– Вы вспотели, у вас футболка мокрая, вы простудитесь, – сказала Наташка.
– Вы, Наталья Аркадьевна, видимо, по молодости лет не знаете прописной истины: кто работает – тому не холодно.
– Почему это по молодости? – обиделась Наташка, давно считающая себя взрослой, а с недавних пор еще и солидной женщиной. – Мне двадцать три. Через две недели…
– Ровно? – задал он странный вопрос.
– Что – ровно? – не поняла она.
– Ровно через две недели?
Наташка на секунду задумалась, подсчитывая, и кивнула головой. Он сказал: «Отлично», – и взялся за лом. Через полтора часа они усталые, но чрезвычайно довольные, ввалились в кухню. Все еще спали, но вставать было явно пора. Хотя бы Андрюшке, в школу. Наташка задумалась: разбудить ребенка она, конечно, разбудит, и завтраком накормит, и в школу соберет. Но кто его в город повезет, если Владимир Иванович с Людмилой еще спят? Не ломиться же ей в хозяйскую спальню?
Впрочем, для начала надо пойти переодеться, мокрая она после этих снегоуборочных работ как мышь. Вернулись на кухню они с Николаем Георгиевичем одновременно. Он тоже привел себя в порядок и оказался по-вчерашнему безупречен. Все-таки интересно – сколько лет ему может быть? Как он ломом-то… Она подавала на стол и рассматривала его исподтишка – вчера так и не решилась. Морщинки в уголках глаз, выраженная продольная морщина на лбу. Явно не мальчик уже. Но виденные час назад мощные жилистые руки, мускулистая спина… Противоречие. Как будто голова одного человека, которому точно за сорок, а тело другого, молодого и сильного, очень сильного и выносливого.
– Чем же это, Наталья Аркадьевна, вы меня потчевать собрались? Я, кроме кофе, по утрам ничего не употребляю…
– Кофе тоже будет, – сказала Наташка. – Только сначала надо супа горячего съесть, чтобы голова после… ну, не болела.
Он секунду рассматривал ее, не понимая, а потом захохотал:
– Так вы меня по-кавказски от похмелья лечить хотите! Нет, я не столько вчера выпил, чтобы болеть. И знаете, физический труд на свежем воздухе куда лучше способствует. Так что бог с ним, с супом, давайте я вас кофе делать научу. Вы наверняка так не умеете, это наши северные тонкости.
Он все знал на этой кухне и не нуждался в ее помощи, она просто наблюдала, слушала комментарии и запоминала. Кофе и вправду получился необыкновенно крепкий и ароматный.
Наташка решила просить совета, Николай Георгиевич как-никак родственник: что с Андрюшкой делать? Он раньше школу по неуважительной причине пропускал? Или Людмилу с Владимиром Ивановичем будить? И если будить, то как? Не в спальню же к ним прямо так переться… Он задумался. В спальню и правда как-то неловко… А потом решил: зачем их будить вообще? В школу она парня собрать сможет? Ну и замечательно, пусть начинает. А отвезет он Андрюшку сам.
Глава 11
Владимир поставил будильник на шесть утра. Рань несусветная, а что делать? Восьмое марта. Коробочки он разложил с вечера, чтобы не перепутать – что жене, что матери, что теще, что сестре. Подарок для Наташки был не в бархатной коробочке, а в плотном нарядном пакете с какими-то букетами по бокам. Интересно, что сказали бы его родственницы, если бы узнали, что сумочка дороже любого из колечек, предназначенных для них, раза в полтора? Одна Людка, наверное, нормально среагировала бы, остальные наверняка разобиделись бы, особенно Аленка.
Два букета ночевали в гараже. Цветочная барышня, строя ему глазки, сказала, что если температура не минусовая, ничего с растениями не случится. Для жены он купил красные розы. Он всегда дарил ей красные розы. Считал – классика. А вот с букетом для Наташки ему пришлось крепко задуматься. В конце концов, он остановил свой выбор на крупных белых тюльпанах и купил аж полтора десятка. Выглядел букет – просто прелесть. И вроде скромно. Не розы же, в самом деле.
Он поставил Людкин букет в спальню, сбегал на крыльцо покурить. Волновался: вот сейчас он увидит Наташку спящей. Эх, поиграть бы в принца, разбудить поцелуем…
А почему бы и нет? Белые тюльпаны вполне достойный повод. Он отшвырнул недокуренную сигарету и решил рискнуть. Скажет, что у них в семье так принято. Один маленький поцелуй. Ничего криминального. А как здорово было бы, если в ответ она обвила бы его шею теплыми со сна, сильными руками и что-нибудь сказала ему этим своим невозможным голосом. Например: поцелуй меня еще. Или: не бойся, никто ничего не узнает. А еще лучше: я так этого ждала…
Владимир крался по темному дому и думал, что он сошел с ума. Это его дом, чего он, как вор, от каждого звука шарахается? Белые тюльпаны слабо пахли в его руках. Он открыл дверь – как хорошо, что она не запирается на ночь, значит, ничего не боится. Наташка спала на спине, откинув одеяло до пояса. К сожалению, спала она в футболке. У него закружилась голова. Хорошо, что она в этой дурацкой футболке, а то у него совсем бы крыша съехала. Владимир бесшумно подошел к кровати и стал наклоняться. Для того самого досконально продуманного поцелуя…
Слава богу, хоть глаза не закрыл как дурак. А ведь собирался…
– Доброе утро, Владимир Иванович. Что-то случилось?
Голос у нее был совсем не сонный, но встревоженный.
– Ничего не случилось… – Он был готов просто завыть от разочарования. – Пришел тебя с праздником поздравить. Вот.
Он протянул ей цветы, которые ему сразу разонравились и стали невыносимо мешать.
– А я от запаха тюльпанов проснулась, – сказала Наташка. – Думала, приснилось. А вы мне цветы подарили. Мне раньше никто цветов не дарил. Спасибо, Владимир Иванович…
И вдруг тихо заплакала. Увидеть почти в полной темноте он этого не мог, но догадался потому, как у нее изменилось дыхание.
– Наташа, можно я тебя поцелую? Чуть-чуть. В честь праздника… – тихо спросил он.
Наташка ничего не ответила, но ему показалось, что она кивнула. Владимир медленно наклонился к ней и очень коротко и аккуратно коснулся губами щеки. Щека была мокрая. Он положил тюльпаны на одеяло и молча быстро вышел. Никто никогда не дарил ей цветов. Застрелиться можно. И он, как дурак, в ее спальню со своим веником. Отдал бы в кухне, за завтраком. Тогда бы она, наверное, не заплакала. Идиот. Поцелуев ему захотелось. Вот и получил что хотел. С таким же успехом мог стенку поцеловать. Ответная реакция такая же примерно…
Тюльпаны пахли одновременно и сладостью, и свежестью. И еще немного скошенной травой. Ей и правда не дарили цветов. Сто лет назад Алеше, наверное, просто в голову не пришло. Какие могут быть цветы, если самое лучшее, что есть на свете, – это держать ее за руку? Да и цветочного магазина в Малой Ивани отродясь не было, а то, что в изобилии росло по всей деревне и вокруг нее, цветами почему-то не считалось. А Маратик считал, что баб баловать нельзя, что бабы от этого наглеют. Какие цветы? Не дала повод наорать, и ладно…
А какой сегодня праздник? Не важно, хозяин уже встал, надо скорее умываться и бежать завтрак готовить. Почему ее никто не предупредил, что сегодня какой-то праздник? Что на стол подавать? Ничего такого праздничного дома точно нет… Тюльпаны она решила поставить в воду в своей комнате. Это ведь ей их подарили…
Как она ни торопилась, но и на кухне сегодня Наташка оказалась не первой, там вовсю хозяйничала Людмила.
– Проснулась? С Восьмым марта тебя, дай скорей поцелую, а то блины сгорят. Смотри, красота какая…
Людмила стала что-то застегивать у Наташки на шее. Наташка не видела, что именно, слезы опять застилали глаза. С Восьмым марта ее тоже никто никогда не поздравлял. Только на работе, в супермаркете. Директриса в этот день выстраивала весь трудовой коллектив полукругом и говорила какие-то слова. Ни теплыми, ни умными, ни искренними эти слова не казались, и Наташка их никогда не слушала, прикидывала, сколько раз за этот урожайный для магазина день ей придется вымыть полы. В два раза больше, чем обычно, или в три.
И вот теперь хозяева ее поздравляют. Владимир Иванович с тюльпанами, Людмила…
– Да ты сходи в зеркало на себя посмотри, Наташ. По-моему, тебе очень серебро идет. Женственная штучка, правда, Вов?
Владимир штучку не разглядел, не до штучки ему было – он заметил, что Наташка снова заплакала. Нет, не полезет он сегодня к ней со своей – то есть ее – новой сумкой. Надо было с Людкой заранее поговорить, а то они совсем девочку до истерики довели со своими подарками. Что интересно, плачет она не так, как все, а как-то красиво, что ли… Глаза становятся ярко-голубыми, ресницы темнеют. И нос не распухает, как у Людки, и рот не кривится. Нет, что там говорить, когда она смеется – гораздо лучше. Только за все время она при нем смеялась буквально раза два, а с ним, именно с ним одним – ни разу.
Украшение на Наташкиной шее было действительно интересное и оригинальное: не кулончик на цепочке, а подвижная конструкция из серебряных цветов и листьев с мелкими неровными жемчужинками.
– А ко дню рождения сережки тебе присмотрим, – сказала над Наташкиным ухом незаметно подошедшая сзади Людмила. – Совсем скоро же? И жемчуг тебе очень к лицу, ты ж у нас натуральная блондинка.
Натуральная блондинка… Моль… Владимир в который раз уже вспомнил первый вечер в обществе помощницы по хозяйству и сразу захотел набить сам себе морду. Чтобы отвлечься от острого приступа вины и разрядить обстановку, он стал думать, как бы они могли провести сегодняшний вечер. И сразу придумал:
– Боулинг! Девчонки, а давайте сегодня в боулинг рванем, а? Только я заранее закажу, прямо сейчас. А то к вечеру без шансов.
– Отличная идея, только давай подумаем, кого еще с собой позвать, не втроем же… Ираидку с Егоркой позовем, дядю Колю, а то он ни разу не был…
– Аленку, а то она обижается, что редко куда-нибудь ее приглашаем, – подхватил Владимир.
– А почему дядя Коля в боулинге не был? – неожиданно спросила Наташка, про которую супруги забыли, увлеченные планами.
Сама она, разумеется, ни в каком боулинге тоже ни разу не была, куда уж ей, дворняжке несчастной. Но почему наследный принц ни разу не был? Впрочем, после истории с разрушением ледяной крепости в саду Наташка в первый раз подумала о Николае Георгиевиче без опасения и душевного трепета. Ей понравилось, очень понравилось, как он ни свет ни заря, в дорогих ботинках и без куртки два часа долбил с ней лед. С чужой домработницей. Как называл ее по-старомодному «голубушка», и это совсем не казалось издевательством…
– А он, видите ли, буржуйские развлечения презирает, – съязвил Владимир. – Его бы воля, так он бы из своего леса ни ногой.
– Как это – из своего леса? – не поняла Наташка.
– Так он у нас старичок-лесовичок… – попытался продолжить Владимир в шутовском тоне, но жена оборвала его:
– Дядя Коля бизнесом занимается. Кроме магазинов, у него агрофирма, правда, только в самой начальной стадии пока. А еще он лес купил. Давно, как только с Севера приехал. Большущий, там не то что заблудиться можно – там с вертолетами не найдут. Все его еще тогда спрашивали: зачем? Такие деньги, так развернуться было можно… Молчит. До сих пор молчит. Партизан.
Наташка отвернулась к плите, чтобы хозяева не заметили ее улыбку. В детстве, лет, наверное, до двенадцати, когда взрослые спрашивали ее, кем же она хочет стать, когда вырастет, Наташка честно отвечала: лесником. Ей тогда казалось, что нет занятия полезнее и интереснее, чем кружить целыми днями по лесу верхом на лошади, с ружьем, ругать глупых туристов за разожженные костры, гонять браконьеров, выхаживать покалеченное капканами зверье…
Позже мамка, конечно, дурь из головы выбила, решила, что будет Наташка доктором или учительницей. А что, самые денежные на селе люди. И хозяйство, как у всех, и государство зарплату платит, живыми деньгами.
– Только что тебе надеть? Ума не приложу…
Людмила какое-то время уже что-то говорила, но Наташка не слушала, а теперь выясняется, что ей надо что-то надеть. Когда до нее дошло, что ее собираются взять с ними со всеми в боулинг, Наташка даже руками замахала: она же не умеет, и всем мешать будет, и денег это стоит немалых, зачем?.. И Андрюшка! Он что, дома один останется? Людмила рассмеялась: при слове «боулинг» ее сын теряет волю. Боулинг без Андрюшки – это неделя обид и игры в молчанку. Конечно, он шары со взрослыми не катает, силенок маловато, но от атмосферы просто балдеет. Так что если Владимиру удастся заказать две дорожки на два часа, то у них одна проблема: во что Наташку нарядить. Место, конечно, демократичное, не Большой театр, но все-таки праздник.
Хозяйка потащила слабо сопротивляющуюся Наташку наверх, в гардеробную. Это в доме так удобно устроено было – одежду не в шифоньерах хранить, как в прошлом веке, а по-европейски, в отдельной маленькой комнате без окон. Наташка и раньше видела эту дверцу напротив входа в оранжерею, но никогда не пыталась открыть. Распоряжений не было.
Боже, оказывается, сколько вещей может быть у одной-единственной женщины! Она ошеломленно крутила головой, пока Людмила, быстро перебирая плечики с разноцветной одеждой, бормотала:
– Это велико будет, это из моды вышло, в этом только коровники чистить, давно здесь шмон пора навести, как-нибудь на днях займемся. А, пожалуй, вот. Все равно ни разу не надела, полнит эта туника. А тебе хорошо будет, такую фигурку ничем не испортишь. Поясок сейчас найдем подходящий…
Туника была того странного цвета, про который точно не скажешь, серый он или все-таки розовый. Мелкие вышитые цветочки, белые и бордовые, окружали горловину и края рукавов, шелк был тяжелым и приятным на ощупь.
– Давай же, меряй скорее, интересно, подойдет или нет, – торопила Людмила. – Да где же этот пояс чертов?
Наташка держала в руках первую в жизни по-настоящему красивую вещь и просто не могла представить себе, что вот он, бал, вот фея, а вот наряд. Конечно, туника подошла. Подаренное колье идеально вписывалось в неглубокий вырез, белый поясок обозначил тонкую талию. Наташка в который раз не узнавала себя в зеркале, а Людмила радостно тараторила, что серые Наташкины брюки тоже в тему, а обувь не имеет значения, потому что в боулинге все равно переобуваться надо.
– До «Командора» я дозвонился, две дорожки с семи до девяти наши, Аленку… – Владимир застыл. Все, абсолютно все вылетело у него из головы. Наташка стояла в чем-то очень красивом, лицо у нее было растерянное, а сама она была такая юная, такая чистая… А он еще утром собирался лезть к ней целоваться. Да ее, такую, только на руках носить. И не дышать при этом.
– Правда здорово, а? Как на Наташу шили, – радостно сказала Людмила. И тут же пожаловалась: – А я в тунике этой как лошадь.
– Ну, так и отдай, – тихо сказал Владимир, все еще не придя в себя.
– Уже отдала. Значит, Аленке ты дозвонился? Пойду Идке звонить, а то еще на какой-нибудь институтский сабантуй соберется, ума хватит. Дяде Коле наберешь?
– Люсь, я, честное слово, опаздываю. Надо в конторе баб поздравить и разогнать по домам праздновать. Надо к матери с Аленкой заскочить, к теще. И самое главное… – Владимир достал из кармана бархатную коробочку и вручил жене. – Вот. Люблю, целую, убежал. А дяде Коле пусть Наташа позвонит. Может, ей он не откажет насчет боулинга.
Дяде Коле позвонить! А президенту не позвонить, в боулинг не позвать? Наташка не видела особой разницы… Но ведь придется, хозяин приказал. Тем более что он сегодня ей такой сюрприз сделал, тюльпаны подарил. Надо просто успокоиться и продумать разговор. Отказ не принимать, уговаривать. А то Людмила расстроится. Время есть, пока она с Ираидой разговаривает. Наташка мыла посуду, оставшуюся после завтрака, и продумывала разговор. Думать мешала Людмила, она ахала и охала, вскрикивала и смеялась – в общем, разговаривала очень эмоционально.
Людмила действительно непрерывно ахала, и было от чего. Ираида сказала, что следует получше посчитать количество народа, потому что пойдет она, конечно, с удовольствием, но она не одна. Понятное дело, Егор всегда с ними ходит, ведь боулинг – это без пяти минут спорт, а все спортивное он любит. Дело не в Егоре, она отмечает Восьмое марта еще с одним человеком. Людмила этого человека лично не знает, но догадаться сможет.