Получив еще два удара, Толька понял, что не уйдет. Он бросил снаряжение у кривого тополя и с цирковой ловкостью взлетел на толстый сук.
Липа остановилась. Ее клочкастые бока взлетали и опадали от яростного дыхания. Она ударила копытом брошенный щит и с отвращением сказала:
— М-мэ!
Очевидно, она хотела сказать: «М-мэрзость!»
Толька смотрел на нее с тоскливой безнадежностью.
Победители окружили тополь.
— Сидишь? — почти ласково спросила Вика. — Ну и как там? Удобно?
— Да ничего, — уклончиво ответил Толька. Он немного пришел в себя. Все-таки сейчас он был не один на один с бешеным зверем.
— Слезай, джаба с рогами, — потребовал Джонни.
— Фиг, — сказал Толька.
— Хуже будет, — предупредил Борька.
— За штаны стянем, — пообещал Стасик.
— Попробуй. Как врежу каблуком по носу.
Сережка молчал. Он считал, что побежденный враг не стоит разговоров. Он гладил Липу и чесал у нее за ухом. Липа хрипела и косилась на щит. Сережка повернул его краской вниз. Потом взглянул на Тольку и спросил у ребят:
— Что с ним делать?
— Дать ему джару, чтоб запомнил, — мрачно сказал Джонни.
— Десять раз по шее, — предложил Стасик.
— Точно, — откликнулся Борька.
— Нельзя, — с сожалением сказал Сережка. — Пленных лупить не полагается.
— А хоть два разика по шее можно пленному? — с надеждой спросил Стасик.
— Я еще не пленный, — подал голос Толька. — Вы меня еще сперва достаньте.
— Очень надо, — сказала Виктория. — Сиди. А мы здесь посидим. Спешить некуда. Кто кого пересидит?
Толька вдруг почувствовал, что сук очень твердый и не такой уж толстый. Он при каждом движении скрипел и потрескивал.
— Драться будете, если спущусь?
— Не будем, — сказал Сережка. — Нужен ты нам такой…
— Хватит с тебя козы, — усмехнулась Вика.
— Уберите ее, — хмуро сказал Толька. — И где нашли такую сатану…
Вика отвела Липу. Толька уцепился за сук, повис и прыгнул в траву.
Несколько секунд все молчали.
— Забирай барахло и топай, — сказал наконец Сережка.
Толька поднял копье, меч и щит. Вика закрыла Липины глаза
ладонями.
— Сколько рогатых не могли с одной козой справиться, — хмыкнул Джонни.
— Еще полезете — четырех боевых козлов выставим, — пообещал Сережка.
Конечно, сгоряча он прихвастнул. Четырех козлов не нашлось бы на всех окрестных улицах. Но Толька ничего не сказал. Волоча снаряжение, он уходил к своему дому.
История викингов кончилась.
СЛЕД КРОКОДИЛА
Когда Джонни Воробьев перешел во второй класс и достиг солидного восьмилетнего возраста, в его жизни случилась важная перемена. Джонни научился выговаривать букву Ж. Теперь он уже не говорил «джаба» вместо «жаба» и не жаловался на «джуткую джизнь», когда его заставляли причесываться или смазывать зеленкой ссадины. А если коварное «дж» там, где не надо, проскакивало в его речи, это означало, что Джонни очень волнуется или крайне раздражен.
Чаще бывало наоборот. Джонни так гордился своим новым умением, что соседского пса называл иногда Жульбарсом, а не Джульбарсом, просил к чаю яблочный «жем», а в холодный день потребовал для себя «жинсы» и «жемпер».
И новый фильм, который шел в клубе швейной фабрики, Джонни называл «Жек, сын жунглей».
Это была история полудикого пса. Он подружился с бродячим охотником и не раз спасал его от смерти в джунглях девственных американских лесов.
Бывают фильмы, которые и один-то раз трудно досмотреть до конца. А бывают такие, что можно ходить на них десять раз, и чем больше смотришь, тем сильнее хочется увидеть их снова.
Джонни просто влюбился в громадного отважного Джека, в его смелого и благородного хозяина и даже в индейскую девушку Долорес, на которой хозяин Джека в конце концов женился. Кроме этих персонажей в фильме участвовали американские ковбои (отрицательные и положительные), индейцы, мексиканские пастухи в шляпах размером с вертолетную площадку, ягуары, мустанги и крокодилы.
В Джоннином сердце поселилась тоска по заморским странам, жгучим тайнам и приключениям.
Но на родной улице родного тихого городка тайн и приключений не предвиделось. Тоску можно было унять лишь одним способом: посмотреть кино еще раз. Пятый.
Но, во-первых, не было гривенника. Во-вторых, был выходной день. А в выходной поди купи билет, если даже раздобудешь гривенник!
Оставался один путь: использовать знакомства и родственные связи. Не очень достойный способ, но что делать? Тоска съедала сердце бедного Джонни.
Скрутив свою гордость, вздрагивая от презрения к себе, он пошел в соседнюю комнату и сказал сладким ненатуральным голосом:
— Вера, может, сходим в кино на «Жека»? А?
Двоюродная сестра Вера, точнее, Вера Сергеевна, была старше Джонни почти в четыре раза. Как вы помните, она работала воспитательницей в детском саду. Год назад она руководила старшей группой, в которую ходил тогда и Джонни.
День, когда Джонни стукнуло семь лет, Вера Сергеевна запомнила как светлый праздник: именинник твердо заявил об уходе из детского сада. С тех пор они с Верой старались вежливо не замечать друг друга, хотя и жили в одном доме. Правда, иногда Веру Сергеевну мучили угрызения совести. Гордый и свободный Джонни появлялся дома по вечерам нестриженый и лохматый, исцарапанный, с клочьями облезающего загара на плечах, с репьями на майке, со свежими ссадинами на локтях и коленях, со сдержанной удалью в глазах — вольное дитя заросших лопухами улиц.
— О чем думают родители? — горестно шептала Вера Сергеевна и укоряла себя, что за детсадовский период не смогла воспитать из Джонни приличного ребенка.
И вдруг Джонни (подумать только — сам!) обратился к ней с просьбой!
Вера Сергеевна ощутила мгновенный прилив радости и педагогического рвения. Она сдержала, однако, эти чувства. Когда имеешь дело с детьми, надо владеть собой.
— Ну что ж… — почти равнодушно отозвалась она. — А собственно говоря, почему ты не идешь один?
— Билетов не достать. А если с тобой, Федя пропустит.
Киномеханик Федя был хороший знакомый Веры Сергеевны.
— Ты думаешь? — строго спросила Вера. — Ну, меня он, допустим, проведет. А тебя за какие заслуги?
— Мы же все-таки с тобой родственники… — пробормотал Джонни.
Это признание окончательно покорило Веру Сергеевну. К тому же долго упираться было опасно. Джонни мог повернуться и гордо уйти.
— Хорошо, — сказала она с некоторой поспешностью. — Но при одном условии. Вернее, при двух.
Джонни глянул с подозрением.
— Во-первых, ты будешь вести себя как воспитанный человек. Во-вторых, — продолжала Вера Сергеевна, — ты должен выглядеть как нормальный ребенок.
Джонни внутренне содрогнулся. Но выхода не было. Он промолчал.
Молчание — знак согласия. Вера Сергеевна велела Джонни умыться. Потом заставила его надеть все новое, чистое и глаженое. Дала ему белые носочки и новые лаковые полуботинки, которые были куплены недавно и хранились для торжественных случаев. Джонни мужественно прошел через эти испытания. И лишь когда Вера попыталась припудрить ему синяк на подбородке, он тихо проворчал насчет «дженских фокусов». Вера убрала пудру: поняла, что нельзя перегибать палку.
Потом она расчесала Джоннины волосы, которые в обычное время напоминали желтое пламя на ветру. Красивой прядкой она прикрыла великолепную лиловую шишку на его лбу. Джонни, который считал, что следы боев украшают мужчин, стерпел и это издевательство.
Вера старалась еще минут десять и наконец просветленно улыбнулась. Джонни стал похож на мальчика из журнала «Мода для детей», который издается в городе Риге. Вера была так довольна, что забыла о главном. О том, что ее двоюродный братец только снаружи сделался воспитанным и послушным. А внутри-то он остался прежним непричесанным и гордым Джонни.
Но сначала все шло хорошо. Джонни чинно шагал рядом с Верой. Он вел себя так безобидно, что Вера даже подумала, не взять ли его за руку. Но не решилась.
Потом Джонки увидел на тротуаре пустую консервную банку.
— Женя, — мягко сказала педагог Вера Сергеевна. — Ну, объясни, пожалуйста, зачем ты пнул эту банку? Ведь она тебе совершенно не мешала.
Джонни не мог объяснить. Он просто не понимал, как нормальный человек может пройти мимо такой банки и не пнуть.
— А чего она… на дороге. Ну, пнул. Жалко, что ли? — пробурчал он.
— Но ты поднял ненужный шум. И кроме того, ты мог исцарапать новую обувь.
«А холера с ней», — чуть не ответил Джонни, но вовремя сдержался. И послушно сказал:
— Я больше не буду.
Вера Сергеевна не заметила иронии и осталась довольна.
«Не такой уж он вредный, — размышляла она. — И характер его похож не на колючую проволоку, как мне казалось раньше, а скорее на мягкую круглую щетку — ершик для мытья бутылок. Если слегка тронуть — колется, а если сжать покрепче — «ершик» сомнется, и все в порядке». Она решила эту мысль сегодня же вечером записать в свой педагогический дневник. А пока продолжала воспитывать Джонни:
— Ну скажи, что у тебя за походка! Зачем ты елозишь руками по бокам?
Джонни елозил руками, потому что ладони его машинально искали карманы. Но на привычных местах карманов не попадалось. Джонни едва не плюнул с досады, но опять сдержался. На нем была не то рубашка, не то легкая курточка с матросским воротником, блестящими пуговками и плоскими кармашками у пояса. Джонни поднатужился и засунул в каждый кармашек по кулаку.
Стало гораздо легче жить. Но тут снова возвысила голос Вера Сергеевна:
— Женя! Ты сошел с ума! Вынь сейчас же руки! Ты растянешь карманы и подол.
Джонни вынул, но хмуро спросил:
— Ну и что?
— Как «что»? Будет некрасиво!
— А зачем карманы, если нельзя руки совать? — строптиво поинтересовался Джонни.
— Как зачем? Фасон такой. Ну и мало ли что… Например, платочек положить…
— Что положить? — с благородным возмущением спросил Джонни.
— Господи, что за ребенок! — вполголоса произнесла Вера Сергеевна.
Джонки стерпел и «ребенка».
Но у всего на свете есть границы. В том числе и у терпения.
— Женя, — печально сказала Вера. — Ну почему ты не можешь вести себя как все нормальные дети?
А что он сделал? Поднял с земли фанерку и пустил в воздух. Они шли как раз по краю оврага, и Джонни захотелось посмотреть, долетит ли фанерка до ручья.
Она не долетела.
— Женя…
Джонни круто развернулся и встал перед сестрицей. Снова сунул в кармашки кулаки. Смерил Веру Сергеевну взглядом от босоножек до завитков на прическе. И с чувством сказал:
— Иди ты… одна в кино, к своему Феде.
Затем он сделал шаг к откосу и бесстрашно ухнул вниз сквозь колючие кустарники и травы.
— Женя-а! Что ты делаешь!
Не оборачиваясь на жалобные крики, Джонни пробрался сквозь заросли к тропинке, которая вела к ручью и дальше, на другой берег оврага. Это был самый короткий путь к дому.
Джонни подошел к воде, мстительно поглядел на свои лаковые башмаки и, не снимая их, перешел ручей вброд. («О-о-о-о!» — сказала наверху Вера Сергеевна.) Затем он шагнул на доски — остатки прогнившего тротуарчика, — глянул на песок рядом с досками… Замер. Опустился на колено…
Вера Сергеевна продолжала причитать и звать ушедшего брата. Смысл ее криков можно было выразить одной строчкой из старинного романса: «Вернись, я все прощу».
Но Джонни не слышал.
Помните Робинзона? Помните, что он почувствовал, когда увидел на песчаном берегу чужой след? То же самое испытывал сейчас и Джонни.
Не только у Джонни были в этот день неприятности. Его друзьям тоже не везло. Как по заказу.
Командир всей компании, шестиклассник Сережка Волошин, разочаровался в давнем своем приятеле Сане Волкове. С Волковым делалось неладное. Футбол и купание надоели ему. Про интересные истории, которые все по очереди рассказывали по вечерам на Викином крыльце, Саня сказал: «Муть!» Саня перестал покупать в буфете на вокзале мороженое с клубникой и копил деньги на мопед. Он отказался читать книгу «Туманность Андромеды» и заявил, что там все неправда. С младшим братом Митькой он торговался из-за велосипеда и продавал очередь кататься по десять копеек за полчаса.
В общем, скучным человеком стал Волков. Нет, Сережка не ругался с ним и даже не говорил ничего. Но чувствовал: дружба не клеится. Не то что в прежние года.
Он поделился грустными мыслями с одноклассницей и соседкой Викой:
— Что-то не то с Санькой…
— Переходный возраст… — рассеянно откликнулась Вика.
— Не туда он переходит, — мрачно сказал Сергей.
Но Вика не ответила. Она переживала свои неудачи.
Только что Вика поссорилась со своим юным дядюшкой Петей Каледонцевым.
Петя был студент. Он приехал в гости к родственникам, в том числе и к Вике. В августе он собирался отправиться на стройку со студенческим отрядом, но до этого должен был пересдать экзамен: у Пети был «хвост» по органической химии. С «хвостом» его, конечно, в отряд не взяли бы.
Петя собирался в тихом городке отдохнуть как следует и подготовить химию. Отдыхал он успешно, а что касается химии… Но, в конце концов, он был взрослый человек и отвечал за свои дела сам. Не то что Вика. За Вику отвечала ее тетя, Нина Валерьевна, потому что Викины родители, как обычно, проводили отпуск в туристической поездке, на этот раз заграничной.
Нина Валерьевна, жалуясь на головную боль и прочие недуги, жаловалась заодно и на Вику. Та была «кошмар, а не девочка». А Петя — младший брат Нины Валерьевны — хороший. Он был вежлив, изящен, весел. У него были тонкие усики и внешность юного матадора.
Ребята сначала прозвали Петю Каледонцева Дон Каледон, а потом — Дон Педро.
Чтобы не скучать вдали от столицы, Дон Педро привез с собой портативный магнитофон с длинным иностранным названием.
Из-за этого магнитофона и вышла ссора. Вике хотелось послушать ультрамодные записи, а Дон не давал.
— Опять трогала? — грозно спросил он, когда увидел, что магнитофон стоит не на месте.
— Рассыплется, что ли? — сказала Вика.
— Сколько раз говорил: не лапай!
— Жадина! Иди тетушке пожалуйся!
— Чего это я буду жаловаться? — удивился Петя.
— Она меня отругает, а тебя пожалеет. Она и так все время: «Ко-ко-ко, мой Петенька! Ко-ко-ко, мой цыпленочек! Скушай котлеточку, деточка…»
Петя счел несолидным сердиться на девчоночьи выходки.
Он засмеялся и сказал:
— Очень похоже.
Обманутая этим смехом Вика ласково попросила:
— Ну дай. Я только одну пленочку послушаю.
— Обойдешься, — сказал Петя, — без музыки. Маленькая еще.
Вика подошла к открытому окну и оттуда сказала:
— Жмот ты несчастный, Дон Педро… Дон Пудра… Дон Пыдро!
Петя пустил в нее толстым учебником органической химии.
Вика пригнулась, и книга вылетела в окно, хлопая листами, будто курица крыльями.
Следом выскочила Вика.
Теперь они с Сергеем сидели на крыльце и грустно думали каждый о своем.
К ним подошли братья Дорины — Борька и Стасик. Борька прижимал к груди кота Меркурия.
Отец выгнал братьев из дома. Не насовсем, а до вечера. А кота Меркурия — насовсем.
Кот был не простой, а электронный. Братья сделали его два года назад, но до сих пор старались усовершенствовать. Мышей ловить Меркурий не умел, потому что придумать электронное обоняние Стасик и Борька не смогли. Зато он ловко хватал с пола стальными челюстями разные мелкие предметы и с жужжанием возил их по комнате.
Братья хотели сделать отцу сюрприз. Они придумали вот что. Когда отец придет с работы, Меркурий схватит в зубы его домашние туфли и подвезет прямо к порогу.
Папа Дорин был очень аккуратный человек. Туфли его стояли всегда на одном месте, а приходил с работы он без восьми минут в пять часов.