Она содрогнулась, представив, как ее хватают эти длинные пальцы. Нет, он не станет, конечно не станет. Никто даже не говорил, что он покушался на женщин. И даже напротив, хозяйки пивных шептались — если он на что и способен, в чём большинство из них сильно сомневалось, то уж точно хочет быка, а не тёлку. А как иначе объяснить те часы, которые они с сэром Джерардом проводили вдвоём? И чего ещё ожидать от взрослого мужчины с голосом маленького мальчика?
Они подошли к конюшне, и у Элены внутри всё сжалось, но мастер Рафаэль прошагал мимо, в пыльный внутренний дворик, ведущий к большому дому. Элена следовала за ним так близко, что когда он остановился и обернулся, чуть не упала в его руки. Он поглядел сверху вниз, потом протянул ручищу к ней. Элена отшатнулась, но управляющий лишь сдернул с её лица тряпичную маску.
— Отряхни с платья пыль, девочка. Тебя желает видеть леди Анна.
Элена в ужасе смотрела на него.
— Мастер Рафаэль... то вино... я не хотела, это вышло случайно... клянусь.
Он нахмурился, словно она лепетала на непонятном ему языке.
— Вино? Оно здесь совершенно не при чём.
Суровое выражение его карих глаз внезапно смягчилось. Он сжал её плечи, и Элена съёжилась под его руками. Управляющий заговорил мягче.
— Тебе нечего бояться. Госпожа довольна тем, что о тебе слышала — ты хорошая девушка, скромная и воспитанная. Она решила взять тебя в дом вместо одной из надоевших горничных.
Элена изумлённо смотрела на него, не в силах поверить, что леди Анна даже знает о её существовании. Элена видела её раньше, но леди Анна никогда с ней не говорила. Так в чём же дело? Все указания крестьяне должны получать через управляющего, рива или бейлифа. А Элена в основном работала в поле, как и мать, а прежде — и бабка. Элена не подходила к хозяйскому дому дальше кухни, расположенной снаружи, во внутреннем дворе, куда её посылали принести поварам овощи или травы. Она ненавидела это место, огромное и шумное, со сверкающими ножами и людьми, носящимися взад-вперёд, выполняя приказы. А хуже всего — удушливый жар печей, дым, пар и висящая в воздухе вонь горелого жира, от которых глаза Элены начинало жечь, и слёзы текли ещё до того, как она переступала через порог. Ей всегда казалось, что муки ада должны быть похожи на кухни в поместье. Пресвятая Дева, неужто ей придётся там работать?
Она глядела на маргаритки, пробивавшиеся через пыль между булыжниками.
— А как она... как леди Анна обо мне узнала?
— Мне известно, что она искала новую горничную с тех пор как обрюхатили ту глупую девчонку, — ухмыльнулся смотритель. — Вот я и положил на тебя глаз. Думаю, ты прекрасно справишься.
Леди Анна стояла у окна, седеющие волосы мягкими складками покрывала льняная шаль. Безжалостно льющееся вечернее солнце освещало её тусклую шелушащуюся кожу, острые выступающие скулы. Леди Анне ещё не исполнилось и шестидесяти, но в глазах Элены она выглядела древней старухой, даже старее её бабки. А возможно, так оно и было. Глаза и рот окружали глубокие морщины, следы многих лет опасений и тревоги. Мать Элены говорила, что эта несчастная вот уже двадцать лет проводит ночи как вдова. А уж кому, как не Сесили, знать о скорбях вдовства, ведь её собственный муж скончался от болотной лихорадки ещё до того, как Элену отняли от груди.
Элена лишь кратко взглянула на леди Анну и присела в неуклюжем реверансе — комната восхищала её гораздо больше, чем её обитательница. В сравнении с деревенскими домами помещение казалось огромным, с высокими потолками и тяжёлыми гобеленами. Массивные кресла резного дерева и ещё более внушительных размеров сундуки стояли вдоль стен. Деревянный пол устилали не камыши, а ковры, поблёскивающие как вода на солнце. Элена никогда прежде не видела шёлка. Ей страшно хотелось прикоснуться к ковру, провести рукой по замысловатым узорам из синих, алых и жёлтых цветов, сплетённых так, что непонятно, где заканчивается один и начинается другой. Такие цветы не растут на лугах Гастмира. В дальнем углу разместилась широкая кровать под высоким балдахином, спадающим изящными петлями на богато расшитое покрывало. Элена догадалась — здесь спит сэр Джерард, сын леди Анны, когда бывает дома. Неужто такая великолепная постель может принадлежать кому-то кроме лорда поместья? Кровать казалась шириной с целую комнату вроде той, где Элена с матерью жили, спали и готовили еду. В Гастмире ходили слухи, что сэра Джерарда недавно сразила лихорадка. В сознании Элены появилась грешная мысль — если бы она могла целый день отдыхать в такой постели, тоже объявила бы себя больной. Она поспешно перекрестилась, отгоняя дьявольское искушение.
Подобно своему отцу, сэр Джерард отсутствовал годами, сражаясь сначала в войске короля Ричарда в Святой земле, а позже — с королём Иоанном в Аквитании. Сесили говорила — стыд и позор единственному сыну покидать свою бедную мать, заставляя нести бремя управления поместьем и деревней. Но все деревенские женщины и немало мужчин были вынуждены признать, что в отсутствие сына леди Анна управляла поместьем не хуже мужа, а кое-кто шёпотом утверждал, что на самом деле даже лучше. В ней живёт дух и упорство барсучихи — по секрету говорила Марион мать Элены, а Сесили славилась как женщина, не рассыпающая комплименты понапрасну.
Из распахнутых окон доносился далёкий шум голосов, грохот и удары десятков цепов в руках работников, но внутри комнаты тишину нарушало лишь гудение залетевшей сквозь открытые створки навозной мухи. Элена беспокойно переступила, внезапно осознав, что леди Анна не отводит от неё взгляда с тех пор, как она вошла.
— Миледи? — поклонился мастер Рафаэль.
Анна подняла взгляд, словно вдруг поняла, что ей следует говорить.
— Мастер Рафаэль сказал мне, что ты хорошая девушка. Ты каждый день читаешь молитвы?
— Элена покосилась на мастера Рафаэля, засомневавшись, вопрос это или утверждение. Но леди Анна не ждала ответа.
— Сколько тебе лет, дитя?
— Пятнадцать, миледи.
— Так молода, — вздохнула леди Анна. — И ты не замужем? Ты ещё девственница?
— Да, миледи, — ответила Элена, едва успев понять, что солгала, ну, почти солгала. После их с Атеном последней ночи она вряд ли вправе называться девственницей, но эта ложь не имела значения ни для кого, кроме нее самой. Она покраснела от этого воспоминания. Это была её первая ночь любви, её первый раз. И мог ли кто-то любить так страстно, как она обожала Атена? Она и не знала, что собственное тело могло доставлять ей такое удовольствие, и даже более, чем сам момент страсти — тепло и ласка, когда потом она лежала в его объятиях под звёздами, желая, чтобы он никогда её не отпускал. Теперь она стала женой Атена, настоящей женой.
— Но я надеюсь вскоре выйти замуж, как только... когда вернутся священники и церкви снова откроют.
— Конечно выйдешь, дитя. Каждая женщина надеется выйти замуж, почему бы и нет? Ты юная и хорошенькая, с такими прекрасными рыжими волосами. Уверена, в своё время для тебя найдётся супруг. Однако сейчас мастер Рафаэль утверждает, что ты хочешь работать в доме, на меня. Очень хорошо.
В улыбке леди Анны было нечто странное, она словно заставляла себя проявлять жизнерадостность, которой не чувствовала.
— Твои обязанности будут необременительными. Уверена, после работ в поле ты и за труд их не посчитаешь. И, конечно, нужно подобрать тебе хорошенькое платье, более подходящее для твоего нового положения. Осмелюсь сказать, тебе понравится. Но для этого нам ещё хватит времени, после молотьбы ты, должно быть, голодна и хочешь пить. Ступай, поешь, а когда освежишься, мы обсудим твои обязанности.
Элена оглянулась. На большом столе не было ничего кроме длинной неоконченной ленты, вышитой золотом, и пары маленьких серебряных ножниц, видимо, для обрезания нитей.
Леди Анна указала на большой сундук в дальнем углу. Он был покрыт белой скатертью, на ней стояли кувшин, маленькое деревянное блюдце с солью и деревянная тарелка, прикрытая от жужжащих мух плетёной крышкой из лозы. Рядом с сундуком разместилась низенькая скамейка.
Элена сомневалась. Она ужасно проголодалась, но не могла понять, почему ей предлагают еду. Может, ради проверки застольных манер? Она никогда не ела в таком зале, но от тех, кто прислуживал за столом, знала, что при этом полагалось выучить целую кучу правил — не чесать голову во время еды, не допускать отрыжки и не запускать пальцы в общее блюдо слишком глубоко. Те, с кем она делила полуденный перекус или ужин, не соблюдали подобных правил. А что если она совершит какую-то непростительную ошибку — её с позором вышвырнут вон?
Элена почувствовала, как чья-то рука берёт её за локоть — мастер Рафаэль спокойно, но твёрдо провёл девушку через комнату и усадил на скамью. Взмахнув рукой, чтобы прогнать мух, он поднял плетёную крышку. Под ней оказался кусок хлеба и ломтики баранины. Мастер налил в кубок хорошую меру эля и поставил рядом с хлебом. Элена глядела на него, готовая сказать, что вовсе не голодна. Однако он покачал головой, будто понял её без слов, и понизил голос:
— Тебе следует хотя бы попробовать каждое блюдо, иначе леди Анна сочтёт это страшным оскорблением.
— Но вдруг я сделаю это неправильно... — прошептала Элена.
— Преломи хлеб, обмакни в соль и откуси кусочек. Потом возьми ломтик-другой баранины, а когда проглотишь и твой рот опустеет — отпей из кубка. — Он ободряюще улыбнулся. — Совсем не сложно, верно?
Медленно и старательно, Элена сделала всё в точности как он приказал, изо всех сил стараясь есть изящно, не уронить ни крошки и не пролить ни капли. Это оказалось непросто — едва попробовав еду, она почувствовала себя ещё более голодной, ей хотелось набить рот мягким пшеничным хлебом и приправленной травами сладкой бараниной, которые так мало походили на тот грубый и чёрствый крошащийся хлеб [7] и жёсткое солёное мясо, к которым она привыкла. И хотя Элена пообещала себе съесть лишь один кусочек, она уничтожила всё до крошки, словно неделю не ела. Она осушила кубок и поднялась, сделала неуклюжий реверанс.
— Благодарю вас, миледи.
У леди Анны словно перехватило дыхание. Она ответила с глубоким вздохом, откинувшись на спинку кресла, и так крепко вцепилась в подлокотники, что костяшки пальцев побелели.
— Всё хорошо... но я устала. Эта невыносимая жара... Иди домой и возвращайся завтра, к заутрене. Моя горничная, Хильда, покажет тебе, что делать.
Мастер Рафаэль поклонился, вывел Элену из комнаты и провёл по лестнице вниз, во внутренний двор. Она встревоженно смотрела на него, пытаясь понять, не является ли то, что её отправили домой так внезапно, признаком недовольства.
— Ты всё сделала как надо, — отозвался он. Но когда Элена повернулась, чтобы уйти, управляющий схватил её за плечо, снова развернув лицом к себе.
— Если я когда-нибудь буду тебе нужен... — Он колебался. — Я... ты мне нравишься, Элена. Если потребуется, я стану защищать тебя как собственную сестру или дочь.
Увидев голод в его глазах, Элена испуганно вздрогнула. Юные девушки всегда чувствуют желание немолодых мужчин, гораздо более явно, чем мальчиков своего возраста. И не отвечая на любовь — это случается редко, девчонка жестоко высмеивает несчастного. Однако жестокость была Элене не свойственна, и она сделала единственное, что могла — убедила себя, что всё это не так. Опустив взгляд, она выскользнула из-под его руки, едва прошептав "спасибо", и быстро сбежала по каменным ступеням, не оглядываясь назад, хотя была уверена, что он смотрит ей вслед.
Как только Элена скрылась из вида, страх превратился в гнев на себя за этот испуг. Как они смели проверять, достаточно ли хороши её застольные манеры для того, чтобы им прислуживать? Они думают, деревенские едят с пола, из корыта, как свора собак? Можно подумать, ей когда-нибудь понадобится мастер Рафаэль как отец или брат! Да она годами без них обходилась. А если понадобится помощь — теперь у неё есть Атен. Атен! Надо найти его и рассказать новость! Негодование тут же обратилось в волнение, и она восторженно обхватила себя руками. Её избрали, чтобы прислуживать хозяйке поместья! Это наверняка означает деньги и подарки — леди Анна уже упоминала про новое платье.
Она слышала, что богатые хозяйки делают горничным подарки — разные деликатесы, перчатки, безделушки, а когда выходишь замуж — даже кошельки с деньгами. Конечно, Атен женится на ней и без всего этого, с чего бы деревенскому парню надеяться на приданое невесты? Но если дадут приданое — только подумать, что они смогли бы купить. Случившееся между ними прошлой ночью уже казалось ей божьим благословением. Все мысли и тревоги исчезли, и Элена, как маленькая девочка, бросилась бежать через двор и дальше по дороге, переполненная счастьем и возбуждением этого дня.
Раф, оставшийся наверху лестницы, смотрел, как Элена пронеслась за ворота, высоко, как девчонка, подбирая юбки. На тоненькой талии подпрыгивали длинные толстые косы, красным золотом пламенеющие на солнце. Без сомнения, она самая красивая женщина из всех, каких видел Раф. Большинство мужчин сочло бы её неуклюжей и невзрачной в сравнении с черноволосыми дьяволицами, совратившими множество благочестивых рыцарей в Святой земле. Но Элена обладала чем-то, чего в тех женщинах не было никогда, даже в детстве. В ней чувствовалось дыхание чистой невинности, её голубые, как барвинок, глаза смотрели так простодушно и наивно, будто клялись бессмертной душой — эта девушка неспособна никого предать.
Раф поставил на маленький столик перед леди Анной кубок горячего молочного поссета [8], щедро сдобренного крепким вином. Она сидела в кресле с высокой спинкой, устало сгорбившись, прикрыв глаза, подперев голову рукой. Но Раф знал — хозяйка не спит. Сегодня вечером она не позволит себе уснуть.
— Вам нужно выпить, миледи.
От кубка шёл пар, разнося смешанный аромат гвоздики, корицы, имбиря и мускатного ореха. В животе у Рафа заурчало, однако с едой придётся подождать. Он подошёл к сундуку, за которым ела Элена, и аккуратно убрал ещё остававшиеся на нём бутыль, блюдо и кубок. Потом снял покрывавшую сундук белую скатерть, собираясь с духом, чтобы открыть его. Тяжёлая крышка со скрипом откинулась назад.
Раф замер, глядя внутрь, на скрюченное тело. Труп лежал на боку, подогнув ноги, руки скрещены на груди. Вонь разложения уже начинала ощущаться, хотя сэр Джерард был мёртв меньше суток. К счастью, запах пока не настолько силён,чтобы проникнуть сквозь толстые дубовые стенки сундука, но при такой жаре нельзя больше медлить с похоронами. Словно в подтверждение, со стропил, как стая крошечных голубей, спустился рой жужжащих мух. Они ползали по лицу трупа, и теперь их уже не удавалось отогнать взмахом руки.
— Сегодня вечером, в большом зале, вам следует объявить о смерти сына, миледи. Сообщите, что мы уже обмыли и подготовили тело, так что незачем его осматривать.
— Нет! — вскрикнула Анна. — Мне нужно больше времени.
Раф отвернулся, не в силах вынести страдания на её лице, но он не мог позволить себе щадить её чувства.
— Его нужно похоронить завтра, миледи. Если оставить ещё на день, тело начнёт раздуваться от жары. Я прикажу, чтобы за ночь подготовили гроб и могилу.
Анна подняла голову.
— Где? — зло спросила она. — Где мне хоронить сына? Церковь заперта, значит, его нельзя положить в фамильном склепе. Чего ты от меня хочешь — чтобы я закопала его под мусорной кучей?
— В камере для заключённых, под фундаментом [9]. Я спускался проверить её этим утром.
— В кладовой! — возмутилась Анна. Думаешь, я хочу бросить своего сына среди вонючих связок сушёной рыбы и бочек маринованной свинины?
Раф в сердцах хлопнул кулаком по стене.
— Господи, женщина, ты думаешь, я... — взревел он, но тут же, сделав усилие, умолк, не закончив фразы.
Война научила его — те, кого бросили в наспех вырытую общую могилу, просто счастливцы. По крайней мере, унижение для них закончилось. Отрезанные головы, глядящие пустыми глазницами с крепостных валов, и гниющие обезображенные тела, свисающие со стен, быстро дают понять, что самые убогие похороны — честь, которой нет цены.