К вечеру Чигирин преобразился. Совместными усилиями Яненко и Дорошенко навели в городе относительный порядок. С улиц были убраны трупы, прекращены грабежи и разбои. Всех взрослых мужчин, способных держать в руках оружие, обязали записываться в казачье войско и вскоре отряд Дорошенко увеличился едва ли не вдвое. На ту сторону Днепра они с Яненко направили конные разъезды, чтобы выяснить не движется ли в их сторону воевода русский. На следующий день с утра новобранцев разбили по сотням и под руководством Верныдуба те приступили к тренировкам в упражнении с оружием. Остальные казаки и присоединившиеся к ним мещане занялись возведением фортификационных сооружений вдоль Тясмина. Работы не прекращались даже ночью. В случае приближения войск Вишневецкого мост решено было сжечь, поэтому на нем были установлены бочки со смолой и дегтем, возле которых постоянно дежурили с горящими в руках факелами часовые. В случае непосредственной угрозы на мост должны были выкатить бочки с порохом и подорвать их.
Погруженный в работу по организации обороны города, Дорошенко, тем не менее, ни на минуту не прекращал думать о судьбе Оксаны. Мозг его терзала только одна мысль, что же могло с ней случиться? Об исчезновении девушки он рассказал Верныдубу и тот отрядил нескольких наиболее расторопных и толковых казаков найти тех, кто видел ее в день исчезновения. Однако расспросы местных жителей не привели ни к чему. Только один седой старик, вспомнил, что вечером того дня видел неподалеку от дома Яненко некоего Свенцицкого одного из подручных Чаплинского. В Чигирине он пользовался дурной славой забияки и бретера. Ходили слухи, что дозорца поручал ему выполнение разного рода деликатных поручений, когда не хотел, чтобы фигурировало его собственное имя. Свенцицкий принимал самое деятельное участие в наезде на Субботово и это он засек кнутом до смерти сына Хмельницкого. Но надо отдать должное – внешне он выглядел весьма импозантно. Выходец из застянковой шляхты, Свенцицкий, тем не менее, был великолепным фехтовальщиком. Лет ему было около тридцати. Ловкий и поджарый, он внешностью смахивал больше на испанца, чем на поляка. Его красивое, подвижное, с точеными аристократичными чертами лицо, украшали тонкие черные усики, а волнистые густые волосы спадали сзади по плечи, а спереди до середины лба. В недавние времена красавец?брюнет был популярен у женской половины населения Чигирина и не только у шляхтянок. На любовном фронте он не брезговал одерживать победы и у пригожих мещанок, и даже у казачек.
В тот вечер с ним было еще несколько человек из челяди Чаплинского. Но старик видел их мельком и, куда они потом подевались, не знал. Сейчас Свенцицкого в Чигирине не было. Опрошенные люди склонялись к мнению, что, скорее всего, он убежал из города вместе с Чаплинским.
Узнав об этом, Дорошенко и Яненко не знали, что и думать.
– Помнится мне, этот Свенцицкий частенько поглядывал на Оксану, – напрягал память Яненко, – но на нее многие заглядывались, ты сам знаешь, дивчина она видная. Однако, мне с трудом верится, чтобы он мог ее похитить.
– Куда же тогда она могла пропасть? – с отчаянием в голосе спросил юноша.
Расстроенный отец пропавшей девушки вместо ответа стал нервно крутить ус. Наступило продолжительное молчание. Дорошенко в отчаянии сжал голову руками.
– Раз тела ее не нашли, – наконец твердо сказал Яненко, – то надо думать, что она жива. Но в Чигирине ее нет. Значит, ее похитили и куда?то увезли.
Дорошенко воспрянул духом, в глазах его загорелись огоньки надежды. Схватив Яненко за руку, он с жаром воскликнул.
– Да, батько, конечно, она жива. Нам надо искать Чаплинского. Уверен, без его участия тут не обошлось.
Те из слуг Чаплинского, которые не уехали с ним, а остались в Чигирине были допрошены с пристрастием лично Верныдубом, но безуспешно. Они не пользовались доверием своего господина и очевидцами его отъезда не были. Выяснилось, что Чаплинский с женой уехали в карете, взяв с собой очень мало имущества, но их сопровождало еще несколько человек из его ближнего окружения. А вот был ли среди них Свенцицкий, никто не знал. Дознание зашло в тупик и, судя по всему, в Чигирине о судьбе пропавшей Оксаны других сведений не имелось.
Чигирин готовился к обороне, но от высланных за Днепр конных разведчиков никаких донесений не поступало. Между тем, в народе ширились и бродили разные слухи. Одни говорили, что казаки под Корсунем разбиты и войска Потоцкого движутся на Чигирин. Другие клятвенно уверяли, что с левого берега Днепра к городу идет князь Иеремия, который поклялся искоренить всех бунтовщиков и где прошли его хоругви, остаются только пепелища от разрушенных и выжженных сел и местечек. Третьи утверждали, что это не так, мол, Вишневецкий уже переправился через Днепр у Черкасс и соединился с обоими гетманами. Слухи эти будоражили весь Чигирин. Несколько новобранцев, присоединившихся к отряду Дорошенко, даже дезертировали. Сотник приказал разыскать трусов и в назидание другим вздернуть на центральной площади города. Хотя эти меры оказали свое влияние, и панических настроений поубавилось, но тревога все чаще закрадывалась в душу самого Петра.
– Куда, дьявол их забери, подевались наши разведчики? – говорил он оставшись наедине с Верныдубом. – Три дня уже от них ни слуху, ни духу.
– Не волнуйся, пан сотник, – спокойно ответил старый казак. – Думаю, причин для беспокойства нет. Ну, сам посуди, если бы Ярема был поблизости, они давно бы уже возвратились.
– Пожалуй, ты прав, – вынужден был согласиться Дорошенко. – Но с другой стороны – что если они попали в руки Яремы?
– Не думаю, – убежденно ответил Верныдуб. – В разъезде бывалые запорожцы, да и кони у них быстрые, сам выбирал. Старшим дозора ты сам назначил Яся Воронченко, я его знаю – добрый казак, запорожский куренной атаман. Так просто их даже князю не поймать. Скорее всего, не встретив Ярему за Днепром, они подались в сторону Лубен. Значит, у нас есть еще время.
– Тревожит меня и то, что от ясновельможного гетмана нет известий, – сменил тему сотник. – Как там наши? Было уже сражение или нет?
В ответ Верныдуб только пожал могучими плечами.
Наконец. 18 мая на взмыленном коне прискакал казак из разъезда, отправленного за Днепр.
– Пан сотник, – крикнул он, увидев вышедшего ему навстречу Дорошенко.
– Ярема вышел из Лубен и идет сюда. По его рукой примерно шесть тысяч войска. Наши из разъезда следят за ним, а меня Воронченко послал к тебе с донесением.
– Где был Ярема, когда Воронченко отправил тебя к нам? – спросил Дорошенко, внезапно почувствовав, как тревога покидает его сердце. Теперь, все стало ясным и понятным – лучше явная опасность, чем томительная неизвестность.
– Неподалеку от Разлог, в дневном переходе от Лубен, – ответил казак. – Со дня на день его надо ожидать в Чигирине.
Город охватило зловещее ожидание неизбежного конца. «Ярема идет!» – то здесь, то там обреченно говорили друг другу жители. Имя страшного князя наводило такой ужас, что страх закрадывался в души даже самых отчаянных смельчаков. Многие, побросав свои дома и нажитое на протяжении долгих лет имущество, брали жен и детей и уходили из Чигирина. Даже среди казаков царило уныние. Дорошенко, Яненко, Верныдуб, сотники и куренные атаманы, как могли, укрепляли дух своих воинов, но это удавалось с трудом. Среди новобранцев начался ропот, многие высказывались за то, чтобы оставить Чигирин и отойти на соединение с главными силами Хмельницкого. Но Дорошенко и Яненко жестко пресекали подобные разговоры, ободряя малодушных и вдохновляя смелых своей уверенностью в том, что Вишневецкому с ходу Чигирин взять не удастся, а там подойдет помощь от гетмана Хмельницкого.
День, за ним другой проходил в тревожном ожидании. Яремы не было, но и от Воронченко никаких известий не поступало. Не было вестей и от Хмельницкого. Утром третьего дня Дорошенко, находившийся вместе с Яненко у моста через Тясмин, увидел на противоположной стороне реки группу несущихся стремительным карьером казаков. Когда они приблизились, сотник узнал дозорных, высланных им утром наблюдать местность за Тясмино Увидев Дорошенко и Яненко, старший дозора подскакал к ним и взволнованно сообщил:
– Со стороны Днепра к нам идет какое?то войско. Видно немалое, пыль затянула весь горизонт.
– Ярема? – утвердительно спросил Яненко, хотя и так все было ясно.
– Больше некому, – после минутной паузы ответил казак.
В это время к ним на своем вороном коне подлетел Верныдуб. Подняв жеребца на дыбы, он остановился и крикнул:
– Пан сотник, от Корсуня в нашу сторону движется огромное облако пыли.
Понизив голос, Верныдуб добавил:
– Окрестные жители, прибежавшие в город, говорят, что наши под Корсунем разбиты и сюда со всеми своими силами спешит Потоцкий.
Эта новость, как громом поразила всех, кто ее слышал. Яненко осенил себя крестным знамением, Дорошенко побледнел, а дозорный казак, доставивший весть о приближении Яремы, стал мелко креститься. Несколько мгновений никто не мог произнести ни слова, затем Дорошенко решительно произнес:
– Ты, дядько Павло, оставайся тут и проследи, чтобы вовремя подожгли мост. Мы с Верныдубом тем временем посмотрим, что за войско приближается от Корсуня.
Он огрел нагайкой коня и, круто развернув его, поскакал к городской браме. Верныдуб, держась позади на лошадиный корпус, последовал за ним.
Худые вести распространяются со скоростью степного пожара. Слух о приближении армии коронного гетмана уже разнесся по Чигирину. Матери хватали детей и самое ценное из нехитрого скарба и прятались в погребах, мужчины, вооружившись, кто чем мог, спешили к городским воротам.
На валах уже толпилось множество народа. Казаки, сжимая в руках самопалы, сабли и пики напряженно всматривались вдаль, но приближавшееся войско было еще слишком далеко, чтобы разглядеть, кто это движется. Кто?то кричал, что это приближается коронный гетман, другие возражали, доказывая., что это подходит войско Хмельницкого.
Последнюю неделю не было дождей, стояла сухая погода и дорожная пыль, поднимаясь высоко в воздух, застилала весь горизонт. Остановившись возле брамы, Дорошенко крикнул Верныдубу:
– Отсюда ничего не разглядеть! Давай за мной, подъедем поближе.
Пришпорив коней, они вынеслись из ворот и помчались навстречу приближавшемуся облаку пыли.
– Глянь, пан сотник, – крикнул вдруг Верныдуб, – там справа какой?то холм.
Дорошенко взглянул в указанном направлении и увидел саженях в двухстах от дороги старый курган. На нем даже осталась полусгнившая сторожевая вышка. Петр вспомнил, что в детстве они со сверстниками не раз играли тут в свои мальчишеские игры.
Спустя несколько минут он и Верныдуб уже были на вершине этого старого, полуобвалившегося и покрытого густой травой кургана, немого свидетеля отгремевших здесь в седой древности битв и сражений. С его вершины открывался хороший обзор и уже можно было разглядеть сплошную массу людей и лошадей, находившихся сейчас верстах в двух от них.
Верныдуб, напряженно всматривавшийся в даль негромко произнес:
– Их там тысяч десять, не меньше, и все конные. Да похоже еще и обоз за ними тянется. Потому такая пыль и поднялась.
– Как думаешь, – тихо спросил Дорошенко, – то наши или ляхи?
Верныдуб повернулся к нему:
– Наши в свитках, да серьмягах, а там погляди, пан сотник, все сплошь в яркой одежде, да золотых позументах. Вон как блестит все на солнце, как будто расцвечено голендарским маком…
Дорошенко опустил голову:
– Ну что же, возвращаемся назад? Надо готовиться к последней битве.
Внезапно Верныдуб, не перестававший напряженно всматриваться в приближающееся войско, положил ему на плечо свою тяжелую руку:
– Обожди, пан сотник… А кто это впереди едет на гнедом жеребце в черной керее? Никак Ганжа?
Дорошенко встрепенулся. Слабая тень надежды мелькнула в его глазах. Он привстал в стременах и приложил руку козырьком ко лбу. Приближавшаяся людская масса была еще далеко, но ехавшего впереди всадника, хотя и с трудом, но уже можно было рассмотреть. На голове его была ухарски сбитая на затылок высокая казачья шапка, а с плеч, несмотря на жару, свисала длинная керея. Его гнедой жеребец шел легкой рысью, на полсотни саженей впереди колонны, всадник, иногда горячил его и конь даже пританцовывал на ходу. Эта манера езды Дорошенко была хорошо знакома.
– Ганжа! – заорал он во весь голос. – Это же Ганжа! Верныдуб, это наши, наши!
Он стеганул плеткой коня и, пустив его в карьер, помчался навстречу приближавшемуся войску.
Когда Ганжа увидел приближающихся к нему всадников, он приподнялся в стременах, разглядывая их, после чего, сдавив острогами конские бока, поскакал им навстречу. Через несколько минут он уже крепко обнимал Дорошенко, а затем и сам оказался в могучих тисках объятий Верныдуба. После обмена приветствиями, он в немногих словах рассказал о битве под Корсунем, о том, что оба польских гетмана оказались в плену, об огромном количестве захваченных трофеев.
– Вы помните, как тяжело нам было достать коней, когда выходили из Сечи, – говорил полковник, подкручивая ус, – а сейчас у каждого казака, почитай, три, а то и четыре заводных коня. Пленных взяли почти десять тысяч, оружие, пушки. А сколько всякой материи, сукна, одежды и утвари – не сосчитать. Вот сейчас по приказу ясновельможного гетмана сопровождаю все это и пленных в Чигирин. Там, что положено отдадим татарам – Тугай – бей сейчас в одном переходе от нас и к вечеру подойдет к Чигирину. Часть трофеев отправим на Сечь в войсковую скарбницу, а остальное разделим между казаками и старшиной. Всем хватит, никто не будет в обиде.
– Пан, полковник, – наконец, спохватился слушавший его, как зачарованный Дорошенко, – кажется, к Чигирину со стороны Днепра подходит войско князя Яремы.
Выслушав его рассказ о последних событиях, Ганжа нахмурился, затем обернулся к подъехавшему к ним есаулу:
– Оставайся тут за старшего, а я проскочу к Чигирину вместе с ними, – он кивнул на Дорошенко и Верныдуба. – В город не входите., станьте в полуверсте укрепленным табором.
Он огрел коня нагайкой и поскакал вперед. Дорошенко и Верныдуб последовали за ним.
Весть о том, что войско коронного гетмана почти полностью уничтожено в битве при Корсуне вызвало у жителей Чигирина небывалый приступ ликования. Казаки и мещане, столпившиеся на валах, подбрасывали шапки в воздух, кричали: «Слава гетману запорожскому! Виват Хмельницкому! Слава Запорожскому Войску». Сейчас, когда к городу подошел конный казацкий полк и на подходе был сам Тугай?бей с татарами, уже мало кто опасался приближающегося войска князя Вишневецкого. Народ толпился на улицах, повсюду были слышны радостные возгласы. Людей было так много, что Ганже с товарищами с трудом удавалось проехать. Каждый хотел коснуться стремени или кереи запорожского полковника, сподвижника гетмана Хмельницкого, участника двух легендарных битв с ляхами.
Наконец, пробившись через толпы народа, всадники подъехали к мосту. Там по распоряжению Яненко казаки выкатывали бочки с порохом и подводили к ним запальные шнуры, пропитанные селитрой. Сам он, сидя на своем буланом в яблоках коне, всматривался в горизонт, который сплошь затянуло облако пыли. Дорошенко обратил внимание, что облако распространяется не очень быстро, создавалось впечатление, будто движется пешее войско. «Но ведь у Яремы конные хоругви»? подумал молодой сотник. Бросив взгляд в сторону Верныдуба, он заметил, что и тот всматривается в даль с заметным удивлением.
Ганжа, сердечно обнявшись с Яненко, также некоторое время молча наблюдал за приближавшимся пылевым облаком, затем негромко сказал:
– Сдается мне это не Ярема. У князя конница, а тут явно движется пехота.
В молчании прошло еще несколько минут. Внезапно казаки увидели, что от облака пыли отделилась группа всадников, скачущих по направлению к ним. Когда до них оставалось с версту, Верныдуб, обладавший великолепным зрением, сказал:
– Не сойти мне с этого места, если это не Воронченко со своими разведчиками. Да вот не пойму только, кто с ними еще.
Действительно, вскоре и остальные увидели, что это возвращается дозор, от которого не было вестей целую неделю. Уже можно было ясно различить усатое лицо самого куренного атамана и его казаков, развевающиеся гривы коней, несущихся в карьер. Но двух скакавших рядом с ними всадников никто не знал.