Ясно, он не поверил, и я боялся, что точно так же не поверил и мой двоюродный брат.
— Беббанбург трудно атаковать, но можно осадить, — продолжил он. — У твоего кузена там, внутри, больше двух сотен человек, гораздо больше. Им нужно много провизии! Он мог бы удерживать форт и с половиной от этого количества, но он осторожный человек, так что вскоре ему придётся голодать. И один из его амбаров сгорел. Ты об этом знал?
— Не знал, господин.
Несчастья братца меня порадовали, но потом я испугался, что этот пожар поможет Константину.
— Твой двоюродный брат выгнал из крепости бесполезных едоков, — продолжал Эдуард, — но там всё ещё остаётся слишком много воинов. Они будут голодать, а голодное войско легко победить.
Я снова коснулся молота, рискуя вызвать его недовольство.
— Но меня не устраивает, — слова Эдуарда прозвучали неожиданно горько, — что Константин станет править землями Беббанбурга. Он имел наглость потребовать себе все земли к северу от римской стены! Он отправил гонца, епископа, чтобы договориться о новых границах! Но Беббанбург — земля саксов. Так было всегда! Он должен быть частью Инглаланда, и будет ею! Может, ты стар, слаб и болен, лорд Утред, но ты прогонишь Константина с земли твоих предков!
Я пожал плечами.
— Я не меньше чем ты хочу вернуть Беббанбург, мой король, но я знаю эту крепость. Разве у меня есть тысяча воинов? — я снова пожал плечами. — Я владею Дунхолмом, а он почти так же неприступен, как Беббанбург. Я думаю, что мог бы умереть в Дунхолме, мечтая о Беббанбурге, но если твоё войско войдёт в Нортумбрию, Фризия станет для меня более безопасным прибежищем.
Я говорил громко, не только для Эдуарда, но и для наивной девушки, слушавшей нас с кровати. Может, король и не верит в мои россказни про Фризию, но пусть эта девчонка разнесёт слух о том, что я не собираюсь возвращаться в Беббанбург.
— Если ты не возьмёшь Беббанбург, — рассердился Эдуард, — тогда я возьму его, и мой человек станет править там вместо тебя. Ты этого хочешь?
— Лучше ты, чем скотты, господин.
Он фыркнул и встал, показывая, что разговор закончен, поэтому я тоже встал.
— Ты попросил Этельстана в заложники, — сказал он, когда мы направлялись к выходу из шатра, — почему?
— Потому что он мне как сын. Я буду беречь его жизнь.
Эдуард прекрасно понимал, что я имел в виду, он знал, кто угрожает Этельстану. Король кивнул.
— Хорошо, — мягко произнес он. — Моя сестра берегла его много лет. В ближайший год это предстоит тебе.
— Ты можешь и сам сохранить его жизнь, господин, — сказал я.
Он помолчал и ответил, понизил голос:
— Олдермен Этельхельм — мой самый могущественный лорд. У него слишком много воинов, слишком много приспешников, обязанных ему своими землями и богатством. Открытое противостояние с ним грозит междоусобицей.
— Но именно ее он и начнет, чтобы не дать Этельстану унаследовать трон.
— Тогда это будет заботой Этельстана, — холодно ответил король, — так что готовь его, лорд Утред, готовь его как следует, потому что моя сестра больше не может его защищать.
— Не может?
— Моя сестра умирает.
Мне показалось, что мое сердце остановилось.
В этот миг алый полог раздвинул возмущенный Эльфверд.
— Отец, этот Утред... — начал он, но тут же осекся. Он явно не знал, что я здесь.
— Что «этот Утред»? — спросил Эдуард.
Эльфверд небрежно поклонился отцу.
— Мне было велено казнить преступника. Он вмешался.
— И что?
— Он должен быть наказан.
— Так накажи, — сказал Эдуард и отвернулся.
Эльфверд нахмурился, переводя взгляд с меня на своего отца и обратно. Будь он поумнее, он бы отступил, но оказалась задета его гордость.
— Ты не кланяешься королевским особам, лорд Утред? — вопросил он тонким голоском.
— Я кланяюсь тем, кого уважаю, — ответил я.
— Называй меня «господин», — настаивал он.
— Нет, малец, не буду.
Он потрясённо пошевелил губами, повторяя слово «малец», но промолчал, только возмущённо уставился на меня. Я сделал шаг вперёд, заставив его попятиться.
— Я звал мальцом твоего отца, — сказал я, — до того дня, когда он вместе со мной штурмовал стены Бемфлеота. Мы убивали датчан, свирепых воинов, вооружённых мечами и копьями. Мы дрались, малец, мы устроили большое побоище, и в тот день твой отец заслужил право зваться господином, заслужил всё уважение, которое я по сей день ему оказываю. А от тебя до сих пор пахнет материнским молоком, и пока ты не докажешь мне, что воин, останешься мальцом. А теперь уйди с дороги, малец.
Он посторонился. А его отец не сказал ни слова. И я вышел.
***— Он неплохой мальчик, — сказала мне Этельфлед.
— Избалованный, невоспитанный, невыносимый.
— То же самое говорят про тебя.
Я сердито заворчал, отчего Этельфлед улыбнулась, и спросил:
— А как ты? Твой брат сказал, что ты болеешь.
Она заколебалась. Я понял, что сначала она хотела всё отрицать, но затем решилась и вздохнула.
— Я умираю.
— Нет! — возразил я, но по её глазам понял, что это правда. Её красоту скрыли возраст и страдание, кожа казалась прозрачной, словно бы истончившейся, глаза потемнели. Однако она улыбалась и выглядела такой же изящной, как и всегда.
Я нашёл её в шатре под флагом с белым гусем, держащим в клюве крест, а в перепончатых лапах — меч. Я часто высмеивал этот флаг. Гусь — символ святой Вербурги, мерсийской монахини, чудом изгнавшей стаю гусей с пшеничного поля. Мне непонятно, почему чудом считается то, что может сделать любой десятилетний малыш, но если Вербурга дорога Этельфлед, она и мне дорога.
Я поставил кресло поближе, сел и взял её тонкие руки в свои.
— Я знаю одного лекаря... — начал я.
— Ко мне приходили лекари, — устало ответила она, — и много. Мне помог один знающий человек, его прислала Эльфтрит.
Эльфтрит, младшая сестра Этельфлед, была замужем за правителем Фландрии.
— Отец Каспер делал зелье, снимавшее боль, но ему пришлось вернуться обратно, потому что Эльфтрит тоже больна. — Она вздохнула и перекрестилась.— Иногда я чувствую себя получше.
— Что с тобой?
— Болит, вот здесь, — она дотронулась до груди, — глубоко внутри. Отец Каспер научил сестер делать отвар, он помогает. И молитвы помогают.
— Тогда молись почаще, — сказал я.
Две монахини, вероятно, сестры, ухаживавшие за Этельфлед, сидели в темноте в глубине шатра. Обе подозрительно разглядывали меня, но не могли слышать ни слова.
— Я молюсь денно и нощно, — ответила Этельфлед со слабой улыбкой, — и за тебя тоже!
— Благодарю тебя.
— С таким врагом, как Этельхельм, тебе понадобятся молитвы.
— Я только что вырвал ему зубы. Ты это видела.
— Он захочет отомстить.
Я пожал плечами.
— И что же он сделает? Нападет на меня в Дунхолме? Удачи ему в этом.
Она похлопала меня по руке.
— Не будь заносчивым, — она похлопала меня по руке.
— Да, госпожа, — сказал я с улыбкой. — Так почему твой брат просто не раздавит Этельхельма?
— Потому что это означает войну, — холодно ответила она. — Этельхельма любят! Он щедр! В Уэссексе нет епископа или аббата, который не берет у него денег. Он дружит с половиной знати. Он закатывает пиры! И трон ему нужен не для себя.
— Только для внука, этого куска дерьма.
— Он хочет лишь одного, чтобы Эльфверд стал королем, и мой брат знает, что витан Уэссекса это одобрит. Все уже куплены.
— А Этельстан? — спросил я, хоть и знал ответ.
— Хорошо, что ты потребовал его в заложники. С тобой ему будет безопаснее, чем здесь.
— Потому я и попросил его, — мрачно ответил я. — Неужто Этельхельм на самом деле посмеет его убить?
— Он посмеет устроить его смерть, никто и не узнает. Ты читал когда-нибудь святое Писание?
— Каждый день, — пылко ответил я. — Ни минуты не проходит, чтобы я не заглянул в пророчества Иеремии или Иезекииля.
Она улыбнулась.
— Какой же ты все-таки варвар! — она улыбнулась. —
Попроси священника рассказать тебе историю Урии.
— Урии?
— Просто запомни это имя, — ответила она, — Урия Хеттеянин.
— Кстати о священниках. Кто такой Хротверд? — спросил я.
— Архиепископ Йорка, — ответила она, — ты и сам прекрасно знаешь.
— Западный сакс.
— Да, и достойный человек!
— А брал ли этот достойный человек золото у Этельхельма?
— О нет, он благородный и благочестивый, — ответила она и нахмурилась, усомнившись в чём-то, и неуверенно продолжила: — Помню, когда он был аббатом, его монастырь получил земли, щедрый дар. Двадцать хайдов в Вилтунскире. Это далеко от его монастыря.
— Он получил земли вместо золота?
Она всё ещё хмурилась.
— Люди постоянно дарят земли церкви.
— А Этельхельм — олдермен из...
— Вилтунскира, — закончила она фразу. — Теперь Этельхельм покупает лордов Мерсии, осыпая их золотом. Он хочет, чтобы витан Мерсии избрал Эльфверда моим наследником.
— Нет! — меня возмутило такое предположение. Этот злобный юнец станет королём Мерсии?
— Он предложил заключить брак между Эльфвердом и Эльфвинн, — добавила она.
Эльфвинн, дочь Этельфлед, милая легкомысленная девушка, нравилась мне, возможно, даже больше ее матери, и потому меня удивили следующие слова Этельфлед.
— Я ответила — нет, — продолжала она, — потому что думаю, именно Эльфвинн должна стать моей наследницей.
— Как ты сказала? — растерялся я.
— Она — принцесса Мерсии, — жёстко ответила Этельфлед, — и если я могу править Мерсией, почему не может она?
— Я обожаю Эльфвинн, — сказал я, — но в отличие от тебя, у нее ветер в голове.
— Она может выйти замуж за Цинлэфа Харальдсона, — ответила Этельфлед, — и он станет ее направлять. Он сильный молодой человек.
Я не ответил. Цинлэф Харальдсон, молодой и красивый саксонский воин, но невысокого происхождения, а значит, не даст Эльфвинн поддержки знатного рода. Он не имел особых достижений, ничем не прославился, не был способен увлечь людей за собой. Я считал его весьма поверхностным, но незачем говорить об этом Этельфлед, очарованной его внешностью, манерами и обаянием.
— Цинлэф будет защищать её, — добавила Этельфлед, — как и ты.
— Ты же знаешь, что я её люблю, — сказал я в ответ.
Я понимал, что это отговорка — Этельфлед хотела услышать, что я буду поддерживать Эльфвинн, как поддерживал её, что я принесу Эльфвинн клятву.
От продолжения разговора меня спас взволнованный Рорик, мой слуга — он отдернул рукой полог и появился из яркого солнечного света.
— Господин? — позвал он, а потом вспомнил, что надо поклониться Этельфлед.
— В чём дело?
— Король Сигтрюгр уезжает, господин. Он хочет поговорить с тобой.
— Я еду с ним на север, — сказал я Этельфлед.
— Тогда иди, — ответила она.
Я встал и поклонился ей.
— Я буду защищать Эльфвинн, — сказал я, чтобы успокоить Этельфлед.
Она понимала, что, говоря это, я не приношу присягу Эльфвинн, но всё же улыбнулась и протянула мне руку.
— Спасибо.
Я наклонился и поцеловал руку, а затем сжал её.
— Лучше всего, если ты поправишься. Побори недуг! Ты лучший правитель Мерсии из всех, так что выздоравливай и продолжай править.
— Я постараюсь.
А затем я ошеломил обеих монахинь, поскольку наклонился еще сильнее и поцеловал Этельфлед в губы. Она не сопротивлялась. Когда-то мы были любовниками, и я всё еще любил её и люблю по сей день. Во время поцелуя я ощутил, как она всхлипнула.
— Я вернусь, — пообещал я, — после того как возьму Беббанбург.
— Не Фризию? — лукаво спросила она.
Значит, уже пошли слухи.
Я понизил голос:
— Потом я еду в Беббанбург. Никому не говори.
— Дорогой лорд Утред, — тихо сказала она, — все знают, что ты собираешься в Беббанбург. Может, я навещу тебя там?
— Обязательно, госпожа, обязательно. Примем по-королевски, как и положено. — Я снова поцеловал ее руку. — До встречи на севере, — я неохотно выпустил ее пальцы и направился вслед за Рориком к выходу из шатра.
Больше я ее не видел.
Мои люди и воины Сигтрюгра отправились вместе на север. Солнце светило ярко, тёплый летний воздух был наполнен стуком копыт и звоном конской упряжи.
— Ненавижу саксов, — сказал мне Сигтрюгр.
Я не ответил.
Справа простиралось поле с густой пшеницей, напоминавшее о том, сколь изобильна эта земля. Из под копыт летели клубы пыли.
— Ты выторговал для меня по меньшей мере год, — сказал Сигтрюгр, — спасибо.
Высоко в небе парил сокол, его крылья казались неподвижными, только чуть дрогнули, когда он заметил внизу каких-то тварей, обречённых ползать по земле. Я наблюдал за ним, хотел увидеть, как птица стремительно ринется вниз, но сокол легко скользил по ветру, оставаясь в вышине. Знамение? Может, это знак мира, вот только мира я не хотел. Я направлялся с мечом в Беббанбург.
— У них другой запах, — сказал Сигтрюгр. — От них несёт саксонской вонью! Гнилой репой — вот чем они воняют! Наглые, самодовольные болваны!
Я обернулся в седле и взглянул на Этельстана, скакавшего рядом с моим сыном позади. К счастью, слишком далеко, чтобы услышать слова Сигтрюгра.
— Принц Этельстан, — окликнул его я, — чем пахнут датчане и норвежцы?
— Датчане воняют прокисшим сыром, господин, — весело крикнул он в ответ, — а от норвежцев несёт тухлой рыбой.
Сигтрюгр фыркнул.
— Надеюсь, саксы нарушат перемирие, принц Этельстан, — громко ответил он, — тогда я с удовольствием тебя убью.
Он знал, что я никогда этого не допущу, но угроза доставила ему удовольствие.
Сейчас он выглядел старше. Я помнил ликующего молодого воина, бога войны, впрыгнувшего на стену Честера в надежде меня прикончить. Я лишил его глаза, а он забрал у меня дочь, и теперь мы стали друзьями, но после нескольких месяцев царствования из его души ушла радость, а на лице появились морщины.
— А еще этого ублюдка Турферта, — он плюнул, — ничуть не лучше! Называет себя датчанином и крутит задницей перед христианами. Я распну этого ублюдка-предателя на кресте.
Его гнев нашел выход. Датские лорды, державшие южные бурги Нортумбрии, могли дать Сигтрюгру внушительную армию, но страх перед саксами оказался сильнее верности. Я подозревал, что большинство последует примеру Турферта, поклявшись в верности как западным саксам, так и пригвожденному богу.
— Они даже могут присоединиться к армии саксов, — с горечью продолжил Сигтрюгр.
— Возможно.
— И что же мне тогда делать? — Это был не вопрос, скорее возглас отчаяния.
— Переселишься в Беббанбург, — спокойно ответил я.
Около полумили мы ехали молча, потом дорога привела к броду, где можно напоить лошадей. Я проехал немного вперёд, остановил Тинтрига посреди пыльной дороги и прислушался к тишине дня.
Сигтрюгр последовал за мной.
— Я не могу сражаться и со скоттами, и с саксами, — сдержанно сказал он, не желая, чтобы я счёл его трусом. — Только не одновременно.
— Саксы будут хранить перемирие, — успокоил его я в уверенности, что не ошибаюсь.
— В следующем году, — сказал он, — или, может, год спустя, войска Мерсии и Уэссекса придут на север. Я смогу остановить их. У меня достаточно воинов. По крайней мере, могу заставить их пожалеть о том, что они вообще слышали о Нортумбрии. А если ещё и с твоими людьми — мы зальём землю их вонючей кровью.
— Я не хочу воевать против Этельфлед, — возразил я, — я дал ей клятву.
— Значит, ты сможешь убивать этих ублюдков, западных саксов, — зло сказал он, — а я стану бить мерсийцев. Но если у меня будет мало воинов — я не смогу сражаться.
— Верно.
— А выкинуть Константина вон, обратно в его лачуги? Я справлюсь с этим, вот только какой ценой?
— Дорогой ценой, — ответил я, — скотты дерутся, как злобные хорьки.
— Ну, значит... — начал он.
— Я знаю, — прервал я. — Ты не можешь потерять большую часть армии в битве со скоттами, по крайней мере, до тех пор, пока не побил саксов.