— Старая форма. Когда-то был я капелланом в бригаде береговой охраны. Вот, вспомнил прежние годы на старости лет.
Мы заверили экс-капеллана, что нет у него никакой старости, а есть самый цветущий бодрый возраст…
О "Розалине" мы, как по уговору, не беседовали.
После обеда я и мальчишки поехали на "Остров Белоснежки" — это такой парк аттракционов со стереоэффектами: идешь по аллеям и видишь, как вокруг меняются пейзажи разных стран и планет…
Потом проводили Сивку и Зайчонка к отцу Венедикту. И почувствовали, что ужасно устали.
— Пит, ловим фаэтон и домой! Ага?
"Домой, — подумал я. — Быстро привыкли мы к старой комнате в Усадебном переулке. Будто и правда дом родной".
В машине я бодро сказал:
— Петушок, надо решать. Будем по-прежнему жить у Эдды или снимем более комфортабельное жилье. А?
— Зачем комфортабельное… — откликнулся он рассеянно. — И так хорошо…
Эта рассеянность опять царапнула меня тревогой.
— Петь, давай-ка не отрешайся от житейских забот. Надо, кстати, и о школе думать. Сентябрь на носу.
Петька молчал.
Я сказал уже с явным беспокойством:
— Неподалеку есть частный лицей. В государственную гимназию могут не взять, ты не гражданин здешней Республики… Ну, что ты молчишь?
— Пит… я не молчу. Я сказать хочу… Пит, не надо сейчас мне в школу.
— Почему?
— Я поплыву с ребятами. На "Розалине"…
Я как будто заранее чуял что-то подобное. Даже не удивился. Только опять навалилось ощущение потери.
Я молчал. А неторопливый фаэтон покачивал нас на рессорах.
Я понимал, что отговаривать и спорить нет смысла. Не поможет. И только спросил с горькой досадой:
— Что же ты раньше-то не сказал?
— Раньше… я и сам не думал. А тут узнал, сколько там наших. Они хотят, чтобы и я…
— Они хотят… И ты хочешь, да?
Он кивнул.
— Обо мне ты, конечно, не подумал.
— Пит, я подумал… Но я ведь вернусь. Через полгода. А там я… ну надо мне обязательно. Ребята к моим песням привыкли, и я должен… пока голос еще не начал ломаться… И вообще…
— Что "вообще"?
— Дело не в том, что я хочу, а в том, что… так надо. Понимаешь, когда я тот кораблик в подвале ставил, я же обет дал. Что не уйду с пути. А теперь получается, будто сбежал.
— Да почему ты решил, что плавание "Розалины" — твой путь?
— Потому что там ребята… Получается, что я их спас, а сам в это не верю и боюсь. Ну и вообще… Тут много всего. Обет…
"Ты ведь тоже ставил кораблик, — сказал я себе. — А где твой путь? Ты прошел его до конца? Говоришь, Конус погиб! Но ведь Юджин старается что-то спасти, бьется. И другие…"
Но не мог я думать о Конусе. Я думал о Петьке. Думал с безнадежным чувством близкого прощания.
Петька будто прочитал, что я думаю:
— Пит, тебе нельзя всего себя… на меня расходовать. Я же все равно скоро вырасту. А ты… что?
— А я состарюсь и, слава Богу, помру.
— Я серьезно. Тебе надо вместе с Юджином. Это же твое главное дело.
— Как-нибудь разберусь… Какое мое главное дело.
А что я еще мог сказать?
3
Несколько раз мелькала мысль: напроситься на "Розалину". В роли воспитателя или еще кого-нибудь. И не хлопоты меня останавливали, а ясное понимание: Петьке это будет не по душе. Так не по душе, что можем рассориться накрепко.
Если трезво подумать, ничего страшного не случилось. Полгода — невелик срок. Поработаю в самом деле с Юджином, потом Петька вернется, и мы будем жить-поживать вместе.
Но я понимал, что спокойной жизни не будет. И дело даже не в том, что Петька вернется еще более выросшим и отчужденным. Просто я чувствовал, что в прощании нашем есть какая-то роковая предопределенность. Будто оно — навсегда.
Чего я боялся? Полоза нет, не грозит он больше ни мне, ни Петьке. Безопасность плавания теперь обеспечена стократно. Это даже хорошо, что Петька повидает мир. И что у него такое вот понимание долга…
Но мысли были здравые, а чувства — наоборот… Не было у меня никакой прочности в будущем. Словно я сошел на случайном полустанке, а поезд укатил, не дождавшись меня. И будут ли еще поезда, не знает никто. Что делать? Жить здесь? Или идти по шпалам? А куда?
Город-полустанок, планета-полустанок, жизнь-полустанок…
Но последние два дня до отплытия мы с Петькой провели нормально. По-дружески. Разговаривали о том, как он вернется и станем опять жить вместе. Обсуждали маршрут предстоящего путешествия: какие города и острова Петька повидает.
Он даже взял у Эдды Андриановны обшарпанную гитару и спел мне пару песен — из тех, что выучил на Пристанях. Ничего, славные были песни. Одна — о незнакомой планете, которая снится мальчишке, другая — о грустном пирате: у него потерялся щенок, и стало не до сокровищ и абордажей… Вот такие были песни, без всякого блатного и уголовного оттенка. Витька Чиж сочинил…
Двадцать пятого августа был прохладный и облачный день, похожий на вечер. С утра в Корабельную-Детскую церковь потянулись вереницы мальчишек и девочек с деревянными и бумажными корабликами в руках. На каждом горела капля-фонарик. Этакий электрический светлячок (они продавались за копейки в любой лавочке).
Ребят в церкви встречали молодой отец Федор и отец Венедикт, который опять был назначен настоятелем этого храма.
Ребята не ставили кораблики на полки: такое количество там все равно не уместилось бы. Они сразу опускали свои суденышки в бегущий по желобу ручей. И те, светясь огоньками, уплывали по Тополинке в море…
Шествие это было долгим и растянулось до вечера. Я, Петька, Сивка и Зайчик смотрели на него со стороны. Петька сказал, что свой (то есть наш) кораблик он поставил уже давно. А Сивке и Гошке это было ни к чему, они ведь не уплывали, оставались с отцом Венедиктом.
Сивка то и дело надоедал Петьке всякими вопросами, Петька огрызался довольно сурово.
Я наконец не выдержал:
— Что ты так рычишь на него? Он к тебе всей душой, а ты…
Петька шепотом объяснил:
— Потому и рычу. Он ко мне видишь как приклеился. Хочу, чтобы наоборот. А то будет скучать…
— Рычи тогда и на меня…
Петька щекой прижался к моему рукаву:
— Я на тебя и так вон сколько рычал. Не обижайся, ладно?
— Ладно уж…
Потом в числе последних мы зашли в церковь. Петька постоял перед нишей с иконой и корабликом. После этого попрощался с отцом Венедиктом. Тот положил на лохматую Петькину голову ладонь:
— Господь с тобой. Не забывай нас, путешественник, посылай весточки с пути…
Утром я проводил Петьку на "Розалину". Вернее, на паром, который ходил туда-сюда, отвозя ребятишек на судно.
Мы коротко, без всяких слов обнялись. Я потрепал по ушам Кыса, который сидел у Петьки на руках (конечно же он отправлялся вместе с Петькой).
Затем Петька помахал еще с паромной палубы и затерялся среди пестрых мальчишек (наряженных, наверно, в ту самую одежду, которую Петька видел в трюме).
В миле от берега, недалеко от "Розалины", стояла теперь и "Розалина-2". Оба судна были украшены флагами расцвечивания.
Наконец "Розалины" выбрали якоря, погудели и начали медленно вытягиваться с рейда. С берега махали провожающие. Их было довольно много: и просто зеваки, и республиканские и городские чины, и телеоператоры, и даже старинного вида духовой оркестр в гренадерских костюмах…
Где-то здесь наверняка был и отец Венедикт со своими мальчишками. Но я не стал их искать. Я знал, что буду завидовать отцу Венедикту: у него есть Сивка и Заяц, а у меня теперь никого…
Я пошел домой.
По дороге я увидел в витрине магазинчика с игрушками зеленоглазого кота с серой синтетической шкурой и загнутым кончиком хвоста. Зашел и купил этого зверя, поддавшись сентиментальному чувству (разумеется, непростительному для пожилого толстого дядьки с нервами исследователя межзвездных пространств — бывшего, впрочем…).
Дома я посадил кота на стол рядом со звездным глобусом.
— Ну вот, Кыс, остался я один…
Искусственный Кыс молчал.
Я качнул маятник непонятного прибора. Тик-так… Время. Медленное, счет на секунды…
Если бы не погибла "Игла", ушел бы на нее и там за сутки отсчитал бы земные полгода. До Петькиного возвращения.
Не было "Иглы"… А сам-то я — был ли? Затерявшийся пассажир на случайном полустанке…
Когда тоска налилась совсем уже невыносимой тяжестью, я услышал за дверью:
— Мсье Пьер! Мсье Пье-эр! Вас к экрану!
Господи, что еще? Неужели что-то с "Розалиной"?
Но это вызывал меня из Византийска Юджин. Лицо у него было какое-то странно озабоченное, что ли. Он словно сам не верил тому, что говорит.
— Питвик, есть сигнал… Конус цел, он сел на планету.
ПЛАНЕТА-ПОЛУСТАНОК
1
Я тупо сказал:
— На какую планету?
— Не знаю. Скорее всего, вроде нашей. Он был запрограммирован на тип "Терра".
— Кто запрограммирован?
— Да Конус же! Очнись ты, черт возьми!!
— Какой Конус?.. Он же взорвался! Нет его!
— Значит, есть… Питвик, что с тобой? Встряхни башкой и уясни информацию по порядку.
Но я уже и так уяснил. И на миг даже забыл о Петьке.
— Постой… Так. Значит, Конус сел. А "Игла"?
— Про "Иглу" ничего не известно. Там случилось что-то непонятное. И когда это случилось, Конус, видимо, отделился от "Иглы"… ну, как боеголовка от старинной ракеты. Вошел в гравитационное поле какой-то планеты и сделал посадку…
— Без двигателей, без тормозов? Он бы сгорел…
— С его-то защитой? Питвик, я же прошу: приди в себя.
— Я пришел… да… Слушай, значит, есть надежда, что "Игла" тоже цела?! И Дон с Рухадзе…
— Не знаю… С чего ты взял? — сумрачно сказал Юджин. — Скорее всего, Конус ушел на планету именно из-за взрыва "Иглы".
— Но как он тогда мог послать сигнал? Туннель-то идет исключительно через "Иглу"!
— Туннель — да. А канал антитемпоральной связи автономен. Связь с Антарктической базой. Оттуда сообщили мне…
— И все же, Юджин… Надо же проверить! Если восстановилась связь, может быть, заработал туннель? И можно вызволить Рухадзе и Дона?
Юджин проговорил, как мальчишка, виноватый в большой беде:
— Сейчас не проверить. Мы же на днях размонтировали блок-нейтрализатор капсулы. Она была нужна для постройки темпорального блока модели… Кто же знал…
— Идиоты!
— Кто же знал…
— Что сообщает Конус?
— Такое впечатление, что он все же крепко треснулся об эту планету, тряхнул мозги. Бормочет непонятное: "Сел. Ушел в верхний слой. Условия выясняю. Координаты прежние…"
— Какие прежние?
— Вот и ребята его спросили: "Что значит — прежние?" А он: "Скажите Питвику, он прав. Это планета-полустанок…" Питвик, что это значит?
— Понятия не имею, — искренне ответил я. Но в душу скользнул холодок.
— И все же? — осторожно спросил Юджин.
— Ну правда не знаю!.. Он, видимо, в самом деле здорово треснулся и теперь выдает в эфир всякую кашу… Возможно, при последнем контакте он покопался у меня в подкорковой области и выудил то, что я сам не понимаю…
Но ведь о планете-полустанке я думал уже после контакта с Конусом. Здесь, недавно… Великое Пространство, непонятны дела твои…
— Когда вы сможете восстановить капсулу?
— Второго блока нет, а отладка ручная… Года через два. Если дадут средства…
Я тихо присвистнул.
— А что еще сообщает Конус?
— Ничего толкового, Пит. Бесспорны только два факта: что он относительно цел и что он сел на какую-то планету… Может, придет в себя после встряски и объяснит хотя бы, почему оторвался от "Иглы". А о самой планете что он может сказать, если зарылся в толщу… Да, была еще одна сбивчивая фраза, опять о тебе…
— Какая фраза?!
— "Скажите Питвику, программа многовариантности необходима, а если ее нет, она зарождается сама, и тогда…" На этом замолчал. Питвик, что тогда?
— Не знаю… Возможно, он сам начал строить в себе эту программу. Зачем-то она ему понадобилась…
— Зачем?
— Боже мой, откуда я знаю?.. Может, раскопал у меня в мозгах историю с Петькой и… Ну я не знаю, что "и". Может, какая-то дикая идея о разных путях развития одного начала… И он решил поправить…
— Что поправить, Пит? — шепотом спросил Юджин.
— Откуда я знаю… спроси его самого!
— Беда в том, что он почти не отвечает на вопросы. Связь практически односторонняя… Питвик, ты сказал о развитии одного начала… У меня сумасшедшая мысль…
— Ну, говори…
— Пит… Может быть, уже два Конуса? Один по-прежнему на "Игле", а другой на этом… полустанке…
— Непонятно, кто треснулся о планету, Конус или ты, — уныло отозвался я. И за этой унылостью спрятал новую тревогу. Она росла во мне, как вой сирены на приближающемся аварийном автомобиле.
Юджин покорно вздохнул. Но сказал:
— А все-таки…
— Если один Конус по-прежнему на "Игле" и она цела, почему был сигнал о взрыве?
— Может быть, в момент этого… расчленения?
— А почему исчез туннель?
— Тоже из-за этого. Временно. А теперь не восстановить, аппаратура наполовину снята.
— Кретины.
— Ага… — Он посопел, как в десятилетнем возрасте.
— Слушай! А эти штуки-то! Катапульты! Они же связаны с Конусом напрямую! Ты сам говорил! Этот-то туннель должен работать, если Конус и правда цел!
— Да никуда эти фиговины не годятся! Безделушки. Я уже проверял… Смотри… — И он вытащил из-за пазухи похожую на часы-секундомер межпространственную катапульту. — Если бы работала, горел бы индикатор, а здесь — глухо… Ох, Питвик… А у тебя?
У меня внутри словно что-то обрушилось. Тяжко и бесшумно, как песочная башня. Я лихорадочно нащупал в брючном кармане тяжелый круглый секундомер. Выдернул.
В верхней части циферблата алая капелька сигнала пульсировала в такт моему сердцу.
2
Все встало на свои места. То, что Петька на "Розалине", теперь оказалось удачей. Не будет лишних терзаний, новых прощаний. Пусть привыкает к самостоятельной жизни. А когда вернется, отец Венедикт и Юджин позаботятся о нем. Если меня в это время не окажется на Земле.
Скорее всего, не окажется. По крайней мере, шансы на благополучное и своевременное возвращение были невелики. Кто знает, какая там планета? И какой у этого туннеля темпоральный индекс? И не расплавлюсь ли я в первый же момент под излучением чужого солнца? И не сожрет ли меня местный тираннозавр прямо на месте посадки Конуса? И не унесет ли меня катапульта куда-нибудь за сотни лет?
…Конечно, сперва Юджин истерически завопил, чтобы я и думать не смел о броске к Конусу. Если соответствующая комиссия и признает путешествие необходимым, то это дело не для старых толстых авантюристов. Есть молодые, сильные ребята, не ведающие, что такое остеохондроз, и специально подготовленные для выживания в экстремальных условиях.
Я обстоятельно, без многоточий, объяснил, в какое место должен идти Юджин вместе с соответствующей комиссией и специально подготовленными ребятами.
— Пойми, что самый полный контакт с Конусом был именно у меня. Недаром этот дурак и сейчас вспоминает обо мне.
— Но туда должны идти те, кто виноват! Кто раньше срока начал размонтировать базу!
— Балда! — сказал я злорадно. — Тут надо думать не о моральных терзаниях, а о пользе дела.
— Я и думаю… Господин Викулов! Я как командир базы предписываю вам безотлагательно прибыть в Византийск и сдать катапульту. Это казенное имущество!
— Командир ты… у разбитого корыта. Вот тебе! — и я поднес к объективу приемника дулю. В Византийске перед Юджином она сделалась величиной с арбуз и заполнила стереоэкран (я подумал об этом с удовольствием).