцман удрал.
– Подумаешь! – как-то странно фыркнул Алешка, будто это и не новость. – Куда ему бежать-то? К акулам?
– Вот и я думаю: куда ему бежать? Но ведь нет его нигде. Я весь остров уже обошел.
– В гроте смотрели? – спросил я.
– А то! В первую очередь.
– А в хижинах? – озабоченно спросил Алешка. – Прячется у кого-нибудь в чемодане.
Алешин покачал головой.
– Может, он утопился с горя? – предположил Алешка.
И тут до нас кое-что дошло: так вот куда делась наша лодка с автоматом!
Алешка нахмурился, соображая.
– Не понял, – признался он. – А как же он через пролив перебрался? Его бы там живо акулы схавали...
– В чем дело? – спросил Алешин.
– Да так... – Алешка пожал плечами. – Мелочи жизни.
– Вы что, его видели? – насторожился Алешин и поправил на плече автомат.
– Не то чтобы... – сказал я.
– Не в этом смысле, – добавил Алешка.
– Так, – протянул Алешин. – Пошли к товарищу полковнику. Пусть сам с вами разбирается. И что он прикажет с вами сделать, то я и сделаю. Беспощадно. Даже с удовольствием.
– Как вам не стыдно, – хихикнул Алешка, – маленьким угрожать.
– Пошли, пошли. Вы – вперед, а я пока подходящих веточек наломаю. С колючками.
– Товарищ полковник, ваши дети что-то знают, – доложил Алешин.
– И что вы знаете? – спросил папа.
– Много чего, – ответил я.
– Ну, например?
– Ну... – протянул Алешка. – Например: солнце утром всходит, а вечером заходит.
– Что еще? – папа был терпелив.
– Ну... Луна бывает большая и маленькая.
– Капитан Алешин, – сказал папа, не меняя тона, – отстегните ремень от вашего автомата.
– Да ладно уж, – поспешил Алешка. – Сразу за автомат. Дим, расскажи им. Мне они все равно не поверят. Да еще ругаться будут.
– Там, – я куда-то махнул рукой, – на маленьком островке полудикий ученый человек живет. Ваня.
Я не ожидал такого эффекта. Папа вскочил:
– Иван?
– Ваня, – поправил Алешка.
А папа повернулся к Алешину:
– Это Чижов! Ты понял, Алешин?
Тут еще один эффект: Алешин открыл рот и выронил автомат. Себе на ногу. И сказал:
– Не может быть, Сергей Александрович!
– У них все может быть, – жестко ответил папа.
– Два года! – Алешин подобрал автомат. – Два года, Сергей Александрович!
– Видимо, не теряют надежды. Деньги-то какие!
Мы внимательно прислушивались, но ничего понять не могли. Этот разговор напомнил нам мутные речи Ва-ни. Алешка даже незаметно коснулся пальцем виска и сказал мне:
– Гы, Дим?
– У-у-у, – ответил я.
Тут папа вспомнил о нас. Встал.
– Пошли. Нужно доставить его сюда.
– Он не пойдет, – сказал Алешка.
– Табу, – добавил я. – Он боится, что его тут съедят.
– Кто? – удивился папа.
Я промолчал, а Лешка вполголоса заметил:
– Какой-нибудь полковник.
Папа на эти слова не обратил внимания, сказал Алешину:
– Останешься здесь, гляди в оба.
– Не беспокойтесь, Сергей Александрович.
– Надо на лодке плыть, – сказал Алешка.
«Афалина» оставила нам свою моторную шлюпку. Мы ею не пользовались, чтобы зря не расходовать бензин. Но сейчас не тот случай.
Папа сунул зачем-то за пояс пистолет, и мы пошли на берег. Шлюпка лежала на песке. Тут же набежали веселые коричневые островитяне и с песнями и прыжками помогли нам столкнуть ее на воду.
Папа опустил мотор, дернул шнур стартера. Мы вышли подальше в море, чтобы не цеплять днищем рифы, обогнули остров, вошли в пролив. Все это время папа смотрел не в море, а на берег. Наверное, все боцмана искал. Глазами.
Пристали к берегу Скелета.
– Ну и где он? – спросил папа.
– Наверное, в хижине, – Алешка пожал плечами. – Ест. Он все время ест. Проголодался в одиночестве. – И заорал изо всех сил: – Гы!
Папа даже шарахнулся от него. Однако – сработало. Кусты осторожно раздвинулись – и появился Ва-ня. Но не весь, одна голова. Он долго изучал папу, потом подошел. Папа протянул ему руку. Ва-ня сначала резво отпрыгнул, затем вернулся на место и ответил робким рукопожатием.
– Чижов? – спросил папа.
Ва-ня нахмурился. Он будто что-то вспоминал. Потом его лицо осветилось улыбкой:
– Чи-жов! Гы!
– У-у-у! – сказал Алешка.
– Прекрати! – оборвал его папа. – С ним нужно разговаривать нормально. Тогда он быстрее придет в себя. А вообще ему врач нужен. – И папа еще раз спросил: – Чижов?
Ва-ня закивал.
– Теплоход «Айвазовский»? Круиз?
– Вазовски! Гы! Круизм.
– Пора домой, – сказал папа. – В Россию.
Ва-ня вдруг заплакал.
– До-мой! Мос-ква! Квар-ти-ра! Катя! Дом! – Вытер ладонью слезы. – Вазовски?
– Нет. Самолет.
– Лай-нер?
Мы были поражены, как быстро этот одичавший человек, отвыкший от человеческой речи, приходил в себя. Вот тебе и «Гы!».
Папа сделал понятный жест, приглашая Ваню в лодку. Не тут-то было. Ваня сморщился и опять чуть не заплакал.
– Табу! Ням-ням!
– Нет табу, – твердо сказал папа. – Все хорошо. Нет ням-ням.
Вот это Ваня понял совершенно. А я ничего не понимал. Говорят они с папой вроде почти нормальным языком, а по сути все вроде «Гы» и «У-у-у».
Я посмотрел на Алешку. Он внимательно слушал весь этот тарабарский разговор, но в его глазах непонимания не было. Ему было все ясно. Я дернул его за рукав. Он отмахнулся от меня, как от мухи.
– Потом, Дим! Дай послушать!
– Домой, – повторил папа. – Нет табу.
– Вещи, – ответил Ваня. – Барахло. Книга.
– Пошли.
И мы пошли в его хижину за вещами. Папа, когда мы пришли, с интересом огляделся. Улыбнулся. И сказал:
– Робинзон.
Ваня засмеялся и ответил:
– Хватит! Много люди – хорошо. Один люди – плохо. Домой! – И он стал хлопотливо собирать свои пожитки. – Нет Робинзон!
Вещей было не так много. Ваня сложил их на полу хижины. Кучка получилась: рукопись из пальмовых листьев, кастрюля, мятая и черная от копоти, чайник без носика, нож без ручки, несколько гнутых ложек, лук со стрелами, копье со страшным наконечником из акульего зуба.
Папа поднял лук, осмотрел его и сказал:
– Оставь его здесь. В Москве охота с луком запрещена.
– Охота – нет! – согласился Ваня. – Музей – да.
Здорово он стал соображать.
Алешка вдруг сказал:
– Лук, посуду и копье надо оставить здесь – вдруг кому-нибудь пригодятся.
Интересно – кому это?
Ваня бережно уложил в корзинку рукопись и чернильницу, стал складывать в плетеный мешочек красивые раковины и белые и розовые кораллы.
Папа вполголоса нам объяснил:
– Иван Чижов – знаменитый коллекционер. Ученый. Всякие редкости – его страсть.
– У меня этих ракушек, – сказал Алешка, – два мешка. Могу один ему подарить.
– Подари лучше оба, – посоветовал папа.
Мы покинули хижину и уселись в лодку.
– Табу нет? – спросил Ваня, указав на наш берег. – Ням-ням нет?
– Давно нет, – сказал Алешка.
Но копье свое Ваня все-таки прихватил.
Папа вывел лодку проливом в открытое море и направил ее к селению.
Для наших островитян возвращение лодки да еще с новым пассажиром – это огромный праздник. Они столпились на берегу – все в венках – и, приплясывая, с нетерпением ждали нашего приближения.
Ваня заволновался.
Папа положил ему на плечо руку и сказал, раздельно и весомо:
– Все хорошо, Иван Васильевич. Это друзья. Бояться не надо.
Ваня Васильевич покивал головой, но копье все-таки притянул поближе.
К нам аборигены уже привыкли. А появление полуголого дяди Вани, длинноволосого и длиннобородого, да еще с копьем, привело их в восторг. Они тут же нахлобучили ему на голову венок, подняли на руки и понесли под баньян. И при этом что-то орали, смеялись и хлопали в ладоши.
– Нового вождя избрали, – хмуро заметил Алешка.
И он не ошибся. Дядю Ваню усадили в кресло из старой раскладушки, поднесли ему вскрытый кокосовый орех и бухнулись перед ним на четвереньки, задрав попы. Одновременно воздев руки в небо. Как это им удалось – не знаю. Алешка тут же попробовал – не получилось, только ткнулся носом в песок.
Алешин, стоя в воротах «па», мрачно наблюдал эту сцену.
– Этого нам только не хватало, – проворчал он. – Сергей Александрович, надо его постричь и побрить. Может, они тогда от него отстанут.
Папа хмурился – прибавилось забот. Нужно сторожить задержанных, нужно контролировать поведение островитян и нужно остерегаться удравшего боцмана Шмагу. А тут еще и новый полудикий вождь. А нас – нормальных людей – всего четверо. К тому же из этих четверых – двое пацаны. Правда, пацаны те еще...
Папа попытался унять этот балаган, ему это отчасти удалось, но островитяне остались недовольны. И когда папа уводил дядю Ваню в «па», они все-таки притащили жезл вождя с черепом и почти силой вручили его своему новому кумиру.
Дядя Ваня повертел палку с черепом в руках, щелкнул его пальцем в лоб и сказал:
– Экспонат. Пепельница. Гы!
Хорошо, что кроме нас никто его не понял. Зато островитянам его «гы» страшно понравилось. Они взялись за руки и запрыгали к морю, повторяя это «гы» под каждый прыжок.
Папа помог дяде Ване привести себя в порядок. Тот сначала побрыкался, но папа сунул ему под нос зеркальце. Дядя Ваня глянул в него и... отпрыгнул в страхе в угол.