— Путаешь ты что-то, — сказал он, — век таких сродственников не имел.
— То ись как это?
— А вот так. Не имел, и все тут. А тебе он кем приходится, братом-сватом?
— Кончай брехать! — проговорил Цаца, выпрямляясь. — Что я, слепой? Али психованный?
— А я почем знаю!..
Неожиданно на помощь Алексею пришел белобрысый бандит, тот, что был в казачьих шароварах.
— Не, — сказал он, подмигивая приятелям, — ты Цаца, не психованный, а так, малость чокнутый…
По-видимому, он считался здесь завзятым острословом. Вокруг засмеялись. Посыпались насмешливые замечания:
— Цаца опять родню ищет!
— Глядик, нашел: ихние собаки с одного корыта лакали!
— Ша. Да не мой он сродственник… — начал объяснять Цаца.
— А не твой, так в кумовья не лезь! — осадили его.
— Годи, Петя, после разберешься! Ты лучше скажи (это уже к Алексею), долго еще нам тут гнить, не знаешь?
— Не долго, — сказал Алексей, — скоро ударим. Нечипоренко зря, что ли, приехал? Это, брат, сила!..
Цаца пытался еще что-то объяснить, но его уже не слушали. Все сдвинулись к Алексею. Он принялся расписывать Нечипоренко: у него-де целая дивизия на Тираспольщине, одной конницы чуть не полтысячи сабель, а на хуторах близ Паркан припрятана полная батарея полевых орудий… Он говорил первое, что приходило в голову, лишь бы отвлечь внимание бандитов.
Когда через некоторое время он взглянул туда, где стоял Цаца, Пети уже не было. Вместе с ним исчез бандит в казачьих шароварах…
И тогда Алексей понял, что ошибка, совершенная им, непоправима. Много ли надо, чтобы поднять панику среди бандитов! В катакомбах у Цацы, должно быть, немало приятелей, у которых он пользуется доверием. Достаточно Пете сказать, что Алексей ему подозрителен, и вся его бражка явится сюда выяснить, кто он такой. А если еще при этом вспомнят, что во время пожара на элеваторе Алексей был с Микошей, который тогда и был убит при весьма таинственных обстоятельствах, То выкрутиться уже будет невозможно! А ведь вспомнят, обязательно вспомнят!..
Он продолжал говорить, выдумывал новые и новые подробности «боевой мощи» Нечипоренко, а сердце тяжело бухало в груди, и каждый его удар отдавался в голове: «Все… конец… все…»
Потом мысли потекли ровней. Если вырваться из этой пещеры, то еще есть надежда удрать, нырнув в какой-нибудь боковой тоннель. Не сладко будет потом в кромешной тьме искать выход из катакомб, но это уже ерунда… К нему подошел галичанин.
— Иды до батькив, клычуть, — сказал он.
«Вот оно… — подумал Алексей, чувствуя, как его окатило жаром. — Цаца уже доложил!..»
Он оглянулся. В мозгу мелькнуло: «Этого, который с винтовкой, сбить и — в тоннель!..»
Но он сразу же отбросил эту мысль. Уйдет он отсюда или нет — провал операции все равно на его совести. «Нет, тянуть… тянуть до последней секунды!..»
В нише у стола, за которым сидели Вакульский, Дяглов и Нечипоренко, Пети Цацы не было.
— Ты больше не нужен, — сказал Дяглов, когда Алексей подошел к ним. — Полковника мы сами отправим.
— Есть… — хрипло вымолвил Алексей. Прочистив горло, добавил: — Пожелаю доброго здоровья. Нечипоренко протянул ему руку: — До побачення.
Провожать Алексея пошел высокий, угрюмого вида ротмистр со шрамом поперек лба, в накинутой на плечи шинели, — его здесь называли комендантом.
Едва они вышли из штаба, Алексей сунул руку в карман и сдавил рукоятку браунинга. Другой рукой он то и дело трогал стены тоннеля, ища боковых ходов, куда в случае опасности можно было бы свернуть. Комендант, ссутулившись, шел впереди.
Первую пещеру они миновали благополучно. Здесь уже спали. Только голый до пояса дневальный при свете коптилки выбирал из рубахи насекомых.
Потом они прошли вторую пещеру. Потом третью, четвертую…
Цацы нигде не было.
Нервы Алексея были так напряжены, что, появясь кто-нибудь из бокового прохода, он бы, наверно, начал стрелять.
Но никто не появился. Глухая окаменелая тишина стояла в тоннелях, и лишь вблизи жилых пещер ее нарушал негромкий говор, храп или сонное бормотание.
В последней пещере бородатый унтер доложил ротмистру, что все в порядке.
— Кто-нибудь есть снаружи? — спросил тот.
— Так точно, Ивашкин и Яроха.
— Выведи этого и скажи, чтобы пропустили.
— Слушаюсь, вашблродь.
Комендант небрежно козырнул Алексею и пошел назад. Свет его фонаря померцал в тоннеле, дробясь на неровностях стен, и угас.
— Айда по-быстрому, — сказал Алексей унтеру. — Некогда мне!
Он не решался верить, что вся эта история с Петей Цацей окончилась для него благополучно. Предстояло еще пройти карьер. Может быть, там ждут?..
Унтер пошел вперед, остановился у выхода и крикнул:
— Эй, Яроха, пропусти тут одного. Слышь?
— Хай иде, — отозвался из карьера невидимый Яроха.
Крутая, с обитыми ступенями лестница осталась позади. Чистый, свежий, настоянный на полыни и чебреце воздух ополоснул легкие. Все было на месте: месяц, бурьян, бархатная ночная темнота, прорезанная серебряными нитями звездного света, такая не похожая на смрадную черноту катакомб!
И все-таки, лишь отойдя метров на триста от старой каменоломни, Алексей разжал пальцы и выпустил рукоятку браунинга.
Но сразу же опять схватил ее. Его вдруг негромко назвали по имени:
— Седой?
Голос раздавался сбоку и откуда-то снизу, точно говоривший лежал на земле.
Алексей остановился, затаив дыхание, вытащил руку с браунингом из кармана.
«Вот где они! Ну, здесь-то будет полегче!»
— Я спрашиваю: Седой, что ли? — повторил голос.
Алексей осторожно проговорил:
— Ну, а ежели Седой, так что? — и, пригнувшись, быстро шагнул в сторону: могли выстрелить на звук.
— Так иди ж сюда!
— Куда это «сюда»? — и снова шаг в сторону.
— Иди, не трусь, да не вздумай палить! Привет тебе будет от Максима..
Так неожиданно и странно прозвучал здесь чекистский пароль, что Алексей даже вздрогнул. «Свои?! Откуда? Почему?..>
— Да иди ж ты живей! — торопили из темноты.
И Алексей пошел.
— Влево бери, — командовали ему. — Еще левей: тут ямы кругом, голову сломаешь… Стой, посвечу.
Теперь голос раздавался почти у самых ног.
Вспыхнул огонек. Впереди была яма. В ней стоял человек со спичкой в руке.
— Лезь сюда, — сказал он, — здесь неглубоко.
Схватившись за край ямы, Алексей спрыгнул вниз. От поднятого им ветерка спичка погасла.
— Ну, здорово! — сказал стоявший перед ним человек.
— Ты кто? — спросил Алексей. Палец его занемел на спуске браунинга
— Кто бы ни был, а с тебя, брат, ведро водки, меньше не согласен!
— Да кто же ты, черт возьми?!
— Имя надо? Ну, зови Сашкой…
«Сашка! — вспомнил Алексей. — Разведчик, о котором говорил Оловянников».
— Вон что! — сказал он. — Слыхал…
— И я о тебе. Значит, можно считать, старые знакомые. Сейчас покажусь — авось узнаешь…
Он чиркнул спичкой, поднес к лицу, и Алексей увидел вздернутый, покрытый конопатинами нос и улыбающиеся глаза белобрысого парня в казачьих шароварах, который исчез вместе с Цацей.
— Ты?..
— Я. А что, не нравлюсь?
— Нет, ничего… А Цаца где?
— Вон твой Цаца. Почил в бозе…
Прикрывая огонек ладонью, Сашка посветил на дно
Там, вытянувшись, обхватив руками голову, ничком лежал убитый бандит.
— Это ты его… так?
— А кто же, ты, что ли? — с внезапным раздражением проговорил Сашка и бросил догоревшую спичку. — Счастлив твой бог, парень, что я поблизости оказался, сейчас бы ты со мной не разговаривал!.. Табак у тебя есть?
Они свернули по цигарке. Присели на камень. Жадно и глубоко затягиваясь, Сашка говорил полушепотом:
— Тебя-то я сразу признал: Инокентьев во всех красках расписывал — такой, мол, да этакой… на случай, значит, ежели доведется встретиться. А тут слышу: Седой… Ну, присматривать начал, как бы чего не вышло. Когда Цаца стал к тебе привязываться, я его отшил, помнишь?
— Ага…
Потом вижу, он боком, боком — и в сторону. Ну, думаю, худо: сейчас шухер подымет. Я его догнал и спрашиваю: «Ты что, и верно этого мужика знаешь?» «Знаю, — говорит. — Это большевик, провалиться мне на этом самом месте! Он в моем дворе у другого большевика жил, своего сродственника, которого наши в продотряде пришили…» Верно?
— Верно, — подтвердил Алексей. — Меня к нему Инокентьев поставил.
— Ну вот, Цаца и говорит: «Сейчас мы его пощупаем. Я ему покажу зубы заговаривать!» Я говорю: «Нечего шум поднимать. Ежели это лягавый, так его надо кончить тихо и мирно, без скандала. Подкараулим, говорю, когда назад пойдет, и шлепнем в степи». Едва уговорил, он все рвался своих поднять. Ну, вот и все… Крепко тебе повезло, парень! И самому каюк, и всему бы делу завал.
— Да-а… — Алексей поежился, представив себе, что могло выйти. — Вовремя ты. Спасибо.
— Спасиба в карман не положишь. Без ведра водки не отступлюсь!
— Утонешь поди!
Оба засмеялись и пихнули друг друга локтями.
— Ну, давай чеши отсюда, — сказал Сашка. — Мне пора.
— А как же Цаца?
— Цацу я уберу. Он часто в город ходил, дней пять его и не вспомнят.
— Больше и не надо.
— Знаю…
Убедившись, что все вокруг спокойно, Сашка помог Алексею выбраться из ямы и показал, куда идти.
— Домой передать ничего не надо? — спросил Алексей, наклоняясь к нему.
— Нет, все передано. Разве что привет.
— Ну прощай
— Счастливо!..
Они крепко потискали друг другу ладони и расстались.
Пройдя три шага, Алексей обернулся и не увидел Сашки.
И больше не видел его никогда. Лишь спустя несколько недель, читая памятный перечень чекистов, погибших при ликвидации банды в Нерубайских катакомбах, узнал его настоящую фамилию: Грошев…
ПОДАРОК НЕЧИПОРЕНКО
Как и следовало ожидать, в списках сотрудников Одесской чрезвычайной комиссии Лежин не числился. Не было такого и в Особом отделе гарнизона. Нашелся один, по фамилии Лажнян, но проверка показала, что это бывший командир взвода стрелковой бригады Котовского, родом из Нахичевани. Многие знали его еще с гражданской войны.
Между тем хранить в тайне предстоящую операцию становилось все трудней и трудней. Для подготовительной работы тоже требовались люди. Иннокентьев предлагал начать понемногу привлекать к ней наиболее испытанных и проверенных сотрудников, но осторожный начальник разведотдела категорически возражал.
— Рассуди сам, — говорил он, — из-за этого шпиона мы сейчас как стеклянные — просматриваемся насквозь. Он же наверняка поддерживает с кем-то дружеские отношения, и, скорее всего, как раз с самыми лучшими из наших людей.
— Ну и что с того? Думаешь, они ему проболтаются по дружбе? — обиделся за чекистов Инокентьев.
— Не в том дело. Достаточно оторвать их от обычной работы, чтобы он насторожился.
— Ну и бес с ним, пускай его настораживается! Мало ли какие у нас могут быть дела!
Оловянников отрицательно крутил головой;
— Нет, нельзя, все на волоске!
Он не хотел рисковать ни в одной мелочи и, вероятно, был прав. Но рискнуть все-таки пришлось. И именно этот риск лишний раз подтвердил справедливость старинной пословицы о том, что нет худа без добра…
Подошло время встречать в Люстдорфе фелюгу с оружием. Для операции нужны были люди. Оловянников предложил было набрать их из сотрудников уголовного розыска или даже мобилизовать молодежь через городской комитет комсомола, однако Немцов и слушать об этом не захотел.
— Пусть наши идут, — заявил он, — дело серьезное!
— А шпион? — напомнил Оловянников.
— Шпион, шпион! На Канатной детский дом открыли для матросских сирот. Может быть, ты их лучше возьмешь? Там-то наверняка нет шпионов!
— Мне, знаешь, не до шуток, — сказал Оловянников, теребя усы — Группу должен возглавить Михалев. Люди пойдут с ним под видом блатных, и называть они его должны будут Седой. А ты понимаешь, как опасно расшифровывать Михалева как раз перед совещанием атаманов?
— Я все отлично понимаю! — сказал Немцов. — Но и перепоручать это дело кому-нибудь другому тоже не намерен! Пусти слух, что ночью будем брать контрабандистов, ну, допустим — в Лузановке. Дело обычное, никого не удивит. И вызови добровольцев. Да, да, добровольцев! Чем откровенней будем действовать, тем меньше тот что-либо заподозрит. А Михалева им не обязательно называть: не все же блатные в городе его знают, в конце-то концов!.. Ну, двум-трем ребятам, которые понадежнее, можно сказать, и хватит.
— Да ведь от остальных-то не скроешь, что фелюга привезет оружие. Одного этого достаточно, чтобы провалить Михалева!
— Предупреди, чтобы молчали.
— Шпиона тоже предупредить? — ехидно спросил Оловянников.
— Вот сказка про белого бычка! — рассердился Немцов. — Сказано тебе: никому я этого дела перепоручать не стану! Пойдут чекисты — и точка! Да черт тебя побери совсем, контрразведчик ты или нет? Так изволь провернуть это дело так, чтобы комар носу не подточил, иначе головы тебе не сносить, так и знай! Все! Действуй!
Оловянникову пришлось уступить. Он сделал это скрепя сердце, утешая себя тем, что, может быть, действительно шпион не придаст значения рядовой облаве на контрабандистов.
Но, видимо, от наблюдательных сотрудников Одесской чрезвычайной комиссии не укрылось, что начальник разведотдела очень серьезно относится к незначительной на первый взгляд операции. Желающих принять в ней участие оказалось больше чем достаточно.
Отобрали десять человек. Велели им собраться на конспиративной квартире вблизи Привоза. В три часа дня туда пришел Алексей.
Уже около месяца он был вынужден жить в тесном окружении всякой нечисти, вдали от товарищей, отделенный от них жесткими законами конспирации. И вот здесь, в комнате, где было полно чекистов, он вдруг почувствовал себя так, будто после долгого отсутствия возвратился в родной дом. Хмурые, веселые, насмешливые, простоватые — все эти люди были как-то по-родственному понятны ему. Хотелось к каждому подойти, хлопнуть по плечу, сказать: «Здорово, вот и я! Давненько не видались!» Это чувство еще больше усилилось, когда он увидел знакомые лица.
Был здесь молодой чекист, который на митинге местрановцев в Оперном театре наладил тишину с помощью дощатой дверцы. Другого чекиста, постарше, с выпуклым облысевшим лбом, Алексей запомнил еще с того дня, когда, шатаясь с Пашкой по Одессе, оказался случайным свидетелем его перестрелки с налетчиком на Пушкинской улице. Наконец, третьего чекиста Алексей знал понаслышке: это был начальник оперативного отдела губчека Демидов, плотный голубоглазый здоровяк в черной кожанке, застегнутой, несмотря на жаркую погоду, на все пуговицы.
Да, собственно, и все остальные казались ему уже где-то виденными, привычными, своими…
Немногословный, сдержанный, с простым малоподвижным лицом прирожденного разведчика, Алексей тоже привлек к себе внимание. Чекисты с любопытством поглядывали на незнакомого рослого парня в мешковатом пиджаке, с которым Оловянников и Инокентьев о чем-то долго беседовали наедине перед началом оперативного совещания.
Начал совещание Иннокентьев.
— Нынче вечером, — сказал он, — устроим небольшой маскарад. Поиграем в блатных…
Не объясняя, зачем это нужно, он велел всем позаботиться о соответствующем обличье и к восьми часам вечера опять собраться здесь.
— Указания получите на месте. Руководить операцией буду я и вот он… Зовите «старшой», этого достаточно. — Инокентьев указал на Алексея.
Все посмотрели на него.
Алексей сидел с краю стола, прямой, застывший. На щеках его выступили длинные желваки. Светлые, с холодным слюдяным блеском глаза были неподвижно устремлены на бронзовую чернильницу, стоявшую на столе. Когда Инокентьев уже собрался закончить совещание, он вдруг сказал:
— Одну минуту. Насчет специальной-то группы вы забыли?
— Что?
— Да как же! — проговорил Алексей, точно досадуя на забывчивость начальства. — Можно вас на пару слов? — и кивнул на дверь.