Но его слушать было уже просто смешно: он бормотал что-то, прыгая, точно воробей. К груди Дима Копыточкин прижимал целую кучу добра: тут были апельсины, шоколадки, коробки с игрушками, большой трансформер, запечатанный в пластик, даже длинноносая жестяная лейка. Все это навыигрывал Копыточкин в конкурсах, которые устраивались воспитателями-затейниками в Королевскую Ночь.
Все то, что набрал Дима за смену: приз за первое место в конкурсе танцев, награду в беге на сто метров, сувениры, что вручались на викторине «Изучай родной край», даже апельсины, глазированные сырки и другие сладости, что выдавались всем в столовой на полдник, он собирал и передавал своим родственничкам. Они регулярно наведывались к своему брату-везунчику и охотно сгребали все, что он для них припрятывал.
Так что сейчас Дима Копыточкин снова был обложен подарками. Поэтому, когда Вовка легонько толкнул его, чтобы освободить дорогу к будущему славному приключению, лейки-апельсины-коробочки посыпались из рук Димы.
– Собирай-собирай, – поднимая с земли выигранную Копыточкиным злосчастную лейку и протягивая ее ему, проговорил Вовка.
– И не плачь – мы скоро вернемся, – добавил Мишаня.
– Ну, что? Погнали! – Оглянувшись еще раз на прыгающего по аллее Копыточкина, Вовка устремился под гору вниз, к металлической ограде лагеря.
Можно, конечно, было выйти и в ворота, от них как раз до кладбища рукой подать – так обычно все ходили к пруду. Но если перемахнуть через прутья высокой ограды – то оно и совсем близко окажется.
Андрей и Мишка переглянулись и поспешили за Вовкой. Ни одному из них не хотелось прослыть трусом.
Возле металлического ограждения все трое остановились. Где-то продолжала играть музыка, слышались визг, смех, радостные вопли. А тот пугающий вой, наверное, просто показался мальчишкам…
– Без пятнадцати полночь, между прочим, – заметил Вовка, глядя на свои наручные часы с подсветкой. – Предлагаю разделиться и всем по одному идти. Так страшнее. Но и почетнее.
– Да уж, почетнее… – вздохнул Андрюшка. Хоть ему уже и шел тринадцатый год, но страшно было ему точно первокласснику.
– А встретимся на другом конце кладбища, – продолжал Вовка. – И уже все вместе обратно пойдем. Если кто испугается – кричите и возвращайтесь в лагерь. Сами же помните, Копыточкин говорил – не ходите, стра-а-ашно… Ну, как вам план?
– Нормально… – закивал головой Мишка.
– Тогда вперед!
С этими словами Вовка подпрыгнул, схватился руками за поперечную железку вверху ограды, подтянулся, закинул на железяку ногу, выпрямился – и спрыгнул с другой стороны.
У Андрюшки и Мишки эта операция заняла более долгое время, Андрюшку пришлось даже подсаживать. Но вот и двое остальных участников экспедиции к центру кладбища оказались за территорией лагеря «Огонек».
Кладбище находилось там, за деревьями. Его даже не видно было, потому что ночная темнота накрыла всю округу.
Оно началось сразу, едва мальчишки вступили под деревья. Могила без ограды – вот что оказалось у них под ногами, как только они сделали всего лишь несколько шагов.
– Нельзя на могилы наступать! – расталкивая дружков в разные стороны, зашипел Мишка. – Мне сестра старшая говорила! Нельзя! Надо стараться между ними ходить, а если пройти никак нельзя – перепрыгивать!
– А что – покойнички обидятся? – усмехнулся Вовка, но все же с могилы ушел.
– Обидятся.
– Им все равно!
Видимо, где-то на небе вышла из-за тучки луна, потому что ее слабый-слабый дрожащий призрачный свет упал на кладбище, ухитрившись пробраться сквозь густую листву высоких деревьев. Стало чуть лучше видно – этого было достаточно, чтобы разобрать, где могилы, а где намечается проход между ними.
– Все, мы должны разделиться, – скомандовал Вовка. – Андрюха, иди влево, ты, Мишаня, забирай правее, а я по самому центру. Встретимся там, ближе к пруду…
Андрюшка и Мишка осторожно стали пробираться мимо могил, один удаляясь влево, другой вправо.
А Вовка постоял какое-то время, вглядываясь в кладбищенскую темноту. И пошел вперед.
Никто не знал, что Вовка, за которым и в лагере, и во дворе, и в школе закрепилась слава бесстрашного, бесшабашного и невероятно шустрого и ловкого парня, очень боялся покойников. Боялся до такой степени, что даже когда вечером после отбоя кто-то из ребят рассказывал в темной палате страшную историю, просто-напросто затыкал уши, вжимался в подушку, да еще и голову старался втянуть в плечи как можно сильнее. И не слушал! Он старался не приближаться к городскому кладбищу, а когда ехал мимо него на троллейбусе, заранее вставал на другую сторону, чтобы не видеть его.
Он бывал в «Огоньке» каждое лето по одной, а иногда и по две смены. Ходил вместе со всеми через кладбище на пруд, посмеивался, шутки-анекдоты про покойников рассказывал, в общем, – бодрился. И там, на пруду, как известно, показывал чудеса ловкости и смелости. Но когда Вовка тайком удирал на пруд тренироваться прыгать с вышки и потом возвращался в лагерь, он делал большой крюк, огибая кладбище! Старался миновать могилы и кресты. Он не боялся дремучего леса и болотной трясины с маячащими и приводящими к неминуемой гибели обманными болотными огоньками, бури на море не боялся, авиакатастрофы – но вид любого кладбища страшил его.
Вовка должен был победить свой страх – потому-то он и потащил своих дружков ночью на погост.
Что за фигура маячит впереди? Почему она колышется, почему так неясны ее очертания? Идти вперед – и наверняка встретиться с кем-то ЭТИМ?.. Или обойти – от греха подальше?..
Вовка напрасно дождался, когда затихнут шаги Мишки и Андрюшки. Когда знаешь, что где-то рядом находятся люди, как-то не так страшно. А в тишине и одиночестве…
Вовка сделал несколько шагов. Фигуру, что маячила впереди, поглотила ночная темень. Вовка продолжал идти вдоль невысокой металлической оградки старой могилы. Если сейчас это нечто вновь появится из мрака или тот странный вой раздастся снова, сердце мальчишки просто-напросто разорвется.
Но тихо было на кладбище. Ни звука не раздавалось в ночи. Даже своих шагов Вовка почти не слышал: мягкая трава, сухие листья и иголки – сосновые вперемешку с еловыми – скрадывали все звуки.
А вдруг покойники чувствуют его, вдруг смотрят на него, пронзая взглядами толщу земли и заслоны из гробовых досок? Нравится ли им, что нарушают их покой, что топчутся вокруг могил? Ведь ночь – это их время…
Самое страшное – пройти по кладбищу в самую полночь! А до полночи, как узнал Вовка, взглянув на светящийся циферблат часов, всего четыре минуты. Уже три…
Мальчишка шел, одну руку вытянув перед собой, а другую засунув в карман. Там, в кармане, он сложил пальцы в фигу. Так учила его старая бабушка – чтобы не повредил ему чужой недобрый глаз. Может, это и для усмирения злобности покойников эффективно…
Большой черный крест возник перед Вовкой так неожиданно, что тот резко отшатнулся, в испуге коротко вскрикнув. Все кресты на других могилах стояли вдоль, а этот вдруг очутился поперек.
Вовка взмахнул рукой, пятясь назад и вскакивая на невысокий могильный холмик. Тут же попытался сбежать с него, наступил в какую-то ямку, для равновесия раскинул обе руки, вытащив вторую из кармана.
И не упал, удержался-таки на ногах.
Вовка замер, стараясь унять колотящееся сердце. Он стиснул зубы и сильно сжал мягкий теплый тюбик зубной пасты, который выхватил зачем-то из кармана только что. Так он и стоял около минуты. Дыхание его быстро восстановилось, сердце забилось ровнее. Вовка поднял голову, надеясь поймать дуновение ветра, чтобы охладить разгоряченное лицо.
Снова показалась луна. Ее видно было сквозь ветви высокого дерева.
Вовка не видел, как луч лунного света упал на белый медальон на полуосыпавшемся памятнике, не видел, как отразился он на блестящем боку его тюбика хорошей зубной пасты с отбеливающим эффектом. Заметил только легкую вспышку света – да и то всего миг какой-то продолжалось это мерцание. И все. Вновь луна исчезла то ли за ветвями деревьев, то ли за тучей – но опять стало темно.
Громкие звуки лагерного веселья не доносились сюда. В этой тишине, на ощупь находя проходы между могилами, Вовка пошел вперед. Он не боится, не боится, конечно, – да и чего бояться тех, кто давным-давно умер, заколочен в гроб и засыпан землей? А раз не боится, значит, первым выйдет с кладбища по другую его сторону!
Вовка заспешил, стараясь не оглядываться на кресты и памятники, не хвататься за оградки.
Тихий далекий вскрик, а затем жалобное подвывание донеслись до его ушей…
Кто это кричит и подвывает? Зверь? Человек? Или это просто голуби в старой кладбищенской церкви растревожились и теперь перекликаются в темноте?
Звуки повторились. Нет, не похожи они на птичьи голоса, кто-то другой это кричал.
Ребята?!! Как Вовка сразу не догадался?! Что с ними? С кем-то из них, с Андрюшкой или с Мишкой, что-то случилось?! И все из-за него, из-за «смелого парня» Вовки…
Зачем он вообще потащил их за собой?!
Понятно – зачем. Его храбрость должен был кто-то видеть: он не боится в полночь оказаться среди могил, он пройдет кладбище от края до края! А еще Вовка надеялся, что кто-то из его приятелей вообще испугается, вернется, станет дожидаться его у лагеря, а он сам благополучно выполнит намеченную операцию – такая победа будет еще приятнее!
Забыв о собственном страхе, Вовка побежал в ту сторону, откуда послышался голос. Звать ребят или не звать? Нужно ли орать, своим голосом привлекая внимание того неведомого, что испугало Мишку или Андрюшку? Ведь этим криком можно только разозлить опасного врага еще больше…
Для ускорения передвижения Вовка мчался, не разбирая дороги, прыгал с могилы на могилу – мертвякам все равно, а живым, его приятелям, угрожает опасность!
Вот он остановился, чтобы перевести дух. Вокруг было тихо.
– Мишка! – негромко позвал Вовка. – Эй! Андрюха!
Никто не отвечал ему. Вовка крикнул громче. Никакого ответа.
И вдруг что-то зашевелилось в нескольких шагах от мальчишки. Вздыбилась земля на невысоком холмике, качнулась, зашаталась и упала полусгнившая деревянная оградка.
– А-а-а-а-а! – закричал Вовка и бросился прочь, уже совсем не разбирая дороги.
Он кричал и бежал, бежал и кричал, не замечая, как ветви деревьев, опустившиеся низко к земле, били его по лицу, как попадались под ноги какие-то обломки, как ботинки цеплялись за упавшие кресты и повалившиеся оградки.
– Стой! – вдруг услышал он резкий окрик.
Цепкие руки схватили его за плечи…
Глава III
Девчонок нужно намазать!
Вован, ты чего? – кажется, спустя вечность, услышал Вовка. – Да стой ты спокойно!
Голос был знакомый – это Мишаня говорил, смешно выговаривая букву В. Так что вместо «Вован» у него всегда получалось «Фофан».
Тьма разбавилась светом луны, и Вовка увидел, что находится на опушке кладбищенского леса. Перед ним широкое пространство – это пруд впереди. А за прудом лес, но уже обыкновенный… Все нормально…
– Я первым вышел сюда, – сказал Мишка. – Смотрю, и Андрюха прямо сразу за мной из кустов выкатывается. А ты чего бегаешь и орешь, а, Вован? Увидел чего?
– Да… – коротко ответил Вовка, с трудом приходя в себя.
Он заметил, что по-прежнему сжимает в руке тюбик пасты. Деловито убрал его в карман и заявил:
– Да я сначала тоже сюда вышел, вас еще не было. И хотел поприкалываться, пастой на крестах что-нибудь нарисовать. Вернулся на кладбище, но слышу, вы сюда идете, хотел выскочить, вас напугать. Да, блин, споткнулся, не получилось. Ну, говорите, страшно было?
– Ой, Вован, страшно… – ахнул простодушный Андрюшка. – Я чуть с ума не сошел – думаю, иду вот, иду, а вдруг как вылезет из могилы покойник или вурдалак какой-нибудь, и на меня! Я поэтому быстро шел…
– А воя вы никакого не слышали? – спросил Вовка.
– Нет… – ответил Мишаня и тревожно оглянулся.
– А я, кажется, слышал… – пробормотал Андрюшка. – Что это было?
– Да ничего, не обращайте внимания, – весело сказал Вовка, но струйка холодного пота промчалась у него по спине и осела где-то в районе пояса джинсов. – Это я вас пугал, я выл. А вы молодцы, не повелись! Ну, погнали в лагерь!
– Девок пастой мазать? – с энтузиазмом отозвался Мишка.
– Ага, – подтвердил Вовка.
– Через кладбище опять пойдем? – встревожился Андрюшка.
– Ну, как договаривались, – спокойно сказал Вовка. Хотя страшно не хотелось ему этого. Он смог, он пришел сюда – так лучше уж не рисковать? Но надо все-таки закрепить результат, как говорила их школьная учительница математики, после объяснения новой темы заваливая класс целой кучей трудных примеров и задач.
И тройка полуночников снова вошла на кладбище.
Все уже по-другому было там – и это понял каждый мальчишка.
Стараясь не показать друзьям вида, что боится, каждый молча и с достоинством брел между могилами.
Вовка, как вожак и герой, шел впереди. Шел, вспоминал недавние события и размышлял.
Что за шевеление он видел, кусты ли это высокого жирного кладбищенского папоротника заволновались, собака ли бродячая со своего лежбища поднялась и ограду повалила или вообще ему все это показалось – Вовка не знал. Ветер вдруг поднялся на кладбище, выл, свистел, мчась между памятниками, крестами и стволами деревьев, выдувая сиплые рулады в трещинах разрушающейся церкви. Ветер бросал в лицо жухлые листья, ветки, яростно трепал одежду. Вой и стоны, крики и рычание слышались мальчишкам в его завываниях. Гудел он, казалось, на тысячи голосов.
Но на то он и ветер, чтобы гудеть – так решили для себя мальчишки. И шли, шли, не останавливаясь, натыкаясь в темноте на памятники и кресты.
Да еще голуби, обитатели кладбищенской церкви, вдруг встрепенулись среди ночи, слетели со своих насиженных мест и в темноте с пронзительными испуганными криками заметались между деревьями. Иногда они задевали крыльями мальчишек, которые, не обращая больше ни на что внимания, пробирались к лагерю.
И вот вышли наконец! Кладбище неожиданно кончилось. Но кончился и ветер!..
Словно и не было его только что. На низину лег плотный туман. Высоко на бугре виднелись огни веселящегося лагеря. Правда, идти к нему было далековато – все-таки Вовка, Андрюшка и Миша сбились с курса и вышли с кладбища, взяв сильно влево.
Не сговариваясь, все трое бросились к лагерю бегом.
Их исчезновения никто не заметил.
В «Огоньке» продолжалось веселье. Неугомонная малышня на площадке играла в «Море волнуется – раз…», моталась на цепочных каруселях, которые всю смену ремонтировались и были открыты только сегодня – гогот и счастливые визги стояли такие, что могло показаться, будто дикие дети никогда в жизни до этого ни на каких аттракционах не катались.
И дискотека продолжалась, хотя время перевалило за час ночи.
– Кого же мазать, если никто не спит? – удивился Мишка.
– А надо по палатам проверить, – уверенно заявил Вовка.
И они побежали к корпусу своего родного четвертого отряда. Воспоминания о кладбищенских страхах постепенно стирались, жизнерадостная музыка вообще поднимала настроение. Вовка смотрел на своих приятелей и видел, что они точно так же, как и он, были довольны собой – и точно так же хотели рассказать другим ребятам о том, как они в полночь кладбище вдоль и поперек прошли.
«Расскажем, – думал Вовка, – вот встретим кого-нибудь из наших и расскажем. Пусть обзавидуются! Другим-то точно слабо будет наш подвиг повторить!»
И вот трое вооруженных тюбиками пасты мальчишек пробрались в одну из палат своего корпуса, населенную девочками. В первой палате, которую они посетили, никого не было. А здесь были. И, кажется, сладко спали: Катька Петрушкина дрыхла без задних ног – ее нельзя было ни с кем спутать из-за длинных толстых кос, которые сейчас разметались по подушке.
Никифоровой не было. Вовка вспомнил, что она в другой палате жила. Зато на соседних коечках кроткими мышками посапывали белобрысенькие двойняшки – Таня и Маня Бердянские, самые примерные и тихие девочки в четвертом отряде. Они всегда ложились спать по первой же команде воспитателей, тут же засыпали, а на дискотеки не ходили вообще никогда. Над ними девчонки всегда смеялись и не воспринимали послушных двойняшек всерьез.