Все чересчур громко обрадовались. Потому что тревога не исчезла совсем и ее старались прогнать лишним шумом. Пришла на помощь и погода. Зябкий ветерок утих, последние клочки облаков улетели, и солнце обрадованно обрушило с высоты густой июльский жар.
— Ух… — Нилка стянул через голову свитер.
— Э, Нилушка, — забеспокоился Слава. — А как насчет "Огуречного мальчика"-то? Попозируешь чуток?
— Ну, пожалуйста! С'сейчас?
— Сперва на колокольню! — весело скомандовала Оля.
Наверху Нилка вспрыгнул и уселся на точеные перила, которые перегораживали арочные проемы. Замахал тонкими руками, будто ощипанными крыльями. Борис быстро встал рядом:
— Вот сыграешь вниз, собирай тебя потом по деталям… Это тебе не со шкафа планировать.
— Не сыграю! У меня абсолютно никакого страха высоты… А колокола с'скоро здесь повесят?
— К осени, — сказал Слава. — Льют по заказу…
— А можно будет позвонить?
— Это уж как отец Евгений скажет, — рассудил Слава. — Если ты очень его попросишь, тогда…
— А чей это отец? — удивился Нилка.
Ему объяснили.
— Ну, он-то уж с'само собой разрешит! — Нилка радостно заболтал ногами. Зеленый сапожок слетел на кирпичный пол.
— Нил звонил, звонил, звонил и сапог свой уронил, — сказал Федя.
— Ох, идея! — обрадовалась Оля. — Когда Нилка опять полетит на съемках, пусть у него сандаль с ноги свалится! Такая будет… бытовая деталь. Для правдоподобия.
— И кому-нибудь по голове, — сказал Борис. — Реализм.
— Не по голове, а под ноги, — уточнил Федя. — А тот поднимает и бросает обратно, Нилке… Можно, чтобы Степка? Он давно просит, чтобы его хоть немножко сняли…
ПОЩЕЧИНА
Сниматься в эпизоде "Упавший башмак" Степка согласился с восторгом. Федя отпросил его у Ксении, чтобы не водить нынче в детский сад. Пошли к Оле. Борис оказался уже там. Они с Олей готовились проявлять вчерашнюю пленку. Борис небрежно сказал:
— Ты забирай камеру, да топайте со Степкой вдвоем. Там дела-то на две минуты, чего всей оравой идти…
Федя добродушно хмыкнул про себя: Борька не упустит случая побыть с Оленькой вдвоем. Ладно уж. В конце концов, самостоятельно поработать камерой — тоже хорошее дело.
— Экспонометр не бери, лишняя возня, — посоветовала Оля. — Ставь на солнце диафрагму шестнадцать, а в тени восемь… А телевик возьми на всякий случай. И э т о не забудь.
"Это" — небольшой, с елочную хлопушку, баллончик с карбозолью. После стычки на улице Репина "химсредство" всегда брали с собой, если шли на съемку. Федя сунул баллончик за резинку на поясе, выпустил майку поверх трусов, положил в задний карман телевичок-насадку.
— Ой, а сандаль-то! Что Степка ловить будет?
— Вон там, на полке, — засмеялась Оля. — Встрепанный Нил примчался ни свет ни заря, специально принес. "А то, — говорит, — опять из-за меня дело сорвется…"
— А где он сам-то?
— Движет искусство, — сообщил Борис. — Пошли со Славой на пустырь, где прадедушкина стена. Миссисипи будет красить забор, а Слава писать шедевр… Они вчера договорились.
— А почему не у церкви?
— Чтоб никто не отвлекал от творческого процесса.
— Степан, поехали тоже двигать искусство!
Степка прыгнул на багажник, и они покатили на берег Ковжи. Именно там, у старинной беседки над обрывом (архитектурный памятник!), Федя решил снять падение Нилкиной сандалии…
Степка — он умница, артистом будет! Сразу понял, что от него требуется. Очень натурально оглядывал заречные окрестности, пустил с берега бумажного голубка, помахал ему рукой, сел в траву и весело удивился, когда к ногам его шлепнулась растоптанная сандалия. Глянул в небо, сделал вид, что заметил пролетающего Нилку, вскочил. Радостно швырнул сандалию вверх. То, как Нилка ловит ее в небе, снимут потом.
Вся сценка заняла двадцать секунд, не больше.
— Отлично, Степ!.. А давай снимем дубль! Для подстраховки… — Честно говоря, просто хотелось поснимать еще. — Давай теперь так: будто ты сандаль прямо в руки ловишь!
— Давай! — возликовал Степка.
Федя забрался на перила восьмигранной беседки, прислонился к обшарпанной штукатурке колонны. В правую руку взял камеру, нацелился. Левой собрался швырнуть вверх сандалию.
— Внимание!..
Степка с готовностью задрал вверх голову: кто, мол, там летит под облаками?.. Но Федя с досадой сказал:
— Стоп. Накладочка… — Потому что позади Степки, шагах в двадцати, на берегу появилась группа ребят с воспитательницей. Наверно, из городского летнего лагеря… Хотя нет, скорее интернатские или детдомовские. Девочки в мешковатых клетчатых платьях, мальчишки в потертой школьной форме (в такую-то жару!). Даже издалека заметна печать казармы и сиротства, которая лежит на таких вот пацанах…
А может, все-таки снять их? Вдруг пригодится для какой-нибудь монтажной перебивки?
Высокая воспитательница среди блеклых своих питомцев ярко выделялась цветным, будто клумба, платьем и широкой соломенной шляпой. Она громко и раздраженно вещала:
— Теперь посмотрим на тот берег. По генеральному плану… Я сказала: по-смот-рим на тот берег! Южаков!.. По генеральному плану развития города Устальска, утвержденному сессией облсовета, на том берегу…
Нет, к хорошим, к лирическим эпизодам эти кадры, конечно, не отнести. Но для юмора, видимо, сгодятся. Тетка похожа на фрекен Бок из мультика про Карлсона… Федя пожужжал камерой… На него и на Степку не обращали внимания. Скорее всего, просто не видели… Да, забавные будут кадры: как воспитательница старается, а ребятам ее лекция до лампочки… Только дядька, появившийся на заднем плане, нарушает композицию кадра. Тьфу ты, еще и в милицейской форме… Надо снять ребят и наставницу покрупнее!
Федя навинтил телевичок, подзавел пружину и ухватил группу в рамку видоискателя.
— …микрорайон, в котором предусмотрены все удобства. В том числе и центр эстетического воспитания детей, которые… Да что это такое! Вам не эстетическое воспитание, а свинокомплекс нужен!.. Южаков, иди сюда! Я кому сказала!
Мальчишка Нилкиного возраста, в большом, не по росту, костюме, волоча ноги, подошел.
— Ты почему башкой вертишь и других отвлекаешь, когда я рассказываю? Ты долго будешь нервы людям мотать, свинья такая? Опусти руки!..
Мальчишка что-то бормотнул.
— Опусти руки, я сказала!..
Тот и руки, и голову уронил. Воспитательница пальцем подняла его лицо за подбородок, хлестко ударила по щеке.
Степка тихо вскрикнул.
Федя поймал себя на том, что все еще жмет кнопку спуска. И прежде чем он выключил камеру и кинулся, рослая цветастая тетка ударила мальчика еще несколько раз: рванула вниз локоть, которым тот закрылся, и с двух сторон хлестанула так, что голова мальчишки дернулась туда-сюда, будто на резинке.
— Вы что делаете?! — Федя орал это уже в полете, когда прыгнул с перил. — Как вы смеете!! — Он врезался в толпу. Мельком увидел распахнутые глаза и открытые рты ребят. И — крупно, в бисере пота, в подтаявшей косметике — лицо интернатской дамы. Она не испугалась. Возвела выщипанные брови:
— Это что за явление? Заступник, надо же! За Южакова заступается!
— Какое вы имеете право! — яростно сказал Федя. Он и сам не ожидал в себе такого гневного клокотания. — Среди бела дня!.. Силы много, да?
— На тебя хватит, сопляк! — Она решительно надвинулась. Федя держал камеру у груди. Машинально нажал спуск.
— Он еще и снимает! — взвизгнула дама. — Шпион паршивый! Я узнаю, из какой школы!
— Я тоже узнаю… откуда вы… Пленка не соврет!
— В чем дело, граждане! — Это был веселый и мужественный голос. Рядом возник тот самый милиционер. Вот счастье-то!
— Товарищ старший лейтенант! Она мальчика била! По лицу! Прямо на глазах у всех!
У старшего лейтенанта было славное, смелое лицо. Красивое даже. Впалые щеки, сросшиеся брови, прямой нос над крепким ртом, темная полоска усиков на верхней губе. Краешком сознания Федя отметил про себя, что милиционер похож на офицера-подводника из какого-то старого фильма про войну…
— Как она смеет издеваться! Вы… составьте протокол!
— Протокол? — Старший лейтенант повел по лицам взглядом, в котором смесь дружелюбия и служебной строгости. — А что случилось, Ия Григорьевна?
"Ия Григорьевна"! — ударило по Феде. — Знакомы, значит! Вот вляпался!" — Симпатичность старшего лейтенанта вмиг потускнела. Но все-таки он же — милиция! Он же должен…
— Она ударила… — с болезненным выдохом произнес Федя.
Стеклянным голосом Ия Григорьевна произнесла:
— Дети! Я кого-нибудь била? Я вас спрашиваю о-фи-ци-ально!
— Не-не… — раздалось робко и вразнобой.
Интернатское воспитание. Вот и заступайся за них…
— Она била! — звонко сказал Степка. Он стоял шагах в пяти позади Феди.
Уже ясно понимая, что справедливости здесь не будет, Федя сказал с обидой и горьким злорадством:
— Ладно! Пленка покажет…
Ия Григорьевна обратила к старшему лейтенанту блестящее от оскорбленности и капелек лицо:
— Т о в а р и щ м и л и ц и о н е р! Разве детям разрешено вести съемку посторонних лиц?
— У тебя есть разрешение? — Старший лейтенант глянул на Федю без симпатии.
— Какое разрешение? И при чем тут я?.. Это же она…
— Разберемся, — казенно пообещал милиционер. — Дай-ка сюда аппарат.
— Зачем?
— Дай, говорю! — неожиданно рявкнул он.
От этого вскрика все вокруг будто рассыпалось на осколки и сложилось уже по-иному. Был теперь перед Федей дембиль. Не такой откровенный, как другие, без толстой шеи и казарменной рожи, но все равно — безжалостный, непробиваемый.
Дальше шло так, словно кто-то другой вселился в Федю — стремительный, пружинистый, находчивый.
— Степка! — Федя рывком обернулся. — Лови!.. Беги к Ольге, спасайте кассету!
Степка — ну до чего же молодец! Поймал камеру в ладони! И рванулся прочь, не потратив ни мига! И прошло секунды три-четыре, прежде чем Ия Григорьевна завопила по-базарному:
— Дети! Держите негодяя!
Несколько мальчишек переглянулись и… кинулись за Степкой. Гады, холуи проклятые! И они бы догнали, но Степка оказался умнее. Добежав до беседки, рванул на себя прислоненного к перилам "Росинанта". С натугой толкнул его, встал на педаль, просунул под раму другую ногу. И поехал так, вихляя и отчаянно переваливаясь на педалях.
Его и сейчас догнали бы — уже тянулись на бегу к багажнику. Но тропинка пошла под уклон, дребезжащий "Росинант" набрал скорость и унес на себе Степку в Беседочный переулок, откуда дорога на Песчаную, а потом на улицу Декабристов…
Докатит? Господи, он же ездить-то еще толком не умеет на большом велосипеде. И камера в руке, и за руль держаться надо! А если встречная машина? Спаси и сохрани — Федя сунул в вырез майки ладонь, сжал крестик…
Крепкая рука ухватила его за локоть, стиснула до боли, рванула. Федя вскрикнул, крестик вырвался из-за ворота, закачался поверх пятнисто-красной майки.
— Любитель кинотрюков, значит? Каскадеры, кинопогони… — Старший лейтенант говорил с легким придыханием.
— Пустите! — Федя отчаянно дернулся.
Милиционер сказал воспитательнице и мальчишкам, которые вернулись с виноватыми лицами:
— Сопротивление сотруднику правоохранительных органов. Будьте свидетелями в случае чего…
— Вы… не право охраняете! А знакомую преступницу!
— Разберемся в отделении, кто преступница, а кто малолетний уголовник… — Он взял Федин локоть на излом. Больно так! Федя вскрикнул. И… что делать-то, пошел, даже почти побежал за своим мучителем, когда тот широкими шагами двинулся от ребят и воспитательницы. Сперва по берегу, потом по улице Красных партизан, что тянулась вдоль реки…
— Больно же, — сказал Федя сквозь зубы.
— Еще больнее будет, — пообещал старший лейтенант. И добавил издевательски: — Кинорепортеры должны уметь страдать. Им даже пули достаются. В горячих точках планеты…
Ярость рывком поднялась в Феде. Вместе со слезами. И все другие чувства пропали: и унижение от того, что смотрят прохожие, и боязнь. Даже страх за Степку на миг забылся.
— В горячих точках… это где вы на бэтээрах на беззащитных людей, да?!
— Ах ты, сволочь…
— Сам! — И опять вскрикнул от резкой боли в локте.
— Оскорбление сотрудника при исполнении… Ну, мотай, мотай себе дело, крепче пришьют…
— Еще посмотрим, кому пришьют! За издевательство…
Ни малейшего сомнения в конечной справедливости у Феди не было. Пусть суд, пусть всякие следователи и прокуроры! Он все равно докажет, как она била! И как этот… дембиль проклятый… кинулся на него! Одна лавочка — и этот тип в фуражке с кокардой, и визгливая Ия! Ворон ворону глаз не выклюет!.. Ничего, правда свое возьмет. Лишь бы доехал Степка!.. Федя свободной рукой опять взялся за крестик.
— Значит, в Бога веруешь… Ну-ну, проси его…
— А в кого мне верить? В ОМОН с дубинками?
Неудержимая ненависть звенела в нем. Неужели это он, Федька Кроев, осторожный, никогда не лезущий в драки? Перестраховщик!.. Вот, значит, как это бывает, когда ни капли страха! Когда пусть убивают, а ты будешь орать им в рожу все, что думаешь! Всем этим… для кого чужое мучение — сладкая радость. Кто считает себя хозяином жизни, потому что у него резиновая палка!.. Кто убил Мишу!.. Кто довел нашу жизнь до того, что Нилку чуть не увезли в чужую Америку!..
Он пошел медленней. Вскрикнул опять от боли в локте, но уперся. Ненависть сильнее боли. Сказал сквозь слезы:
— Сломаете руку — ответите.
— Сломаем, что надо. Не таких ломали…
Пусть ломает, гад! Федя решил, что потеряет сознание, но с места больше не двинется! Уперся опять. Кажется, трещала кость…
— Дембиль проклятый… Все равно не пойду…
Но отделение было уже рядом. Уютный такой особнячок с колоннами у входа. Старший лейтенант перехватил Федю под мышку, ботинком двинул дверь, толкнул пленника головой вперед. И, пролетая через тамбур, Федя ощутил тяжелый, с оттяжкой удар по пояснице. Тягучая боль заполнила спину, живот, сбила дыхание. Федя влетел в светлое, с желтым полом помещение, грудью ударился о полированный барьер. От муки, от унижения, от ярости он потерял голос. Выговаривал с хрипом:
— Фашисты…
Мокрыми глазами увидел за барьером дежурного — белобрысого молодого дядьку, у которого сквозь редкие волосы просвечивала на голове нежно-розовая кожа. Блестели на серой рубашке старшинские погоны. Дежурный не удивился. Даже голову поднял не сразу.
Федя прижался к барьеру боком. Закусил губу, согнулся, прижал к животу локоть, стараясь унять боль. Ощутил рукой под майкой баллончик… Старший лейтенант опять ухватил Федю за плечо, открыл низкую дверцу, толкнул его за барьер.
— Вот такой ярко-красный фрукт… Оформи, Юра. Дело, видать, непростое, но пока так: нарушение общественного порядка, сопротивление, оскорбление сотрудника…
Белобрысый старшина Юра лениво предложил:
— Так, может, в детскую комнату?
— Нет. Я же говорю, непростое дело. Надо узнать кое-что.
Старшина из ящика стола вынул широкую бумагу. Мельком глянул бледными глазами на Федю. Вздохнул:
— Фамилия…
Федя молчал.
— Фамилия, спрашиваю…
— Чья? — всхлипывая, сказал Федя. — Вот этого лейтенанта, который меня ударил?
Старшина посмотрел на Фединого мучителя:
— Может, малость добавить? Легонько так…
— Обожди, — сказал тот. И обратился к Феде: — Ты совсем шизик, что ли? В колонию захотел?
Федя отошел на шаг, прислонился к стене. Все равно скрутят, сомнут, но хоть несколько секунд он будет отбиваться… Надо протянуть время, чтобы спрятали пленку… Господи, только бы доехал Степка! Только бы не разбился!..
— Будешь говорить?
— Адвоката давайте, — хрипло сказал Федя. — Сейчас полагается, если арестовывают, чтобы сразу адвокат был.
Они посмеялись — негромко так, утомленно даже.
— Грамотный, — сказал старшина. — Интеллигенция, сразу видать.
"Говорят, Мишу так же травили: интеллигенция…"
— Верующая к тому же интеллигенция, — заметил старший лейтенант. — А все равно дурак… Как мы тебе адвоката вызовем, если не знаем твоей фамилии.