Вилли Мадер своей рукой жирно подчеркнул синим карандашом слова «киргизами, туркестанцами, с их влиятельными деятелями». Кто они, как их зовут? О, Мадер дорого бы дал, чтобы узнать их имена… Барон Роман Унгерн, бесславно закончивший свою жизнь в Гражданскую войну, видно, с целью конспирации не назвал тех, с чьей помощью надеялся «восстановить» «Срединную Азиатскую империю».
Молодой барон, шагавший в ногу с жизнью, не мог не модернизировать теорию Унгерна. Вилли Мадер предрекал гибель старому Западу, «породившему учение коммунизма», предсказывал крушение всех европейских стран, в том числе Советской России. Все они, утверждал новоявленный пророк, лишь за исключением Германии, будут повержены в прах, а на их руинах вырастет новое немецкое государство. Великая, Вечная Германия! И под кронами этого гигантского платана суждено родиться цветнику – Срединной Азиатской империи. Известно, однако, что в тени деревьев цветы не растут, они хиреют и погибают, становясь удобрением для сильных и больших растений.
Потому Мадер, веря в свое высокое предназначение, с радужными планами отправился в далекий Китай, избранный им самим по доброй воле. Но жизнь опрокинула все его прожекты, которым не суждено было сбыться, как не суждено было сбыться и планам его родича.
Года два назад разведчика отозвали в Берлин и направили оттуда в Иран: то ли шефы разведки рейхсвера сочли, что успехи китайской революции весьма ощутимы и сводят на нет все потуги германского империализма подчинить себе экономику этой далекой страны, то ли стало видно, как одряхлел британский лев и Туркестан уже становится ему не по зубам, что пришла пора заменить льва германским орлом.
Германия, потерпевшая поражение в Первой мировой войне, заметно оправилась, восстановила свой военно-промышленный потенциал. Немецкие толстосумы, реваншисты, которым снова не давала покоя мечта о «жизненном пространстве», рьяно стали вмешиваться в мировую политику, уверовав, что пришло время встать на равную ногу со своими вчерашними победителями и даже сменить их в колониях и метрополиях. Для этого требовалось прибрать к рукам их агентуру во всем мире, и прежде всего в Советском Союзе. Немцы не могли простить англичанам, что те в четырнадцатом году одним ударом ликвидировали у себя германскую разведывательную сеть, и теперь взялись за ее восстановление, чтобы завладеть военными секретами коварного Альбиона, вернуть себе, где только можно, лавры непревзойденной разведки. Мадер тоже был одержим этой идеей…
Перед Вилли Мадером, прибывшим в Иран с особыми полномочиями, были поставлены далеко идущие цели: создать в Средней Азии широко разветвленную разведывательную службу; сколотить из германских военнопленных, не выехавших на родину, а также из местных буржуазных националистов, бывших баев, кулаков и мулл подпольные организации, которые после вторжения интервенционистских войск должны поднять в тылу Красной армии вооруженный мятеж. Ему также вменялось в обязанность активизировать басмаческое движение и, используя противоречия среди его вожаков, выявить английскую агентуру и перевербовать ее.
Германский эмиссар, рьяно взявшийся за дело, не терял надежды, что все же удастся выйти на туркестанцев, с которыми некогда был связан его родич Унгерн. И ему уже кое-что удалось. Правда, пока что он не разыскал тех, кого хотелось бы, но зато сравнительно легко завербовал Джунаид-хана, его сыновей, их приближенных, а также отдельных нукеров, прежде служивших англичанам. Кое-кто даже согласился на роль агента-двойника… Взять того же Черкеза Аманлиева и его красотку Джемал.
О, Мадер гордился ими… Это его находка! Сколько он ухлопал времени и денег, чтобы приручить эту дикарку Джемал, дочь краскома Таганова. Не по своей воле стала она женой джунаидовского юзбаши-сотника Хырслана, который похитил ее и увез с собой в Иран.
Джемал, пытавшаяся вернуться на родину, в Туркмению, попала в руки иранских пограничников, но Мадеру удалось подкупить кое-кого, заполучить Джемал. А заодно и юного Черкеза, сына Аманли Белета, тоже краскома, предательски убитого басмачами.
Молодые люди любили друг друга, и это оказалось на руку немецкому эмиссару, который вывез их в Германию, чтобы сделать из них первоклассных шпионов. Он устроил их в разведывательную школу рейхсвера под Берлином, где они покорили учителей незаурядными способностями…
Придет время, надеялся Мадер, и имена его учеников, Джемал и Черкеза, заблистают яркими звездами на небосклоне германской разведки.
Немало разузнал Мадер и у Курреева. До отъезда Нуры в Мешхед эмиссар еще не раз долго беседовал с ним, выведывая имена родственников, знакомых, бывших джунаидовских приближенных, юзбашей, нукеров, оставшихся в Туркмении, торговцев, приезжавших в басмаческий стан с товарами, с оружием. Словом, всех, с кем Куррееву вольно или невольно доводилось встречаться в Каракумах или в Иране. Тайники памяти, как и пути Господни, неисповедимы: смотришь – вспомнит кого, на след выведет. Ведь барон Унгерн писал людям, а не призракам.
Эмиссар не случайно снарядил Курреева в Мешхед, где уже действовало немало эмигрантских организаций, в которых ошивались все, кто выдавал себя за врагов Советов. Мадеру они и в самом деле были нужны, но не всякая там шушера и проходимцы, ищущие легкого заработка. Пусть Каракурт исполнит эту грязную работу, определит, с кем стоит работать…
Все это предписывалось совершенно секретной инструкцией германской разведывательной службы. По той же инструкции в Тегеране и Мешхеде на конспиративных квартирах Мадер вмуровал в стены массивные сейфы особой конструкции, изготовленные немецкими мастерами. В них хранились так называемые черные книги – обширная картотека, в которую эмиссар уже начал вносить имена жителей Ирана, Афганистана, Средней Азии – резерв будущих шпионов. На каждого завел особую карточку, где указывал его имущественное и семейное положение, черты характера, слабости, наклонности, тайные пороки. Эти сведения еще пригодятся Мадеру или его преемнику при вербовке: ведь надо знать, кого можно взять испугом, кого обманом или подкупом. Так германская разведка действовала повсюду, пытаясь насадить массовую шпионскую сеть в припограничных районах своих будущих противников.
…Еще издали коренастая фигура человека, неторопливо прошедшего по мосту, показалась Куррееву знакомой. Забыв наставления немца, Нуры сломя голову бросился вдогонку, но коренастый, перейдя реку, смешался с толпой паломников, направлявшихся к мавзолею имама Резы. Нуры повернул уже обратно и тут чуть не столкнулся лоб об лоб с высоким жандармом, подозрительно оглядывавшим его. Все произошло так неожиданно, что Курреев даже не успел испугаться. Но когда отошел от жандарма на почтительное расстояние, почувствовал, как спина под халатом покрылась испариной. Нуры хотел было прибавить шагу, лишь бы уйти с того проклятого места, показавшегося ему ловушкой, но ноги предательски запеленало страхом. Он осмотрелся по сторонам, ища в толпе жандармскую форму, но не отыскал ее и испугался пуще прежнего: может, затаился где-то и наблюдает издали?
Вдруг кто-то окликнул его негромко – до чего знакомый голос! Оглянулся, увидел ту самую коренастую фигуру, потерянную им в толпе.
– О Аллах! Эшши-джан! Тагсыр мой! – радостно воздел руки Курреев. – Как я рад тебе, мой повелитель!
– Тише, ты! – зашипел Эшши-бай. – Не называй меня по имени! После объясню… Это знакомый жандарм из Горгана. Ну, я и дёру. У меня с ним свои счеты. Откуда его джинны принесли? После Туркменской степи, где наши джигиты пошерстили этих пучеглазых шиитов, не хочется влазить в свару. Да и отец по головке не погладит. Давай отойдем!
Они свернули на тихую улочку, и Курреев взахлеб, то ли от радости, то ли от волнения, начал расспрашивать о Джунаид-хане, о его драгоценном здоровье, об Эймире и, конечно, о самом Эшши. Ханский сын отвечал односложно, так и не сказав, где же находится Джунаид-хан. Но Нуры понял одно – бывший хивинский владыка из Ирана бежал.
Курреев вдруг сообразил, что Эшши ему не доверяет, оскорбившись, замолчал. Тот насмешливо оглядел бывшего ханского телохранителя:
– Может, все-таки пароль скажешь?..
– Какой пароль? – Курреев округлил от удивления глаза.
– Скажи пароль! Ты что, будто тебя дубинкой по голове огрели?
– Вах-эй! – Курреев хлопнул себя по лбу, рассмеялся. – Ну, я от Вели-хана Кысмата. Значит, я шел на встречу с тобой?..
– Ты все же пароль вспомни, – жестко проговорил Эшши-бай.
Курреев произнес пароль.
– Теперь дело другое, – Эшши-бай снисходительно похлопал Курреева по плечу. – Теперь слушай и повинуйся…
Эшши-бая и Нуры носило по всем концам Мешхеда, они метались по гостиницам, караван-сараям, ночлежным домам, где остановились туркестанские эмигранты, собравшиеся отовсюду – из Дели и Стамбула, Парижа и Бомбея, Герата и Горгана, Берлина и Пешавара. Эмигранты приехали целыми делегациями из двух-трех человек и теперь беспокоились, разрешат ли им всем принять участие в этом совещании. Все волновались, и каждый считал, что его присутствие и особенно выступление очень важно, от этого будто зависит будущее всего Туркестана. Но никто им внятного ответа не давал, и такая неопределенность развязывала языки, вызывала на откровенность, что, естественно, облегчало задачу мадеровских агентов, со своей стороны способствовавших тому, чтобы вызвать нервозность, кривотолки среди делегатов. В мутной воде рыбку ловить сподручнее.
Эмигрантские верхи решили все же созвать совещание в узком кругу. На то было много причин, но главные из них – это отсутствие единства среди вожаков и настороженное отношение к ним шахского правительства, видевшего в них агентов иностранных разведок.
Эшши-баю и Каракурту удалось попасть на совещание, завести широкий круг знакомств, – словом, исполнить многое, чему наставлял их Мадер.
Путям-дорогам Эшши-бая и Нуры предстояло потом разойтись. Ханский сын все-таки сказал, что Джунаид-хан поселился в Афганистане, вблизи Герата, в селении Кафтар-хана. Нуры, конечно, был рад встрече с сыном своего старого хозяина. Надеялся, что тот снова призовет его к себе. В окружении Джунаид-хана все знакомо – и люди, и нравы, и обычаи; там Курреев знал, как себя вести, как угодить старому хану и его сыновьям. И теперь, прощаясь с Эшши-баем, Курреев был в полном смятении, не представлял, как же дальше сложится его жизнь, не свернет ли он себе шею за первым же поворотом… Правда, теперь у него появился новый хозяин, который посильнее, пощедрее, чем Джунаид-хан, и, судя по всему, нуждающийся в услугах Нуры. Но только Аллах ведает, надолго ли он понадобится Мадеру, сумеет ли Курреев удержаться возле него.
Как ни говори, гяур он и есть гяур, каким бы добряком ни казался. С Джунаид-ханом же многое связано; хоть он жесток и беспощаден, Нуры знал его повадки, капризы и слабости, чуял, когда надо промолчать, когда польстить, чтобы обуздать непомерно дикий гнев хана… Все же Джунаид-хан свой, мусульманин, одной с ним веры человек. А нож, как ни остер, своих ножен не порежет…
Так наивно думал Нуры Курреев о своем бывшем хозяине, не подозревая, что тот давно запродал его германскому эмиссару, как некогда сбывал своих нукеров эмиссарам английской разведки.
Эшши-бай уехал в Афганистан, а в Мешхеде объявился Мадер. Он разыскал своего агента в одном из караван-сараев. Каракурт не очень-то обрадовался встрече с новым хозяином, все еще живя под впечатлением расставания с ханским сыном, с которым так хотелось податься в Герат. Мадер же почему-то не обратил особого внимания на возбужденное состояние Каракурта, наоборот, остался доволен его словоохотливостью и хорошей памятью: новые имена, любопытные детали украсят картотеку, хранящуюся в стальных сейфах германского эмиссара.
Если бы Мадер чуть больше знал Курреева, то наверняка заметил бы какой-то маслянистый блеск в его глазах. Он подумал, что Каракурт, удовлетворенный своей работой, предвкушает радость получения гонорара за выполнение задания. Немец не знал, что еще Джунаид-хан, чтобы удержать Нуры в басмаческих рядах, приучал его к терьяку. Каракурт перед самым приездом эмиссара с наслаждением, почти до одури, накурился опиума и потому пребывал в самом радужном состоянии.
Тени «желтого доминиона»
Успехи строительства социализма в республиках Средней Азии, всенародная поддержка всех добрых дел и начинаний советской власти вызывали звериную злобу у наших классовых врагов.
Международный империализм и его наемники стремились помешать этому победному шествию, лезли из кожи вон, чтобы повернуть колесо истории вспять. На границах советских среднеазиатских республик при активном содействии империалистических разведок сколачивались новые басмаческие отряды, подвозилось оружие, перегруппировывались силы…
В марте 1929 года эмиссары английской разведки, бывший эмир бухарский, лидеры узбекской и таджикской эмиграции, басмаческие предводители созвали секретное совещание, где наметили конкретный план вторжения на территорию Таджикистана. Возглавлять объединенные басмаческие силы было поручено Ибрагим-беку.
Вскоре представители английской разведки провели аналогичное совещание с басмаческими лидерами туркменской эмиграции.
Стан Ибрагим-бека часто навещали агенты английских специальных служб. Они инструктировали басмаческие отряды, привозили деньги, оружие, боеприпасы…
Историческая справкаВзмыленный конь с едва державшимся в седле седоком на полном скаку влетел в просторный двор, занимавший почти весь городской квартал. С недавних пор Джунаид-хан со своей челядью жил попеременно то в селении Кафтар-хана, то в самом Герате. Гонец был необычным: его величество афганский король Надир-шах прислал Джунаид-хану любезное письмо, где называл того единоверным братом и другом, милостиво приглашал приехать в Кабул.
Королевское приглашение Джунаид-хан принял без особой радости. В душе он вообще презирал всех афганских правителей, у которых семь пятниц на неделе: то они милуются с Россией и Англией, то заигрывают с Германией и Турцией. Но что поделаешь, придется ехать. Не афганский король поселился на земле хивинского хана, а Джунаид-хану со своим семейством, родичами пришлось искать прибежище в чужом краю. Не поедешь, так, чего доброго, Надир-шах выдаст всех большевикам, да еще куш за их головы отхватит… Екнуло сердце Джунаид-хана, но вспомнил о Кейли, о Мадере и чуточку успокоился – благо есть защитники… И все же Джунаид-хана охватывала гордость: как-никак сам король приглашает… Надо ехать! Интересно, что там стряслось?
На ранней зорьке по безлюдным гератским улицам мимо полуразвалившейся крепости – останков городища Искандера Двурогого – пронеслась кавалькада во главе с Джунаид-ханом. Их было двенадцать – ханские сыновья Эшши-бай и Эймир-бай, палач Непес Джелат, безносый Аннамет, ставший в последнее время правой рукой хана, чем вызвал у Непеса черную зависть и глухую ненависть. Остальные – верные хану нукеры, молодые воины. Еще до восхода солнца они выбрались на каменистую дорогу и через семь дней доскакали до Кандагара, второго по величине афганского города. Чтобы не привлекать внимания людей, хан решил не останавливаться здесь, лишь позволил сопровождающим, не сходя с коней, задержаться у величественного мавзолея Ахмед-шаха. Джунаид-хан невольно залюбовался изящными, как арабские клинки, минаретами, окружавшими позолоченный яйцевидный купол.
На тринадцатые сутки усталые и запыленные всадники добрались наконец до небольшого селения, откуда до афганской столицы рукой подать. Здесь Джунаид-хан неожиданно приказал расседлать коней и привести себя в порядок. Не подобает хивинскому владыке выглядеть утомленным, жалким. Что подумает о нем Надир-шах? А другие? Еще в пути от верных людей прознал, что предстоит встреча и с бухарским эмиром Сейид Алим-ханом, и с курбаши Ибрагим-беком, возможно, и с Кейли. Что им понадобилось от хивинского хана? Если послушать мешхедских сумасбродов с их вдохновителями из Парижа, то против большевиков надо было выступить еще этой весной. Безумцы! Но чем дольше, тем глубже пускает дерево корни, так и большевики. А уже идет тысяча девятьсот тридцатый год…