– Очень хорошо, просто прекрасно, Петя! – улыбаясь до ушей, проговорила счастливая Галиночка Гавриловна.
– Да, вот он какой…
Поводок выскользнул из руки Петра Брониславовича, как-то он за ним не уследил. И напрасно.
Бима принялся осваиваться на новом месте – подпрыгивать, хватать зубами полы одежды, висящей на вешалке, неудачно вывернувшись в прыжке, лапой ухитрился зацепить и оторвать полкармана домашнего халата Галины Гавриловны. Она восприняла это как милую шутку…
– Ай, малыш! – умилялась она. – Ух, как ловко прыгает! Бима, ай молодец! Петя, а где же ты его взял, такого чудесного?
– Ученики привели, – ответил Петр Брониславович, снимая куртку и ботинки. – Висело, говорят, объявление: «Отдам пуделя с родословной в хорошие руки. Сам срочно уезжаю за границу, визы, типа того, на собаку не имею». Вот…
– Да! – воскликнула Галина Гавриловна уверенно. – Это мы – хорошие руки. Петя, мы Биму берем. Да еще и в кофточке, то есть в попонке! Ах, какие милые люди – отдали его вместе с попонкой! Чуточку рваненькая она, пуговки отлетели. Но ничего, я все исправлю. В общем, решено окончательно! Бима, ты – наш!
Бима, видимо, тут же почувствовал себя как дома, запрыгнул на тумбочку, свалил на пол вазочку, которая моментально разбилась. Он продолжал крутиться и что-то вынюхивать. На самом деле Петр Брониславович и его жена не догадывались, как голоден был бедный пудель и что он перенес за этот день. Да и вообще они и знать не могли, как собаки себя обычно ведут. А уж собаки с неустойчивой психикой тем более…
И тут Бима совершил странный поступок – прямо с тумбочки из коридора он сиганул в гостиную и рухнул на портрет дедушки Галины Гавриловны, что стоял, прислоненный к спинке дивана. Портрет великого изобретателя колбасы, вставленный в новую рамку, еще не успели повесить на его законное место. И теперь на портрете, прямо по центру, была прорвана в туго натянутом холсте большая дырка…
– Ты зачем это, Бима, на дедушку прыгнул? – недовольно воскликнула Галина Гавриловна, которая и любила своего дедушку, и дорожила его портретом, ее же собственными руками вставленным в новую рамку.
– Галиночка, по-моему, на портрете муха сидела, – неуверенно произнес Петр Брониславович.
– Скажешь тоже, Петр, – строго одернула его Галина Гавриловна. – Откуда у нас в доме мухи, да еще зимой. И что же это, он так за каждой мухой будет на вещи прыгать?
Тем временем Бима добрался до стойки с цветами и принялся жевать гордость молодого цветовода Галины Гавриловны – ее бегонии и аспарагусы.
– Не смей, Бима! Не смей жевать, я сказала! – закричала она, бросаясь к озорнику.
Бима поднял голову и, блеснув голодными глазенками, принялся лаять на Галину Гавриловну.
– Ты что ж это, а? – удивилась она. – Я тебя любить собралась, в хорошие руки беру, а ты на меня лаешь? Прекрати немедленно.
Но Бима не прекращал. Он требовал или оставить его в покое, чтобы он смог продолжить поедать цветы, или дать ему пожрать. Чего-то мясного.
– Нельзя, Бима! Фу! – присоединился к воспитательному процессу Петр Брониславович.
– Дикий он какой-то… – негромко и неуверенно проговорила Галина Гавриловна, прощаясь с цветами и радуясь новому счастью своей жизни – розовому пуделю. Желание оставить у себя дома эту радость не покидало ее. Надо просто пообвыкнуться. Животное все-таки, не человек, понимает не все и не сразу, надо с этим считаться…
– Может, оттащить его от цветов? – предложил Галине Гавриловне муж. – Ведь все сожрет.
– Не надо, Петя, не трогай, – остановила его Галина. – Это он так с обстановкой знакомится. Акклиматизируется. К нашей квартире привыкает. Тяжело ему, маленькому…
– Не такой уж он и маленький, – пробубнил себе под нос Петр Брониславович. – Мне сказали, что ему уже пять лет.
Но Галина Гавриловна не услышала его.
– Ох, Бимочка, бедный! – всплеснула руками Галина Гавриловна. – Да как же я раньше-то не сообразила? Мурзик мой, ты цветочки жуешь, потому что просто голодненький! Петя, он же голодный! Накормить его надо!
– Точно! – всплеснул руками Петр Брониславович.
– Бима, Бима, пойдем, голубчик, я тебя накормлю! – позвала Галина Гавриловна и направилась на кухню. – Я люблю кормить собачек вкусным мяском!
Розовый пудель оказался не таким уж глупым. Слово «накормить» он понимал очень даже хорошо. А потому, бросив несколько недоеденных веточек аспарагуса, он, поскользнувшись на повороте, со всех ног ринулся на кухню. Ведь его черный нос уловил вкуснейшие запахи из открытого Галиной Гавриловной холодильника…
Тем временем в подъезде сидели голодные, замученные и замерзшие дети – Арина Балованцева, Витя Рындин и Антон Мыльченко. Прижавшись спинами к батарее, они ждали, когда, намучившись и убедившись в том, что не способна к пуделеводству, Галина Гавриловна передумает – и тогда Петр Брониславович вернет прекрасного пуделька Бимочку. Кроме того, ребята решили сделать ставки на то, сколько времени продержится Бима в доме супругов Грженержевских. А точнее – сколько времени выдержит его Галина Гавриловна.
Арина, держа Витю за руку, смотрела за движением стрелок циферблата его часов. Она засекала время. Шла пятая минута пребывания Бимы в «хороших руках». Ребята поспорили: Антоша давал Биме полчаса на то, чтобы показаться Галине Гавриловне во всей своей красе, Витя предполагал, что уже через пятнадцать минут жена Петра Брониславовича откажется от владения такой замечательной и шустрой собачкой. А Арина, видимо, от усталости, почему-то решила, что Бима будет мучить молодую семью в течение суток. Если вообще на более долгий срок не останется.
– Она будет держать марку, – так объяснила Арина предполагаемую ею логику поведения Галины Гавриловны. – Чтобы Петр Брониславович не обвинил ее в том, что женщины непоследовательны. Так что я даю Биме сутки. Не меньше.
– Ну, посмотрим, – кивнул Витя.
– А на что будем спорить? – поинтересовался Антоша.
– Странный вопрос, – подражая Антошиной интонации, сказала Арина. – Конечно, на еду!
– На какую конкретно? – спросил Антоша, и перед глазами у него поплыли красочные картинки – тортики, курочки жареные, сладкая кукуруза россыпью, апельсины, клубника, колбаска… В животе у Антоши сразу заурчало, да так сильно, что он тихонечко заскулил.
– А давайте просто: те, кто проиграет, скидываются и ведут выигравшего в «Колокольчик»! – предложила Арина.
Кафе «Колокольчик» было ее любимым, она бы там каждый день ела. И от школы оно было совсем недалеко.
– Отлично! Договорились! – обрадовался Антоша. Он был уверен, что его прогноз относительно Биминого пребывания в хороших руках окажется самым верным. Он-то бабы-Лизиного пуделечка лучше всех из них троих знал как-никак…
– Арина, скажи, а ты действительно на этого гнусного нэпмана дядю Валеру отчиму нажалуешься? – спросил Витя Рындин.
Арина оторвала взгляд от циферблата, посмотрела на Витю и покачала головой, ответив:
– Я не ябеда. Но тут просто придется нажаловаться. И ключи у меня от его сараев остались, целая связка, мало ли они еще от чего, нужные. Надо будет Константину Александровичу их отдать, пусть уж он их бизнесмену Валерочке передаст. И рассказать о том, как он собак на шкуры отлавливает, придется. А так Константин Александрович, если не будет знать истинного положения вещей, даст ему денег, Валерик развернет свое производство – и всех собак в городе переловит, всех на этих «лемуров» и «снежных баранов» пустит. Если дядя Валера так сильно хочет мехом торговать, пусть где-нибудь на специальных заводах закупки делает и шьет себе из этого меха. А так вот, как он, живодерствовать… Мне нравится честный бизнес. Вот я когда вырасту…
– А собак, которых мы отпустили, все равно поймают, – перебив Аринину речь по поводу честного и нечестного бизнеса, вздохнул Антоша.
– Да, отловят рано или поздно, – согласился Витя.
– Кто? – переспросила Арина.
– Как – «кто»? А люди из той конторы, куда мы первый раз поехали. Там еще тетенька-сторож по имени Берта была, – пояснил Антоша.
– Поймают, конечно, со временем, – согласилась Арина. – А ньюфаундленда и лаек с болонками, глядишь, и снова загребущие ручонки ребят из «Тобиаса энд Леопольдуса» подхватят. Если они, конечно, раньше просто от мороза не погибнут. Но все равно. Правильно мы поступили, что собак выпустили. Хоть этих противных дворняжек я и не люблю, не освободить их я просто не могла. Пусть по улице носятся. У всех есть право на свободу. Освободить пленника – святое дело.
– Ах да, это правда… – вздохнул Антоша и погрузился в мечтания: сейчас ему страстно захотелось оказаться прекрасным благородным пленником где-нибудь в замке, посидеть там, в башне высокой, к стене прикованным тяжелыми цепями, пострадать конкретно, чтобы его еще и пытали (но не сильно, без фанатизма). И в конце чтобы его с приключениями и героической беготней, прыжками со стен и стрельбой освободили верные друзья…
А после этого чтобы самому спасителем узников оказаться, отхватить свою прекрасную долю почета и уважения, показав всему миру свою героическую сущность.
Пригрелся Антоша у батареи, размечтался, забыв обо всем: и о голоде, и о том, что его давно дома ждут, и о том, как долго предстоит бежать ему до своего дома по морозу. Но Витя Рындин вернул его к реальности.
– А Биму небось уже кормят, – вздохнул он и легонько толкнул Антошу локтем в бок. – Мясом, наверное…
Он был очень даже недалек от истины…
Петр Брониславович успел обуть домашние тапки и собрался последовать за Галиной Гавриловной и ее домашней радостью на кухню. Но тут раздался громкий звон и грохот. Петр Брониславович, точно реактивный самолет, влетел в кухню…
– Бима, да что же ты делаешь! – кричала перепуганная Галина Гавриловна, в ужасе прижав руки к щекам. – Ты куда же вперед меня в холодильник!
А от Бимы был виден только хвост-шарик. Все остальное тельце активно рылось в холодильнике. Обваленные решетчатые полки, блюдечки, кастрюльки и свертки – все полетело на пол, когда Бима, опережая Галину Гавриловну, едва открывшую дверцу, молниеносно сунулся в холодильник. Никто не знал, что так он поступал у себя дома регулярно, – баба Лиза обычно умилялась, как он находил в ее пустом холодильнике специально для него положенные туда вареные куриные горлышки.
И вот теперь горлышек не было, но оголодавшему псу с подведенным пузом было уже все равно, что есть. Нос он не собирался воротить ни от чего. А потому в ход пошла и красная рыба вместе с полиэтиленовым пакетом, и помидоры, и вывалившиеся из мисочки котлеты, зажаренные для Петра Брониславовича…
Бима рылся носом и лапами в вывернутой из холодильника горе продуктов и посуды, а хозяйка этого всего с ужасом наблюдала.
– Что делать, Петя? – только и смогла спросить Галина Гавриловна.
– Я же тебя предупреждал, Галиночка… – глядя, как пудель топчется по салату «Оливье» и как исчезают в его пасти замечательные свиные котлетки, вздохнул Петр Брониславович.
– А что, Петя, все пудели такие? – спросила Галина Гавриловна, которая была не в силах оторвать взгляд от того, что делал Бима.
– Не знаю, – честно ответил Петр Брониславович. И уже с конкретной целью добавил: – Наверное, те, которые без родословной, они еще хуже…
Галина Гавриловна что-то подумала, продолжая наблюдать за Бимой. Видимо, мечта победила утилитарные интересы.
– А, пусть! Подберу я все, – махнула рукой Галина в сторону раскрытого и растерзанного холодильника, взяла с пола кусок колбасы и подняла его над Бимой. – Наш Бима медалист. Он хороший пудель. Ешь, ешь, дружок. Ну-ка, покажи маме, какой ты умница. Ну, служить, Бима, служить! Хватай колбасу! Служить! На, на!
Бима не реагировал на ее призывы. Галина Гавриловна чуть подтолкнула его ногой и вновь потребовала служить, помахав колбасой над головой Бимы.
– Служить! Фас! Ну, что там собакам говорят…
Неожиданно Бима среагировал на мотающийся перед ним кусок колбасы. Он же ведь вообще любил прыгать, а потому стартовал прямо с места, выхватил колбасу, заглотил ее молниеносно и в полете еще успел зацепить зубом лист большого календаря, что висел на стене. Календарь хорошо, оказывается, рвался, а потому Бима повторил свой прыжок.
– Не рви! Ты что? – возмутилась Галина Гавриловна. – Не прыгай!
Но розовый пудель продолжал прыгать.
– Неуравновешенная у него психика какая-то… – пробормотала недовольно Галина Гавриловна.
Петр Брониславович никак на это не отреагировал. Потому что не успел: Бима сорвал со стены календарь и принялся с восторгом и урчанием драть его на ленты. Галина Гавриловна смело бросилась спасать свое имущество – схватила календарь за другой край и принялась его тянуть на себя.
Бима зарычал.
– Отдай, отдай, говорю! – требовала Галина Гавриловна. – Петя, почему он не слушается?
Бима продолжал рычать, морща черный нос и топорща белые усы, которые не взяла розовая краска для волос.
Петру Брониславовичу это не понравилось – еще будут тут всякие рычать на его жену! Он бросился к пуделю и одним рывком выхватил календарь из его зубов.
И тут же под Бимой разлилась лужица. Испугался пудель, любимец женщин, сурового мужчину…
– Напрудил… – ахнула Галина Гавриловна, поспешно вскакивая. – Ну вот, кто же это за ним убирать теперь будет? Так, Петя, возьми тряпку, вытри.
Но добрый и мягкий Петр Брониславович на этот раз решительно отказался.
– Ну уж дудки, – сказал он, выходя из кухни. – Это твой пудель, Галиночка, ты и вытирай.
Галина Гавриловна растерялась. Но за половой тряпкой в ванную все же пошла.
– Это что же, Петя, он теперь всегда так будет? – жалобно спросила она, подбираясь с тряпкой к лужице.
– А как же ты хотела? – удивился супруг. – Собака в условиях городской квартиры… Был бы у нас частный дом – вот тогда твой Бима и горя бы не знал. Бузовал бы себе лужи, где хотел.
Галина Гавриловна задумалась и, видимо, согласилась. Но она верила, что любое существо можно воспитать. Словами и делами.
– Не делай так больше, Бима, нельзя, нельзя! – голосом строгой воспитательницы начала она. Но тут же осеклась. – Петя, ну чего он огрызается?
Петр Брониславович поднял жену с пола.
– Конечно, огрызается, Галиночка, – сказал он. – А кому же понравится, когда его по морде тряпкой?
– Так я же для его воспитания… – всхлипнула Галина Гавриловна. – А все ты, Петя, все ты!
– То есть? – не ожидал такого поворота событий Петр Брониславович.
– А вот то и есть! – заявила Галина Гавриловна, бросая мокрой тряпкой в Биму, который ползком пробирался к вываленным на пол продуктам. – Ты сумасшедший дом этот устроил. И погром! Жила я себе спокойно, горя не знала! Нет, здрасьте-пожалуйста! Приволок собачку! Что же я теперь с этим Бимой делать буду? Ты что, Петя, смерти моей хочешь?
– Как, Галиночка, смерти? – опешил Петр Брониславович. – Не хочу, конечно! Но ты же сама просила: пуделя хочу, пуделяшку!
– Я просила?! – Галина Гавриловна честно такого уже не помнила. Слово «пудель» прочно ассоциировалось у нее теперь со словом «ужас». – Я просила? Такую обузу на свою голову?! Да что мне, заняться, что ли, больше нечем, Петр? А ну уводи этого своего дурака назад!
С этими словами Галина Гавриловна решительно указала рукой на выход. И замерла в такой позе.
– В смысле? – Петр Брониславович еще не понимал, огорчаться ему или радоваться. – Пусть, что ли, ищут для Бимы другие «хорошие руки»?
– Пусть ищут, Петя, мне-то что? – Галина Гавриловна была непоколебима.
Петр Брониславович подошел к Биме, подобрал испачканный в майонезе и кетчупе его поводок и потянул розовую собачонку за собой.
– Бима, вставай! – велел Петр Брониславович.
– Фу, да он еще и грязный! – присмотревшись, брезгливо сморщилась Галина Гавриловна. – Вся попонка какая-то обляпанная… Да еще и шерсть от него, наверно, лезет и ко всем вещам липнет! Все, Петя, уводи собаку обратно.
Бима вполне спокойно дошел до прихожей. Но тут что-то в комнате снова привлекло его внимание, он дернулся, перемазанный поводок выскользнул из руки Петра Брониславовича – и неудержимый проказник Бима устремился в гостиную.