А так как священник еще хотел попробовать уговорить ее и помешать ей войти в зал, то она оттолкнула его и храбро вошла.
Розе, так звали женщину, казалось, было лет двадцать пять; она была невысокого роста, но полная и хорошо сложенная женщина; лицо ее, сильно загоревшее, было замечательной красоты. Ее черные глаза под смело и резко очерченными бровями, казалось, блестели теперь ярче обыкновенного под влиянием минутной экзальтации.
Туалет ее состоял из простой холстинки и маленького полосатого шелкового кокетливого передничка. На голове была изящная соломенная шляпа с широкими полями, из-под которой рассыпались черные локоны; даже ее обувь, хотя прочно сделанная для долгой ходьбы, красиво обтягивала крошечную стройную ножку, обутую в синий чулок. На руке у нее висела легкая корзинка с разным товаром, которую она и бросила, войдя в комнату.
Кюре и Баптист смешались при виде этой женщины и, как виноватые, опустили головы. Не удостоив их даже взглядом, она все свое внимание сосредоточила на путешественниках. Осмотр Даниэля и маркизы прошел благополучно, но, дойдя до Марии, сидевшей в тени и с опущенным на лицо капюшоном, брови незнакомки сдвинулись.
– Кто же эта так усердно скрывающаяся дама? -проговорила она свысока, – и чего ж она меня боится? Или уж она так дурна собой; а может, имеет причины бояться быть узнанной?
А так как Мария ничего не отвечала, то Роза, подойдя, быстро и ловко сдернула у нее с головы закрывавший ее капюшон.
Обида разбудила гордость молодой девушки; она встала, бледные щеки ее ярко разгорелись, из глаз, казалось, сыпались искры. Торговка, по-видимому, ничего этого не заметила и, отойдя шаг назад, не спуская глаз с нее, свирепо проговорила:
– Хороша, хороша, как ангел!… Теперь все понимаю. Даниэль встал.
– Сударыня, – живо заговорил он, – я не знаю, кто вы, и на каких правах вы в этом доме; но мне кажется, вам следовало бы более соблюсти обязанности гостеприимства в отношении несчастных людей, обстоятельствами отданных в ваши руки.
Роза, в свою очередь, внимательно посмотрела на него.
– А вы сами кто такой? – сурово спросила она, – и почему так заступаетесь вы за эту молодую девушку?
– Она моя родственница, друг…
– Ну, видя горячность, с которой вы защищаете ее, я предположила другое. Но если она только ваша родственница и друг, как вы говорите, то вы обязаны были предпочесть тысячу раз смерть, чем допустить, чтобы ее привезли сюда. Знаете ли, где вы? Знаете ли, в какие руки вы попали? А вы, сударыня, – продолжала она, обернувшись к Марии, – неужели не подозреваете, с какой целью столько людей подвергали свою жизнь опасности? Неужели вы ничего не подозреваете, ничего не боитесь?
– Чего же мне бояться? – спросила Мария глубоко невинным тоном. – Нашлись неизвестные друзья, освободившие нас от ареста, какой же другой награды могут они ожидать от нас, кроме вечной благодарности? Но, слушая вас, можно предположить, что мы все еще в опасности; если это так, то умоляю вас, помогите нам, я убеждена, что вы это можете! Боже мой, я не понимаю, что происходит около меня в эти последние часы… Мне кажется, что все это я во сне вижу, мысли путаются у меня в голове; но какие дурные замыслы могут иметь против нас? Что мы сделали? У нас ничего более нет, и мы уже так несчастны! Не прошло и двух дней, как нам пришлось присутствовать при ужасной сцене грабежа, вследствие чего моя бедная мать помешалась; вслед за этим нас арестовали, и вот теперь, когда нас освободило чье-то таинственное вмешательство, нам говорят, что мы опять в опасности! Скажите ж, не заслуживаем ли мы сострадания? и неужели вы не находите нас достойными вашего сострадания?
Мольбы эти, кажется, очень мало трогали Розу, черные глаза которой упорно впивались в Марию.
– Не обманываете ли вы меня? – спросила она недоверчиво, – неужели вы не знаете того, кто освободил вас из-под караула?
– Клянусь вам, что не знаю.
Роза опять задумалась.
– Невозможно! – сказала она наконец сердито и топнув ногой, – как бы женщина ни была наивна, все-таки она сумеет угадать… Милая моя, вы лжете!
– Сударыня, как позволяете вы себе говорить подобным образом с маркизой де Меревиль!
– Будь она маркиза, герцогиня, даже сама королева, мне все равно! – грубо ответила Даниэлю торговка, – но она хороша до такой степени, что способна свести с ума человека, не знавшего никогда препятствия своим желаниям… Вы сами, ее защищающий, – продолжала она, смягчая голос, – привязанный к ней более сильным чувством, чем простое родственное, отвечайте мне в вашу очередь: неужели в самом деле вы не знаете, кто ваши избавители?
Даниэль хотел было назвать Франциско разносчика, но из какого-то чувства предосторожности не решался без особой нужды произнести это имя, а потому просто ответил, что положительно не знает, кого он должен благодарить за такую важную услугу.
– Вам я верю, – ответила Роза задумчиво, – в вас должна бы быть прозорливость любящего человека… В таком случае расскажите мне все подробно, как произошло дело около реки, может, я и разгадаю эту загадку.
Даниэль повиновался. Когда он дошел до эпизода, где мнимый доктор покушался посадить Марию к себе на лошадь, торговка вздрогнула.
– Нет более сомнения! Для меня теперь ясен весь их проект… И этим двум плутам было поручено исполнение этого ужасного плана. И всегда так! Когда дело коснется лжи, обмана и подлости, то это, конечно, поручают уж им.
И скорыми шагами она стала ходить взад и вперед по комнате. Даниэль и дамы со страхом ждали ее решения, от которого зависела их судьба.
Наконец торговка, остановясь перед Даниэлем, грубо спросила:
– Знаете ли здесь кого-нибудь в околотке?
– Я предполагаю, – отвечал Даниэль, – что мы недалеко от Франшевиля, где живет гражданин Леру, хлебный поставщик, а потому я думаю, что в Франшевиле мы можем найти приют и друзей.
– Что это такое, Франшевиль? – обратилась Роза к кюре Пегров.
– Деревня в одном лье отсюда, если идти проселком.
– И вы знаете туда дорогу?
– Очень хорошо.
Роза еще несколько раз прошлась по комнате, конечно, соображая какой-нибудь смелый план. Наконец снова остановясь перед Даниэлем и дамами, опять твердо заговорила:
– Если бы я решилась отправить вас в Франшевиль, поклянетесь ли вы мне, что никогда, никому не откроете того, что видели и слышали в эту ночь?
– Что касается до меня, то я ни на одну минуту не задумаюсь дать вам эту клятву, – ответил Даниэль, – но в чем же можете вы опасаться нашей нескромности? Пришли сюда темной ночью, по незнакомой нам дороге, мы никого не видали, кроме вас и этих двух людей, поведение которых хотя и кажется нам загадочным, но все же не имело ничего враждебного против нас. Впрочем, и сами мы, освободясь от ареста, и для собственной безопасности должны хранить все это происшествие в глубокой тайне.
– Брат прав! – прибавила Мария, – я, в свою очередь, готова сию минуту дать требуемую вами клятву, но нужна ли она? Неужели вы считаете нас настолько низкими и неблагодарными, способными скомпрометировать людей, заявивших нам о своем существовании благодеянием? Не только изменить, но всякий день, пока мы живы, будем просить Бога о ниспослании им своего благословения.
– Те, о которых вы говорите, не нуждаются в благословениях, лучше молите Бога, – ответила Роза, – чтоб вам никогда более не встречаться с ними.
– Но вас-то я должна благодарить?
– На что мне ваша благодарность? Какое мне дело до вашей жизни или жизни кого другого! Если бы вы знали, какое чувство в настоящую минуту руководит мною… Но оставим трогательные речи и давайте клятву, которую от вас требуют.
Даниэль и Мария поклялись самым торжественным образом: никогда, никому не открывать происшествий этой ночи. Удовлетворенная Роза обратилась к маркизе.
– А вы? – спросила она.
– Она не может понять вас, – ответил тихо Даниэль, -вы забываете, что ее рассудок…
Судя по позе маркизы, она, казалось, захотела опровергать это заявление. Разумный луч озарил в эту минуту ее лицо, и она с достоинством произнесла:
– Я маркиза де Меревиль, и моего слова должно быть вам достаточно, я его никогда напрасно не давала.
Как ни странно было ожидать, чтобы настойчивая Роза удовлетворилась подобным ответом, но, под влиянием ли произведенным на нее повелительным тоном маркизы или просто она находила бедную полоумную женщину не опасной, она презрительно улыбнулась; потом, отведя в сторону Баптиста и кюре, она начала им что-то тихо, но горячо говорить. Можно было заключить, что они видели много препятствий к осуществлению задуманного Розой плана, особенно боялись они лично тут пострадать. Упорство их приводило в отчаянье молодую женщину, которая топала ногой и ворчала, как львица.
– Это будет так, потому что я этого хочу! – наконец произнесла она. – Не советую вам обоим приобретать во мне врага. Ну и кончено, и ни слова более. Вы, Баптист, оставайтесь здесь, потому что можете понадобиться нашим раненым; так, кюре, я вам поручаю отвести этих людей во Франшевиль! Скорей же! Снимайте это платье, которое вам вовсе и не к лицу, и идите!
Кюре горестно снял свою рясу. Роза опять подошла к Даниэлю и дамам.
– Чего же вы ждете? – мрачно проговорила она, – хотите разве, чтобы те застали вас здесь? Тогда-то уж наверное не найдется никакой власти в мире, могущей вас спасти! Не мешкайте же более; вас отведут туда, куда вы желаете… Только этим дамам придется идти пешком, у нас здесь нет экипажей, да к тому же малейший шум может привлечь к себе внимание жандармов. Наконец – разве я не хожу? И часто еще по несколько долгих часов сряду, с тяжелой ношей! А, между тем, я тоже ведь молода и тоже хороша… По крайней мере, мне это говорят.
Потом, обратись исключительно к Даниэлю, она прибавила:
– Надеюсь, что ваш проводник не подаст вам повода к неудовольствию, но все же остерегайтесь его: он изменник и хитер, как змея. И если вам что-нибудь покажется в нем подозрительным, то вот, возьмите это! – И вынув из-за корсажа маленький пистолет, она подала его Даниэлю. – Вам достаточно будет только показать ему оружие, он трус и будет вам повиноваться. Но, во всяком случае, несмотря на костюм, в который он любит рядиться, даже убив его, вы не рискуете убить честного человека.
Ложный кюре, переодетый уже в суконную куртку и штаны, в военной шляпе с кокардой на голове, стал униженно заверять, что не преминет сделать все в угождение госпоже Розе.
Приготовления путников уже кончались, как в саду раздался свисток.
– Это они! – сказала Роза, невольно вздрогнув. -Нельзя, чтоб они застали вас здесь… Они идут через сад, так вы уходите через улицу. Пойдемте, пойдемте! А вы, Баптист, если дорожите своей жизнью, то не отворяйте, пока я вам не прикажу.
И она потащила дам в сени, Даниэль и кюре последовали за ней; отворив в потемках дверь, она вытолкнула их всех на улицу, прошептав:
– Скорей, скорей и берегитесь измены!
И, затворив за ними дверь, вернулась к Баптисту, прошептав:
– Теперь идите!
Несколько минут спустя молчаливая шайка из семи или восьми человек, со зверскими лицами, в разодранных платьях, вошла в гостиную, двое из них несли на руках Бо Франсуа, всего в крови, он был ранен. Увидя Розу, он удивился и смешался.
– Ты здесь, моя милая Роза! – спросил он. – Кто мог ожидать этого…
– Великий Боже, ты ранен? – Вскричала разносчица, забывая все остальное.
– Это ничего! – ответил Бо Франсуа, которого положили на несколько сдвинутых вместе стульев вроде походной кровати. – Пуля в мясе!… Баптист зашьет это. Плут этот Вассер умудрился же схватить свою винтовку и послать мне гостинца, когда я слишком близко подошел было… Теперь я послал к нему Аби-Вера, нашего лучшего стрелка, чтобы он где-нибудь из-за забора заплатил бы ему за меня той же монетой… Но черт возьми, -прибавил он, быстро оглядывая комнату, – где же пленница? Ведь люди должны были ее привести?
Осторожный Баптист, казалось, не слыхал этого вопроса, так усердно был он занят приготовлением бинтов и корпии, в сущности же он предоставил Розе отвечать на все.
– О какой пленнице ты говоришь? – спросила совершенно равнодушно молодая женщина. – Здесь сейчас их было две, не считая сопровождавшего их молодого человека.
– Как? – вскричал запальчиво Бо Франсуа. – Этот проклятый шарлатан сглупил и всех привел?… Но, наконец, где ж они все?
– От них нечего ждать, – ответила Роза холодно, – а потому, чтобы избавиться поскорее от лишних глаз, я отправила их во Франшевиль с кюре.
Бо Франсуа это известие так подбросило кверху, что служившие ему кроватью стулья чуть не упали, но боль от раны и соображения мгновенно успокоили его.
– И у тебя, дуры, хватило ума на подобную штуку? -проговорил он со снисхождением, смешанным с гневом. -И это опять выходка невыносимой ревности?
– Вовсе тут нет ревности… Эти люди ничего не знают, ничего не видали; самое лучшее, что оставалось, это поскорее спровадить их!
Бо Франсуа опять заметался на своей походной постели.
– Да, да, – говорил он, – и этот франтишка Ладранж будет пользоваться моей глупостью; я устроил заговор, рисковал жизнью своих людей в деле, не представлявшем ни малейшего барыша; и все это, чтоб сослужить службу этой раздушенной кукле. Тысячу чертей! Так нет же, этого не будет! Гро-Норманд, и ты, Санзорто, вы не много работали сегодня вечером… Возьмите же две двустволки, отнятые сегодня у жандармов, и бегите за кюре и пленниками, вы их найдете по дороге во Франшевиль.
Гро-Норманд и Санзорто готовились повиноваться.
– И вероятно, Франсуа, надобно пощадить одну из пленниц? – спросила Роза, наклонясь к грозному атаману и вперив в него свои проницательные глаза.
Бо Франсуа хотел поспорить с ней, но мало-помалу взгляд его смягчался и наконец улыбка заиграла на его тонких губах.
– Ревнивица! – проговорил он. – Не достаточно ли уже ты хороша, чтобы никого не бояться! Ну уж, так и быть, не хочу я тебя огорчать… пусть всех убьют! Эдак поневоле я не буду думать о ней! Довольна ли ты?
– Благодарю, мой Франсуа! – вскричала Роза в восторге. – Я знала, что ты предпочтешь меня всем этим куклам, которым достаточно твоего дуновения, чтобы раздавить их… Благодарю! Гро-Норманд и Санзорто могут отправляться. Какое мне дело до других? Ты не любишь и не можешь любить никого, кроме меня!
И не помня себя от радости, гордости и счастья, смеясь и плача, она осыпала поцелуями руку мужа.
XII
Преследование
Выйдя из дома Франка, Даниэль и меревильские дамы очутились на одной из деревенских улиц, узкой и грязной. В совершенной темноте нельзя было ничего заметить; нигде ни в одном из соседних домов не светилось ни одного окошечка, так что без провожатого, шедшего перед ними в нескольких шагах, путники не могли бы двинугься с места.
Между тем они шли довольно скоро, держась один за другого и все, даже бедная больная, по-видимому, сознавали необходимость как можно скорее уйти от людей, с которыми только что расстались.
Достигнув таким образом конца деревни и войдя на шоссе, по которому им следовало идти, они услышали за собою лошадиный топот. Ехали в их сторону. Даниэль тихо спросил у кюре:
– Не жандармы ли это, от которых мы только что скрылись?
– Ах, очень может быть! – испуганно проговорил проводник и в свою очередь стал прислушиваться.
– Это они! – прошептал он, – бежим!
И он хотел уже броситься в хлеб, росший около дороги, где ему потом легко было бы и совсем скрыться, но Даниэль схватил его за воротник.
– Вы так от нас не отделаетесь, – сказал он ему, – и если вы не поведете нас прямо в Франшевиль, я последую данному совету.
И присоединяя действие к угрозе, он приложил дуло пистолета ко лбу мнимого священника; тот весь задрожал, но сохраняя еще присутствие духа, ответил вполголоса.
– Не убивайте меня; я вовсе не хочу вас надувать, но ш-ш! Вот и они!
И он спрятался за кустарник, остальные молча последовали его примеру. Не подозревая, конечно, такой близости тех, кого они искали, всадники проехали в нескольких шагах от них. Вскоре их уже не было более и слышно.