Ассасины - Гладкий Виталий Дмитриевич 10 стр.


Юноша послушно сел и уставился на пламя крады, которое начало постепенно разгораться, увеличиваться в размерах, хотя до этого оно лишь немного приподнималось над краями ямы. Вилк знал со слов болтливого и всегда пьяненького Вадана, что крада горит на семи слоях, образованных чередующимися черепками и речной галькой, чтобы не палить лоно Матери Сырой Земли. Но не всякий огонь Сварога стоит призывать, а лишь особым образом зажженный и освященный, с помощью особых заклятий наделенный сознанием и именем. Рождение огня и уход за крадой – великое искусство, доступное только избранным волхвам. Огонь, разожженный другим способом, – огненная стихия, не наделенная сознанием. Жертвы в такой огонь класть рискованно, ибо неизвестно, кому они попадут – добрым или злым силам.

Пламя поднималось все выше и выше. Вскоре перед глазами мальчика полыхала сплошная огненная пелена. Задурманенный наркотическим снадобьем, которое дал ему испить Морав, Ярилко уже не понимал, где он находится и что с ним творится. Он глядел в огонь с таким пристальным вниманием, будто хотел увидеть там нечто необычное, интересное. Но огонь горел и ничего не происходило. Разве что Вилку стало очень жарко, но снадобье так на него подействовало, что он не мог даже шевельнуть ни рукой, ни ногой, а не то чтобы отодвинуться подальше от крады.

Неожиданно огонь начал светлеть… и юноша увидел лицо матери! Ярилко был совсем маленьким, когда она умерла, но ее образ он носил в памяти как самый ценный оберег и часто, засыпая, вызывал его в своей зрительной памяти и подолгу шепотом рассказывал ей о своих мальчишечьих бедах и проблемах. Он даже деду Вощате стеснялся поведать то, что говорил мысленному образу матери.

Губы матери шевелились. Она что-то пыталась ему сказать. Такого еще никогда не было; обычно мать только глядела на него ласково, с любовью, затем медленно отдалялась и таяла в темноте, и мальчик засыпал в слезах. Вилк прислушался.

От большого напряжения у него даже в ушах зазвенело. И наконец он расслышал! Мать говорила – вернее, шептала: «Чужой берег – твой берег. Чужой берег…».

Она не успела договорить фразу. Казалось, что налетел ветер, по материнскому лицу побежала рябь – точно как на морской глади – и оно растаяло. Только глаза какое-то время смотрели на мальчика с материнской тревогой и состраданием. А потом появились горы, красные пески и две фигуры на фоне пустыни – огромного волка и человека. Они стояли на гребне бархана и смотрели, как восходит солнце – огромное, красное…

Ярилко дернул головой и очнулся. В краде по-прежнему еле теплился огонь, солнце клонилось к закату, а напротив него сидел Морав и смотрел на парня круглыми, как у совы, глазами. Заметив, что тот освободился от видений, он дал Вилку чашу с пивом и, дождавшись, пока юноша осушит ее до дна, требовательно сказал:

–  Говори.

Ярилко лихорадочно соображал. Ему почему-то совсем не хотелось говорить, что он видел мать, и рассказывать волхву о ее словах. Для любого юноши из поселения Морав был всего лишь чуть ниже бога, а богам нужно говорить только правду, но Вилк знал, что дед Вощата относится к волхвам несколько скептически (конечно же, не на людях) и их камлания называет «бесовскими плясками». Почему он так говорит, Вилк понятия не имел, но об этом никому не рассказывал. А вот к волхвам-травникам Вощата относился с большим уважением, может, потому, что и сам смыслил в искусстве врачевания.

–  Видел я волка… – наконец сказал Ярилко. – И себя рядом с ним…

–  Ну-ну! – нетерпеливо подгонял его волхв. – Продолжай.

–  Только местность какая-то незнакомая… будто на песчаной косе у моря. И луна… огромная и красная.

–  Это все? – в голосе волхва явно слышалось недоверие.

–  Все, – твердо ответил Вилк, глядя прямо в глаза Мораву.

–  Что ж, хорошо… – Волхв задумчиво смотрел на юношу. – Волк – это знамение. Значит, имя тебе новое Мокошь не зря дала. Пути божественных помыслов людям неведомы, но ничто важное в этом мире не случается без их соизволения. Мокошь тебя отметила, а Род выбрал. Значит, ты далеко не так прост, как кажешься с первого взгляда. Выходит на то, что быть тебе моим учеником.

Сердце Вилка сжалось и ему захотелось заплакать. Значит, все-таки Морав положил на него глаз. И назад дороги ему нет.

Неожиданно за воротами святилища послышался грозный волчий рык и раздался голос деда Вощаты:

–  Морав, убери своих цуциков! А то я могу нечаянно их зашибить.

Удивленный сверх всякоймеры, волхв по-особому засвистел, и волки убрались, если судить по тому, что ворота отворились, и в них нарисовался Вощата собственной персоной с длинной клюкой в руках. Она была неказистой с виду, но тяжелой, а уж как дед умел управляться с любой палкой, Вилк хорошо знал.

Но и это еще было не все: клюка исполняла роль ножен для меча с узким, но очень прочным лезвием. Такие мечи кузнецы русов не ковали. Вощата говорил, что этот меч – трофей.

Он снял его с убитого дана. Но Вилк видел мечи данов, и они совсем не были похожими на этот. Так что с этим оружием была связана какая-то тайна, но дед был очень скрытен и про свою прошлуюжизнь ничего внуку не рассказывал. До Вилка доходили слухи, что Вощата по молодости бывал в дальних краях, но это не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Еще совсем недавно дружины русов каждый год выходили на своих лодьях из Алатырского моря в океан, где воевали прибрежные селения франков, англов, свеев и готов и возвращались домой с богатой добычей.

–  Зачем внука забрал?! – сразу, без обиняков, насел Вощата на Морава.

–  Как ты посмел войти в святилище?! – загремел разъяренный волхв. – Ты!..

–  Да ладно тебе… Разбушевался, как Посвист[50]! – Дед Вощата, как показалось Ярилке, даже ростом стал выше.

Он стоял напротив Морава, как скала, с дерзким выражением на изрытом морщинами лице. Таким Ярилко еще не видел деда. Похоже, Вощата готов был защищать внука с оружием в руках, невзирая на то что перед ним волхв.

Наверное, Морав понял, что добром их встреча не закончится. Он покосился на ошеломленного Вилка и довольно миролюбиво сказал, обращаясь к Вощате:

–  Негоже уважаемым людям беседовать в таком тоне возле крады Рода. Войдем в избу… – Он изобразил приглашающий жест.

Вощата одобряюще кивнул Ярилке и прошел внутрь жилища волхва. Парень тенью бросился к избе и прислонился ухом к двери. Его сердце колотилось с такой силой, что казалось, вот-вот выскочит из груди.

–  Верни внука, Морав… – Голос Вощаты был низким, угрожающим. – Найди себе другого ученика. Мальчиков в селении хватает. Не отбирай у меня последнюю радость в этой жизни.

–  Я бы мог просто вышвырнуть тебя из святилища… – «Как бы не так! – подумал Ярилко. – Еще неизвестно, кто кого вышвырнул бы». – Я не обязан отчитываться перед тобой, почему так поступил. Но твои седины требуют уважения, и я отвечу. Так решили боги, Вощата. И их воле противиться мы не можем.

–  Боги! – фыркнул дед. – Их решения почему-то совпадают с желаниями вождя племени и его присных. Будто я не понимаю, что это Рогволда затея – убрать Ярилку из гридней. Куда угодно, только убрать! Так пожелал его сынок, Всегорд. Одно испытание с «посадкой на коня» чего стоит. Усадить мальчика на необъезженного жеребца – значило отправить его на верную смерть. Не так ли? И кому это выгодно? Ответь, Морав, ответь!

Наступило длительное молчание. Наконец Морав заговорил:

–  Ты прав, Рогволд наказал… И знаешь почему?

–  Догадываюсь.

–  Да, именно так. Рогволд не может простить, что девушка, которую он любил, предпочла твоего сына. А с жеребцом и впрямь вышло нехорошо… Но боги спасли твоего внука! Потому что они благосклонны к нему. А это многое значит.

–  Это значит только то, что он хорошо тренирован и смел. Ему самое место в дружине вождя, а не среди горшков с травяными настойками. Знахарей и так хватает, а хороших воинов мало. Даны с каждым годом наглеют все больше и больше, скоро всю Славию[51] захватят. Кто будет драться с ними?

–  Так решили боги! – еще раз твердо повторил Морав. – Твой внук будет волхвом.

–  Бог един! – резко и вызывающе сказал Вощата.

Ярилко затаил дыхание – таких кощунственных речей от своего деда он еще не слышал!

И снова воцарилось молчание. Наверное, Вощата уже пожалел о сказанном, а Морав собирался с ответом. В словах Вощаты прозвучала страшная ересь, но волхв был мудр и много знал, поэтому не торопился обрушиться с гневными словами на отступника. Но вот послышался какой-то шум (наверное, Морав потянул к себе табурет и сел), и волхв сказал:

–  Я знал… давно знал, что ты веришь в распятого. Мне хорошо помнится, как нашли тебя на берегу после кораблекрушения – истерзанного штормом, в одной рубахе и портках, и с этим посохом, крепко зажатым в руке. Мы потом так и не смогли забрать его у тебя, пока ты не очнулся и не понял, что находишься среди добрых людей. Но только я видел, как ты, придя в сознание, сразу же снял со своей шеи крест, который был скрыт воротом рубахи, и спрятал его. И правильно сделал – узнай тогда наши люди, что ты христианин, тебя вернули бы морю. Это теперь мы относимся к чужим богам более-менее терпимо… Все годы, что ты прожил среди нас, о твоей вере никто не ведал. А ты вел себя благонравно и благоразумно: женился на нашей девушке, построил избу, молился нашим богам (или делал вид, что молишься), приносил им жертвы, ходил вместе с гриднями в походы и даже отличился несколько раз, потому что был храбр и силен. Да только меня трудно провести, Вощата. Ты не скрывал, что принадлежишь к племени виндов, это правда. Но я пошел дальше. Дабы разузнать, что ты за птица, мне пришлось самому съездить в Винету[52], стольный град Виндского княжества…

В избе снова раздался звук передвигаемого табурета, – наверное, уселся и Вощата – и на какое-то мгновение Морав умолк. А затем продолжил:

–  И что же оказалось? Мне рассказали, что некий дружинник соблазнил княжескую дочь, а когда об этом узнал князь, он сел в лодку, отчалил от берега и был таков. Убоялся княжеского гнева. По здравому размышлению, дружинник все же был прав – князь точно отрубил бы ему голову. А в молодости ох как не хочется терять сей очень важный для человека орган.

Да и в старости тоже. Ну как тебе моя история, Вощата?

–  Складно говоришь. Этого у тебя не отнимешь. Только теперь я ничего не боюсь. Отбоялся.

–  Согласен. Терять тебе уже нечего. Кроме внука.

–  На что намекаешь, волхв?! – В голосе Вощаты прозвучала угроза.

–  Что ты, что ты! – Наверное, Морав замахал руками. – И в мыслях не держу ничего плохого. По моей воле с его головы не упадет ни одна волосинка. Клянусь Родом! Но вот насчет Рогволда… не знаю, не знаю… Лучше бы твоему внучку быть под моим крылом. Иначе Ярилку может постигнуть участь его отца.

Воцарилось молчание. Оно было таким нестерпимо долгим, что Ярилко едва не чихнул, потому что какая-то букашка залезла в нос и начала там щекотать. Но вот послышался скрип табурета – видимо, Вощата встал и сказал устало и тихо:

–  Твоя взяла, колдун. Пусть будет, как будет.

–  Ты назвал меня колдуном, хотя я волхв, а это не одно и то же. Хочу напомнить тебе, что и твоя невестка не из племени русов, и была она не просто робой[53]. Твой сын добыл ее в походе на варягов, а затем оказалось, что она обавница[54]. Всех приворожила – и вождя, и его сына Рогволда, и многих молодых гридней.

–  Она была красивой и доброй женщиной! И вышла замуж за моего сына, потому что он был лучшим!

–  Не буду спорить – это так. Но невестка твоя дала Ярилке то, чего нет у других отроков селения – силу. Она другая, нетелесная. Ты понимаешь, о чем я… Сила еще спит в нем, как тлеющий уголек под пеплом, но стоит добавить сухих дров, и запылает костер. Да еще как запылает! Мальчик пока не ведает, настолько он силен. И это хорошо. К силе нужно приложить ум, иначе она станет не созидательной, а разрушительной.

Ты ведь не хочешь, чтобы твой внук стал таким, как безумные варяжские берсерки?

–  Нет!

–  Поэтому позволь мне дать твоему внукузнание. Без знания русам не выжить. И самое главное – теперь достать Вилка у Рогволда руки коротки. Мальчик будет посвящен Роду, а обидеть слугу Вседержителя означает верную смерть. Ты это знаешь.

–  Знаю, – угрюмо подтвердил Вощата.

Это было известно всем русам. На памяти Вощаты, который прожил долгую жизнь, было несколько случаев, когда или по глупости, или по молодецкому запалу молодые гридни совершали поступки, оскорбляющие богов. Потом их находили или утопшими в озере, или на лесной поляне, синими, как вурдалаки. Отчего они умерли, так никто и не понял. Боги разгневались…

–  Значит, мы договорились?

–  Да… – Это слово Вощата не сказал, а вытолкнул, словно оно застряло у него в горле.

–  Но раз в неделю он будет гостить у тебя. Я знаю, ты готовил из него воина. Вот и продолжай в том же духе. Волхв должен не только с богами говорить, но и за себя обязан постоять, коли наступит лихая година. Сегодня ты можешь забрать его. Но сам больше сюда не ходи, Вощата. – В голосе волхва прозвучал металл. – Нечего тебе здесь делать. У нас разные боги и им никогда не сойтись.

–  И на том спасибо, – ответил дед, и Ярилко бросился с прытью белки к краде.

Он быстро сел и уставился на огонь – с таким видом, будто прирос к месту и никуда не отлучался.

Волхв и Вощата вышли на свет ясный, и дед сказал внуку:

–  Пойдем… Я приготовил тебе знатное угощенье.

–  Вернешься сюда завтра… к обеду, – строго добавил Морав. – Дорогу примечай, чтобы не заблудиться. Волков не бойся, они тебя не тронут.

Вилк поклонился волхву, и они вместе с дедом покинули святилище.

–  Чай, подслушивал? – спросил Вощата, когда они отошли на приличное расстояние от святилища Рода.

–  Да… – признался внук.

–  И то ладно. Теперь ты все знаешь, и мне не нужно долго объяснять. Скажу только, что я уже стар, мне немного осталось, а перед тобою – весь мир. Он куда больше, чем наше селение. Птенцы всегда покидают гнездо, вот и тебе пришла пора… Только богам известно, как сложится твоя судьба, а Морав многое знает. Он мудрый, многому тебя научит. Лишние знания за плечами не носить, а воином ты всегда успеешь побыть. Даны с каждым годом все ближе и ближе к нам подбираются. Раньше при виде наших лодий они тряслись от страха, нонче же осмелели, дань требуют, людей в полон уводят. Мало нас…

У Ярилки было несколько важных вопросов к деду, но он мудро рассудил, что еще не пришло время. За один день мальчик сильно повзрослел, и его мысли неожиданно приобрели логическую последовательность и стройность, совсем не свойственную юности. Он шел, машинально отмечая приметы пути к святилищу Рода, а перед его мысленным взором стояло лицо матери и в ушах звучали ее слова: «Чужой берег – твой берег». Что бы это могло значить?..

Глава 6

Ричард Плантагенет

10 апреля 1191 года, в среду Страстной седмицы, эскадра Ричарда Плантагенета отчалила из сицилийской гавани и двинулась к Святой земле. Впереди шли три корабля, на одном из которых были сестра Ричарда, Иоанна, вдова короля Сицилии Уильяма II, и молодая девица, принцесса Беренгария Наваррская – дочь короля Санчо VI Мудрого и Санчи Беатрис Кастильской и Леонской; на двух других кораблях находилась некоторая часть королевской казны, вооружение и провиант.

Королевская казна была весьма велика, поэтому ее разделили на равные части, разместив понемногу на каждом из кораблей; если какая-либо часть сокровищ будет утеряна, то все остальное останется в целости и сохранности.

Престарелый король Генрих II в конечном итоге оказался побежден сыном Ричардом и фактически пленен. Преданный своими детьми и покинутый свитой, Генрих II умер от горя 6 июля 1189 года. Для Ричарда скоропостижная смерть родителя была самым лучшим исходом, и 13 августа 1189 года он взошел на престол, а 3 сентября торжественно короновался в Вестминстерском аббатстве в Лондоне. Пышную церемонию коронации омрачило странное явление. Средь бела дня в церковь влетела летучая мышь и в течение всей церемонии, обезумев, с криками металась под сводами собора.

Назад Дальше