Скандал был огромный. Командир построил экипаж по «большому сбору» и говорит бедолаге: «Укажите нам негодяев». А она никак узнать не может: мол, у тех паршивцев тапочки были в круглую дырочку. Сами знаете, что это примета хреновая, в таких тапках на лодке весь экипаж ходит.
Но все равно вычислили тех «орлов», и они признались. Женщина смотрит на них, плачет и говорит: «Мне вас не жалко, потому что вы отпетые подонки. А вот ваших матерей я жалею и потому в суд на вас не подам…» Вот такие сердобольные бабоньки у нас в России проживают, – закончил свою историю Олег.
* * *Последнюю бутылку приговаривали в веселом настроении. Штурман Акелов решил не ударить в грязь лицом и рассказал историю из личной жизни, которая при небольшой доработке может претендовать на сценарий для киноленты. Андрей слушал штурмана и думал: «Сколько людей, столько и судеб. Очевидно, и моя неудачная семейная жизнь может когда-нибудь стать занимательным повествованием для близких друзей. Но это если и случится, то не скоро. Пока душа болит, ее лучше не трогать чужими руками». Постепенно он увлекся рассказом штурмана и позабыл о терзавших его мыслях.
…Ежегодная порция свободы в жизнь капитан-лейтенанта Сергея Акелова ворвалась одновременно с отдаляющимися красными огоньками последнего вагона скорого поезда «Мурманск – Санкт-Петербург», увозящего жену и сына на летний отдых к теще. Собственно говоря, Сергей сразу оговорился, что свою жену и маленького в то время Вовку он любит самозабвенно. Но в жизни каждого мужчины иногда наступает период, когда очень хочется ненадолго побыть холостяком. Накануне, собираясь в дорогу, супруга ворчливо его инструктировала:
– Переклеишь обои в маленькой комнате, покрасишь плинтуса и выбьешь все ковры. Через месяц, как получишь отпускные, жду.
Задание жены Сергей выполнил за несколько вечеров. Для корабельного офицера работа по благоустройству своего дома всегда в радость. Тем более если никто не зудит над ухом и поминутно не грузит своими рекомендациями. Его Татьяна по этой части была бо-о-льшим специалистом. Иногда, во время мелких семейных ссор, Сергей в сердцах высказывал своей суженой по этому поводу, мол, тебе бы старпомом на корабле быть, уж больно ты любишь командовать…
Сравнение с грозным корабельным начальником было не случайным. Штурман Акелов по характеру слыл отзывчивым, добрым и справедливым человеком. По этой причине любой разговор на повышенных тонах, чем, к сожалению, нередко страдают отдельные рьяные старпомы, были для него неприемлемы. За это в экипаже его уважали и любили, а близкие друзья, с кем пришлось осваивать военно-морские науки в курсантские годы, позже и на большом противолодочном корабле, при общении величали его коротко – Акела. Это прозвище он получил еще на первом курсе училища и никак не ожидал, что оно перекочует вместе с ним на боевой корабль.
Сказывалось не столько созвучие его фамилии с кличкой героя полюбившегося мультфильма о Маугли, сколько личные качества, о которых было упомянуто выше.
– Акела, выручай, зашиваюсь. Нужно срочно сделать предварительную прокладку на завтрашний выход в море, – просил штурман соседнего корабля, однокашник по училищу Саня Антипин.
Акелов выручал. Он дружбу чтил превыше иных земных добродетелей. Другой раз в каюту к Сергею вваливался озадаченный связист.
– Акелушка, братан, помоги. У меня передатчик скис. Начальник штаба орет, что объявит НСС (неполное служебное соответствие. – АВТ.) если к утру не будет фурычить. Ты же знаешь, этот монстр слов на ветер не бросает. С меня сто грамм и пирожок…
Сергей бросал свои дела и шел помогать другу. Дело святое. Впрочем, просьбы бывают, как и люди, разные…
Незаметно пролетел месяц. Через три дня в отпуск. По молодости у корабельного офицера это светлое пятно службы редко совпадает с летним периодом. Доморощенные поэты из плавсостава даже стишки по этому поводу придумали:
У капитан-лейтенанта Акелова впервые за пять лет службы отпуск выпал на конец июня.
Получил отпускные и купил билет до Питера. На сдачу дел и обязанностей командир корабля дал ему трое суток. Управился за одни. Вечером того же дня к безотказному Акелову подошел командир БЧ-2 (ракетно-артиллерийская боевая часть. – АВТ.) капитан 3 ранга Толя Воронин.
– Серега, я слышал, ты чуть-чуть холостякуешь? Помоги, брат, – жалобно взмолился Воронин – Моя еще не уехала, а мне позарез одну проблему нужно решить, поговорить кое с кем тет-а-тет. К себе товарища пригласить не могу, дело слишком щекотливое. Можно мы к тебе вечерком подгребем? Не волнуйся, все будет путем.
Акелов согласился. И хотя уезжать ему через два дня и пора уже размораживать холодильник, закупать в дорогу продукты, собирать чемодан и т. д., отказать сослуживцу он не мог. Для себя решил: успею еще. В назначенное время трель звонка возвестила, что гости уже на пороге. Открыл… и обомлел! «Товарищем» Толика оказалась миловидная девушка лет 27. И не одна, а с подружкой. Толя Воронин вальяжно держал обеих под руки и расплывался в нахальной улыбке.
– Ну что, Акела, принимай гостей. Чтоб ты не скучал, решил и тебе «товарища» доставить.
От неожиданности обескураженный хозяин квартиры сумел лишь промямлить дежурное: «Заходите» и отойти в сторону, пропуская гостей. Через несколько минут те почувствовали себя в квартире Акелова, как рыбы в аквариуме. На журнальный столик были выставлены шампанское, конфеты и апельсины. Беседа лилась полноводной рекой, постепенно смывая остатки смущения и робости с лица хозяина квартиры.
Выпили за знакомство. Затем еще и еще. Словом, радушному хозяину предстояло снова бежать в магазин. Сергей извинился, встал из-за стола и, подойдя к книжному стеллажу, взял с полки томик Лермонтова – бесхитростный домашний сейф, где хранились семейные сбережения. Книга заметно распухла. Оно и понятно, ведь вчера сюда он собственноручно вложил пачку отпускных. Почувствовав затылком взгляд гостей, Сергей посчитал неудобным что-то скрывать или перепрятывать. Взяв из пачки между страницами купюру в 500 рублей, он поставил Лермонтова обратно на стеллаж.
Вечер удался. Они пили коньяк и шампанское, закусывали шоколадом и мороженым, много танцевали и пели под гитару. Воронин разошелся не на шутку, в очередной раз поднимая бокалы, предложил тост за своего лучшего друга Акелу и за лучшее заполярное время – «кобелиный сезон». Именно так на Севере называют пору полярного дня, когда многие офицеры становятся «холостыми», а женщины – «незамужними» особами.
Прекрасная половина бурного застолья захихихала, всем своим видом показывая, что пьяная и плоская шутка Толика им понравилась. Опять танцевали и пили. Непривычный запах духов чужой женщины под воздействием алкоголя уже больше не беспокоил совесть хозяина квартиры. Она уснула, оставив бодрствовать лишь инстинкты. А дальше… Что было дальше, Сергей Акелов помнил смутно: обрывки фраз, чей-то жаркий шепот и возмущенное: «Ты что, спишь?»…
…Его разбудил аварийный крик Воронова:
– Акела, блин, подъем! По местам стоять, с якоря и швартовов сниматься! Мы с тобой, братан, кажется, проспали на службу!
В квартире больше никого не было. Полдюжины пустых бутылок, коробки из-под конфет, апельсиновая кожура и прочие атрибуты минувшего разгула наглядно свидетельствовали: вечер удался на славу. На зеркале трюмо алой губной помадой было выведено по-французски: «Мерси».
Кто оставил данное послание, было понятно, но вот за что их благодарят, выяснили позже. Вместе с томиком Лермонтова из квартиры исчезли все деньги, как, впрочем, и надежда на долгожданный отпуск…
…Рассказывая соратникам по палате эту историю, капитан 3 ранга Сергей Акелов кисло улыбнулся и пояснил:
– В отпуск я все же поехал. Офицеры корабля собрали мне деньги и, хотя я долго отказывался, насильно впихнули меня в поезд. После этого случая, завидя меня, целый год друзья улыбались и говорили: «Ну что, братан, Акела промахнулся?» А я дал себе зарок: никогда не поддаваться мимолетным соблазнам.
– И получается? – на всякий случай поинтересовался летчик Кащеев и, не дождавшись ответа, вздохнул: – А у меня нет.
11
Поматросил да и бросил!
Второй месяц Андрей находился в военном госпитале. За это время из старожилов в палате остался только он и летчик Кащеев. Штурмана Акелова и подводника Олега Сорокина выписали и на их место поместили других. Пару раз за это время приезжал Сан Саныч и вместе с многочисленными гостинцами привозил последние новости из гарнизона подводников.
– У нас там одна комиссия за другой. Всех опрашивают и очень интересуются, что да как. Берут письменные показания, а старпом рассказывал, что его спрашивали об организации хранения на корабле электронагревательных приборов. Говорят, что в выгоревшем седьмом отсеке специалисты что-то нашли и считают, что пожар возник по вине личного состава. Не то паяльник там какой-то нештатный оказался, не то грелка… Батю на период работы комиссии отстранили от должности, а дивизией сейчас «рулит» начальник штаба. В конце месяца, говорят, лодку потянут на ремонт в завод. Прости, Андрюха, тогда будет трудно вырываться к тебе, но я что-нибудь обязательно придумаю, – как бы извиняясь, заулыбался верный боцман.
Судя по тому, что Сан Саныч вот уже недели две не показывал носу, лодка на самом деле сейчас находится где-нибудь в заводском доке, решил Андрей. Как там они? После шока от пережитой трагедии, разыгравшейся во время глубоководного погружения, любой экипаж нуждается в отдыхе и психологической релаксации. Гибель товарищей, с кем еще вчера беседовал, смеялся, балагурил и готов был идти, без преувеличения, и в огонь и в воду, безжалостно вышибает из привычной житейской и служебной колеи. Но тут ничего не поделаешь – таковы суровые законы подводного флота: в случае аварии каждый умирает в своем отсеке, сознательно и до упора из последних сил наваливаясь грудью на кремальерное устройство (специальный замок с поворотным механизмом, обеспечивающий равномерный прижим люка ко всей окружности стыка. – АВТ.) и наглухо задраивая межпереборочный люк. Прощайте, мужики… И не поминайте лихом…
Нередко подвиг и сознательное самопожертвование этих людей нивелируется высокопоставленными столичными военными чиновниками и оценивается прямо противоположно содеянному.
Так уже было на советской атомной лодке К-219, затонувшей в Саргассовом море в октябре 1986 года. Тогда в результате аварии в шахте баллистической ракеты потек окислитель. От его паров мгновенно погибли офицер и два матроса. Еще один – матрос Сережа Преминин – героически погиб, вручную опуская в активную зону реакторов компенсирующие графитовые решетки. Если бы этого не было сделано, мир наверняка узнал новый Чернобыль, только мощнее в десятки крат. Реакторы были заглушены, а 115 моряков из 119-ти удалось спасти.
Поскольку ракеты могли взорваться в любую секунду, командир Игорь Британов не побоялся сразу после аварии дать команду на всплытие подводного ракетного крейсера стратегического назначения, находящегося к тому же на боевом дежурстве. За одно это его уже должны были сурово наказать, как наказали старшего лейтенанта Николая Беликова, потерявшего партбилет в тот момент, когда он вместе с матросом Премининым спасал реактор, да и саму лодку от взрыва. «Руководящая и направляющая» оказалась скорой на расправу и карающей рукой выкинула Беликова на берег, списав с подводного флота, презрев очевидную суть человеческого и офицерского подвига. Британова и командира электромеханической боевой части Игоря Красильникова исключили из партии и тоже отправили в запас. Катастрофу приказали забыть, как страшный сон.
Маховик судебно-правовой волокиты раскручивался долгие годы, ломая судьбы выживших, круша надежды родных и близких погибших. Родителям Сергея Преминина спустя 11 лет все же вручили звезду Героя России. А командира корабля Игоря Британова, как и других офицеров подводного крейсера, не наградили, но и не наказали. «Хорошо, что не посадили», – мрачно шутил по данному поводу Британов, когда в 2000 году пришла наконец долгожданная и справедливая общественная реабилитация. Британову тогда присвоили звание капитана 1 ранга, а от свердловского губернатора он получил в подарок квартиру.
Причиной тому, очевидно, послужил голливудский блокбастер «Враждебные воды». На том берегу Атлантики по достоинству оценили и с восхищением отнеслись к поступку русского подводника. Когда американские режиссеры только приступали к работе, они нашли Игоря Британова. Сказали, что будут делать кино на основе реальных событий, то есть про него, Британова. К тому же посулили хорошо заплатить за детальный рассказ о давней трагедии. Офицер честно поведал им свою историю, и киношники исчезли. Конечно, никаких денег Британов не получил. Он не обиделся, но когда те снова объявились и предложили ему консультировать киногруппу, отказался.
Согласия на использование образа командира как прототипа главного героя американцы тоже не получили.
В 1997 году кинокомпания «Уорнер Бразерс» выдала в прокат свои «Враждебные воды». Посмотрев фильм, Британов сильно возмущался: «Там же полно идиотизма! Например, чтобы затушить огонь на атомоходе, командир принимает решение открыть крышки ракетных шахт и так погрузиться в воду, чтобы забортная вода сама потушила пожар. Но так действуют только самоубийцы! Лодка с открытыми люками неизбежно пошла бы камнем на дно. И я уже устал объяснять знакомым подводникам, что не делал ничего подобного и консультантом фильма не был». Командира подводного крейсера в фильме играет известный голливудский артист Рутгер Хауэр. Сама игра актера Игорю Британову понравилась, он даже польщен, что его сыграла такая звезда. Но в целом он был против подобной трактовки событий и незаконного использования своего образа. Поэтому нашел в США адвоката и вчинил иск кинокомпании. Три года шло судебное разбирательство, и в итоге суд обязал создателей фильма выплатить бывшему советскому подводнику компенсацию за моральный ущерб. Сколько конкретно, командир не говорит.
– Все идет к тому, что и в нашей ситуации, как после аварии на К-219, справедливой и объективной оценки случившегося не будет, – мрачно подумал Андрей. – Как правило, комиссии по выяснению причин аварий и катастроф поручают возглавлять тем, кто сам либо никогда не служил на подводной лодке, а стало быть, в нашем деле профан, либо человеку, готовому по первому властному «свистку» сверху выдать нужный результат. Впрочем, поживем – увидим. Недаром говорят, что лучший и самый испытанный лекарь – время. А этого добра у меня теперь навалом. За апельсиново-коньячными набегами сослуживцев и просто друзей, пресным больничным бытом и неспешно-степенными разговорами «сопалатников» его действительно оставалось вдоволь. Тем более что выпадали бессонные ночи – от затухающей боли, тягостных мыслей о хрупкости жизни и невосполнимости потерь… Тогда и вспоминалось, и размышлялось, и анализировалось прошлое – наверное, потому, что остро доходило: жив!
В обрывках воспоминаний мелькала иногда и бывшая жена. Становилось грустно. Не от второпях и с позором оступившейся любви: ее-то как раз – теперь Андрей знал точно – и не было. А были – страсть, буйство хмельной молодости, просто житейская потребность в своей женщине на берегу и ожидание от нее доброты и уюта. Которых, увы, так и не дождался. Винить Ирину не хотелось – в конце концов, женитьба – не аврал или аварийная тревога. С мужской прямотой, помноженной на представление о чести, он вынес приговор: предательство. И будто задраил люк в памяти. В то же время в душе Андрея, он чувствовал, проклевывается еще робкое, но уже желание женского тепла.