Когда человек что-то твердо решил, у него спокойно и радостно на душе. Джонни сказал Вере «доброе утро». Потом без напоминания вынес мусорное ведро. За завтраком он не шипел и не свистел сквозь дырку от выпавшего зуба. Он сделал в этот день почти все уроки и не забыл взять в школу сменную обувь. Все было хорошо.
И только у самой школы, когда Джонни увидел ребят, он встревожился и приуныл.
Как он не сообразил? Все его друзья знают про мушкетерский костюм! Что они подумают, когда он явится в Дом пионеров в наряде Буратино? Люди же понимают, что нормальный человек так просто не поменяет шпагу на длинный нос, а блестящий плащ и ботфорты на легкомысленный костюмчик деревянной куклы. Они будут искать причину. И когда рядом с ним окажется девочка с голубыми волосами, друзья эту причину увидят. Ну, друзья — это ничего. Но догадаются и недруги!
Джонни представил ухмыляющуюся рожу Шпуни, и все кругом помрачнело…
Если у человека такое состояние, его лучше не трогать. Но Инна Матвеевна про Джоннино состояние не знала. Она знала только, что прическа ученика Воробьева — это нарушение школьных правил. И раз он не хочет стричься, значит, ведет себя вызывающе. Поэтому прямо с порога она громко сказала:
— Воробьев! Ты опять явился нестриженый?
Джонни молча снес оскорбление. Он думал о своем.
— Я, по-моему, с тобой разговариваю, Воробьев!
— Со мной, — согласился Джонни.
— Почему ты не отвечаешь? Думаешь ты стричься?
— Думаю.
— Когда?
— После каникул.
— Меня не устраивает «после каникул»!
— Но это мои волосы. Меня устраивает, — вежливо сказал Джонни.
Класс с веселым интересом слушал разговор. Класс сочувствовал Джонни. Инна Матвеевна это понимала.
— Воробьев! — металлическим голосом произнесла Инна Матвеевна. — Если ты немедленно не отправишься стричься, я сама отведу тебя в парикмахерскую и попрошу постричь под машинку!
Инна Матвеевна любила повторять, что у нее большое терпение, но однажды оно может лопнуть. Видимо, сейчас оно лопнуло. Или по крайней мере затрещало по швам. Но никто никогда не интересовался, есть ли терпение у третьеклассника Воробьева. А Джонни почувствовал, что у него внутри тоже что-то лопнуло. И он приготовился сказать многое. Однако в тот же миг у него сверкнула блистательная мысль — как от крепкого удара по лбу!
Джонни улыбнулся.
— Зачем же? — оказал он. — Зачем вам так трудиться?
И он вышел из притихшего класса.
…Вернулся Джонни в конце урока. Класс дружно и горько ахнул. Голова у Воробьева стала похожа на яблоко с ушами. На ней блестела коротенькая золотистая щетинка.
— Можно мне сесть на место? — кротко спросил Джонни.
Класс опять ахнул, и все посмотрели на Инну Матвеевну — тридцать три ученика, шестьдесят шесть глаз. И в каждом глазу был горький упрек.
Инна Матвеевна опустилась на стул.
— Женя… Зачем ты это сделал?
Джонни взмахнул ресницами и поднял удивленные глаза.
— Вы же сами сказали…
— Но я же только просила: постригись покороче и поаккуратнее.
— Вы сказали — под машинку, — беспощадно уточнил Джонни.
В классе нарастал шум.
— Джонни, а как теперь твой мушкетер? — громко спросили с задней парты.
Джонни горько пожал плечами.
— У него костюм мушкетерский! — раздались голоса. — Для праздника! Как он будет? Безволосых мушкетеров не бывает!
У Инны Матвеевны глаза стали круглые и блестящие.
— Женя! Почему же ты не объяснил?
— Я пробовал один раз. Вы сказали: «Садись, ничего не хочу слушать».
— Он хотел объяснить! — подтвердил класс.
Инна Матвеевна поставила на стол локти, подперла щеки ладонями и стала скорбно смотреть куда-то в пустоту. Класс притих.
— Женя, — сказала Инна Матвеевна. — Я виновата. Я не знала… Хочешь, я принесу тебе свой парик? У него прекрасные локоны. Вполне мушкетерские…
Джонни шевельнул плечом и улыбнулся, как человек, которому вместо потерянного счастья предлагают петушка на палочке.
— И все-таки я принесу, — жалобно сказала Инна Матвеевна.
В это время грянул звонок.
К Джонни подходили сочувствующие. Многие знали про мушкетерский костюм и спрашивали, что теперь будет. Джонни хмуро отвечал:
— Какой уж тут костюм…
Вторым уроком была физкультура, третьим пение, и класс занимался не с Инной Матвеевной, а с физруком и учительницей музыки. Инна Матвеевна пришла только на четвертый урок — пение. До самого звонка она не смотрела на Джонни, а после занятий у раздевалки подошла к нему.
— Знаешь, — сказала она, — я ходила домой… и такое несчастье. Оказывается, мой парик безвозвратно погиб.
Джонни холодно промолчал: судьба парика его не волновала.
— Я понимаю, — печально произнесла Инна Матвеевна. — Ты имеешь право на меня обижаться. Но… не будешь же ты это делать все время, а, Женя? Когда перестанешь сердиться, подойди ко мне и скажи. Хорошо?
— Хорошо, — сказал Джонни. Таким голосом сказал, что Инне Матвеевне стало ясно: это случится не скоро.
Джонни зашел в столярную мастерскую, где семиклассники лихорадочно достраивали скворечники. Он набрал полный портфель стружек — длинных и золотистых. Ведь именно такие стружки были у Буратино вместо волос.
Дома Джонни молча вынес мамины горькие вздохи и упреки. Не ответил на ехидные замечания сестрицы Веры Сергеевны. Он был согласен с отцом, что волосы — не голова, скоро отрастут.
Утром, когда все ушли на работу, Джонни разыскал старую лыжную шапочку — белую с красными полосками. Он отогнул у нее отвороты, и получился длинный вязаный колпак. Изнутри, к его краям Джонни прилепил резиновым клеем кудри из стружек. Потом свернул из плотной бумаги длинный острый нос и приклеил его к собственному носу жевательной резинкой. Глянул в зеркало.
Глянул — и увидел симпатичного веселого Буратино. Почти такого же, как в двухсерийной картине, которую недавно показывали по телевизору. Нос торчал по-боевому (правда, немного мешал смотреть, но к этому можно привыкнуть). Стружечный хохолок надо лбом завивался задорно. В общем, начало было прекрасное. Нужно было теперь подумать об одежде. Ну, да это не мушкетерский костюм. Кто смотрел кино про Буратино, знает, что его наряд был почти такой же, как у обычных мальчишек.
Джонни разыскал голубую с белыми полосками рубашку и оранжевые шорты. Он их раньше почти не носил, потому что не любил за крикливый цвет, но теперь яркие краски были в самый раз.
А на ноги, чтобы смешнее было, Джонни надел большие отцовские носки — зеленые с желтыми клетками.
И здесь Джонни опять задумался. Что делать с обувью? Кеды или сандалии для деревянного Буратино не годились. Как там было в кино, Джонни совершенно не помнил, но из книжки знал, что у тонких, как лучинки, Буратиньих ног были большие остроконечные ступни. Они громко стучали по каменному тротуару, когда Буратино сбежал из каморки папы Карло.
Джонни подумал, что нужны деревянные башмаки… и вспомнил! У Вики есть такие!
Викины родители каждый год ездили туристами за границу и привозили всякие сувениры. Из Голландии они привезли большущие деревянные туфли с загнутыми носами. Раньше местные жители ходили в таких туфлях у себя по Голландии, а сейчас продают их на память туристам.
Один башмак — Джонни это помнил точно — стоит на тумбочке у зеркала, и Вика хранит в нем разные шпильки, пуговицы и катушки с нитками. Наверно, и второй найдется!
Джонни-Буратино прыгнул в мамины резиновые сапоги и помчался к Вике: через двор, через лужу, в которой лежали цепочкой половинки кирпичей. По этим же кирпичам в луже, вниз головой, проскакал другой Буратино. Джонни подмигнул ему и показал язык.
Вика открыла дверь, молча втащила Джонни в коридор и лишь тогда сиплым голосом отругала за то, что он бегает по холоду раздетый.
— Схватишь ангину, будешь, как я, дома торчать.
Горло у нее было перевязано.
Джонни сказал, что он не дурак хватать ангину в последний день перед каникулами. И только после этого Вика поинтересовалась, что означает его странный наряд.
— Не видишь, что ли? Буратино.
— Вижу, что не баба-яга. А зачем?
— Для карнавала, зачем еще… Ты мне дашь ваши деревянные башмаки?
— А мушкетер?
Джонни снял колпак.
— С такой прической?
Вика не удивилась. Про Джоннину стрижку она уже знала.
— А зачем ты себя обкорнал? Такой был симпатичный ребенок…
— Сама ребенок! А что было делать? Все придираются — и в школе и дома! Надоело!
Вика была проницательным человеком. К тому же она хорошо знала Джонни. Она сказала:
— Расскажите это вашей бабушке после двенадцати часов ночи.
— Да правда же…
— Не морочь голову. Зачем тебе костюм Буратино? Не скажешь — не дам башмаки. Зря я, что ли, мушкетерский плащ шила?
Вика была упряма, Джонни это знал. Он слегка покраснел и дерзко сказал, что могут же быть у человека личные причины.
Вика внимательно посмотрела на него, подумала и согласилась, что могут. Больше она не расспрашивала, вытряхнула швейную мелочь из деревянного башмака, и они с Джонни стали искать второй. Нашелся он почему-то в духовке газовой плиты.
Снаружи башмаки были большущие, а внутри не очень просторные. Вика натолкала в них старых газет, и обувь стала совсем впору Джонни. Он с удовольствием потопал по половицам и завертелся перед зеркалом.
— Теперь все в порядке. Ага?
Вика смотрела на него прищуренным взглядом художницы.
— Не совсем «ага». Рубашка слишком обыкновенная. Не интересно смотреть.
— Что же делать? — огорчился Джонни. — Они у меня все обыкновенные.
— Ладно уж… — сказала Вика.
И принесла большой пестрый фартук. Викина мама купила его где-то в Италии Викиному папе: чтобы папа чаще занимался домашним хозяйством. Но он все равно не занимался, и фартук лежал без дела. А выглядел фартук великолепно! На материи были отпечатаны разноцветные рекламные наклейки, игральные карты и даже бутылочные этикетки знаменитых итальянских вин. На многих наклейках был нарисован длинноносый человечек в колпачке. Вика объяснила, что это не Буратино, а Пиноккио из итальянской книжки.
— Не читал? — спросила она.
— Не читал… А в этой итальянской книжке есть девчонка с голубыми волосами? — спросил Джонни и чуть опять не покраснел.
— Есть. Но она не всегда девчонка. Она все время превращается… В общем, она фея.
«Фея даже лучше», — подумал Джонни, и сердце у него сладко заныло. И чтобы Вика не догадалась, он опять начал разглядывать фартук.
— Ты из этой штуки мне рубашку сошьешь? — восхищенно спросил он.
— Все равно делать нечего, дома сижу, — хрипло сказала Вика.
— Карнавал завтра, — деликатно напомнил Джонни.
— Ладно, вечером заходи.
Джонни считал неприличным показывать нетерпение. Поэтому вечером он сначала поужинал, потом поспорил с Верой и только после этого отправился к Вике.
У Вики было тихо и уютно. Родители уехали.
Готовая рубашка висела на спинке стула. Джонни так обрадовался, что даже не обратил внимания на Викино задумчиво-печальное настроение. Он быстренько обрядился в Буратиний костюм и гордо встал перед Викой.
— Ну как?
Вика ответила с непонятной улыбкой и вздохом:
— Счастливый ты человек, Джонни…
— А ты разве несчастная? — удивился он.
— Я не про себя, — уклончиво сказала Вика. Потом велела Джонни встать на стул и начала искать недостатки в его костюме.
Оранжевые штаны показались Вике чересчур новыми, и она пришила к ним клетчатую заплату. Потом ей не понравился некрашеный бумажный нос.
— Будто в сметану обмакнутый. Он должен быть как деревянный.
Она полезла в шкаф за красками, еще раз глянула на Джонни и сообщила, что ноги у него ничуть не лучше носа.
— Белые, как макароны. Весь загар за зиму облез. Давай я их тоже под орех разделаю.
— Это как? — опасливо спросил Джонни.
— Разрисую под дерево.
— А отмоется потом?
— Акварель-то? В момент.
— Валяй, — согласился Джонни. — Буду совсем превращаться в деревяшку…
Кисточки были мокрые и холодные, Джонни хихикал и пританцовывал на стуле.
Вика опять по-взрослому вздохнула:
— Эх, Джонни, Джонни. Беззаботное ты существо. Все бы тебе прыгать…
Джонни пригляделся с высоты и понял наконец: с Викой что-то неладное.
— С Сережкой поругалась? — спросил он.
Вика дернула плечом, поставила ему на ногу большую коричневую кляксу и грустно сказала:
— Больно мне надо ругаться с этим…
— Ясно, — сказал Джонни. — Из-за чего опять?
— Ты разве не видел газету?
Джонни удивленно похлопал ресницами.
Вика взяла со стола газетный лист и сунула
Джонни.
— Полюбуйся.
Это была областная молодежная газета. В нижнем углу страницы синим карандашом кто-то обвел стихотворение. Над ним было напечатано: «Творчество юных читателей». А пониже— «Другу детства». И подпись внизу: «С. Волошин. 8-й класс, средняя школа № 2».
— Ух ты! — восторженно сказал Джонни. — Это он сам написал?
— Кто еще может такую чушь сочинить? — язвительно откликнулась Вика. — Ты читай, читай.
Джонни встал на стуле, как памятник, и начал:
— «Мы с тобой играли в детстве…»
— Да не вслух, — поморщилась Вика.
Джонни тихонько зашевелил губами. И прочитал вот что:
Джонни не очень любил стихи. Но сейчас, когда прочитал, он почему-то вспомнил девочку Катю и задумчиво сказал:
— Он настоящий поэт.
— Он настоящий болван! — вскипела Вика. — Все они там такие в своем литературном кружке! Рифмоплеты!
Джонни знал про Серегу Волошина многое, но про стихи и про литературный кружок не знал. Поэтому он помолчал, переваривая новость. Потом спросил:
— А почему болван?
— Потому что все вранье! Подумаешь, робеет он! Позавчера пришел без меня, залез в шкаф и все варенье из банки стрескал!
— Знаешь, Вика, это разные вещи… — мудро заметил Джонни.
— Ничего не разные! А еще пишет: «Старался быть хорошим»! Он меня в детстве за косы таскал!
— У тебя кос-то никогда не было.
— Были, ты не помнишь. В первом классе.
— У-у… — насмешливо сказал Джонни. — Ты просто злишься за варенье.
— Я за лягушат злюсь! Весь город должен знать, что я их когда-то боялась, да?
— Это же давно было, — успокоил Джонни. — Подумаешь! Я в детстве хомячков боялся. Ну и что?
Вика опять грустно улыбнулась.
— Эх ты… «В детстве». У тебя, Джонни, еще все детство впереди. Не то что у меня.
Такие разговоры Вика вела впервые в жизни. Джонни обиделся. Он ехидно сказал:
— Ты, конечно, уже старуха… Ты давай дорисовывай вторую ногу, а то как я буду?
Вика опять взялась за работу, но сделалась такой печальной, что Джонни ее пожалел.
— Значит, Серега принес газету, а ты его прогнала? — проницательно спросил он.
Вика вздохнула так, что у ног Джонни закрутился воздушный вихрь.
— Ладно, помирю, — снисходительно сказал Джонни. Ему было не привыкать. — Сегодня же помирю. Давай, рисуй живее.
Вика ничего не сказала, но заметно повеселела и недавнюю коричневую кляксу превратила в глазок от сучка. Совсем как настоящий.
Это был длинный вечер. Сначала Джонни привел Сергея, и они с Викой две минуты дулись, а потом рассмеялись. После этого все пошли к Стасику и Борьке. Братья Дорины приостановили монтаж транзисторного охотничьего кота «Меркурий-2» и электролобзиком выпилили для Джонни большой фанерный ключ. Фанеру они покрыли быстросохнущей бронзовой краской.