Эйвери одолевало профессиональное любопытство. Что было не так в семейной жизни Ратледжей? Почему Кэрол хотела смерти мужа? Прежде чем сделать окончательный вывод, она должна перебрать все варианты. И когда она поведает миру правду, то ее репутация честного журналиста будет восстановлена.
Все же при мысли о том, чтобы растрезвонить всему свету о закулисных подробностях жизни Тейта Ратледжа, у нее во рту появлялся неприятный привкус. Сейчас проблемы Тейта Ратледжа были в равной степени и ее проблемами. Она никого об этом не просила, ей их навязали, но игнорировать их она не могла. По причине, которой она не находила объяснения, она чувствовала себя обязанной искупить вину Кэрол перед Тейтом.
В тот единственный раз, когда она, охваченная состраданием, прикоснулась к нему, он откровенно отверг ее, но Эйвери понимала, что отчуждение между Тейтом и Кэрол выходит далеко за рамки обычной семейной ссоры. Это была настоящая пропасть. Он обращался с ней, как с диким зверем, посаженным в клетку. Он выполнял все ее желания, но не забывал соблюдать дистанцию. Он ей не доверял.
Насколько Эйвери успела узнать, это недоверие имело под собой весьма серьезное основание. Кэрол и еще кто-то задумали убить Тейта. И больше всего ее теперь мучили вопросы: как и почему?
Вернулся Тейт, и она на время забыла о своих тревогах. Однако, когда он приблизился к ее инвалидному креслу, улыбка сползла с ее лица. Он был угрюм.
– Почему ты пишешь левой рукой?
Эйвери похолодела. Вот он, момент истины. Она-то надеялась, что выберет его сама, но жизнь, как всегда, вносит свои коррективы. Как глупо с ее стороны допустить такой промах! Ведь даже идиоту ясно, что Кэрол скорее всего была правша.
Она с мольбой взглянула на него и попыталась произнести его имя.
Господи, помоги мне, молила она, сжимая в левой руке карандаш. Как только она назовет ему свое настоящее имя, она должна будет предупредить его о грозящей ему опасности. Единственное, что она знала о сроках готовящегося покушения, – что оно должно быть осуществлено до того, как он станет сенатором. Это значит, оно может случиться завтра и даже сегодня. А может не произойти и до ноября. Главное, предупредить его она должна немедленно.
Кого из членов семьи она может подозревать? Она не могла открыться ему сразу после того, как научилась держать в руке карандаш, потому что у нее не было достаточно фактов. Она самонадеянно ждала, что вот-вот получит новые доказательства.
Поверит ли он ей, когда она изложит ему то, что знает?
Почему, собственно, он должен ей верить?
Да станет ли он вообще слушать женщину, которая почти два месяца выдавала себя за его жену? В его глазах она будет просто бессовестной авантюристкой, и это будет весьма близко к правде, если отбросить ее искреннее беспокойство о благополучии его и Мэнди.
Она начала неуверенными пальцами водить карандашом по бумаге. Написала букву «б». Рука так дрожала, что она уронила карандаш. Он скатился по ее бедру и застрял где-то сбоку в щели кресла.
Тейт стал его доставать, сильными пальцами касаясь ее бедра. Он вложил карандаш ей в руку и нацелил его на страницу блокнота.
– Что – «б»?
Она подняла на него жалобный взгляд, умоляя о прощении. После этого она дописала слово и повернула блокнот так, чтобы он мог прочитать.
– «Больно», – прочел он вслух. – Тебе больно писать правой рукой?
Эйвери виновато закивала.
– Очень больно, – прохрипела она и подняла правую руку, где кожа была еще слишком чувствительна.
Она твердила себе, что это ложь во спасение. Нельзя говорить ему правду, пока она не в состоянии объяснить всех подробностей. Каракули на бумаге, несколько ключевых слов – от этого он только придет в ярость и беспокойство. А в таком состоянии он ни в коем случае не поверит ей, что его собираются убить.
Он тихо рассмеялся.
– Ты посрамила Джека. Удивляюсь, как я сам этого не заметил. Наверное, у меня в голове слишком много всего, чтобы обращать внимание на эти мелочи. – Сомкнув руки на пояснице, он с наслаждением потянулся. – Ну что ж, мне тоже пора ехать. Уже поздно, а дорога неблизкая. Насколько я понимаю, завтра тебе снимут гипс. Отлично. Ты сможешь двигаться.
Глаза Эйвери заволокло слезами. Этот человек, при всей его доброте, возненавидит ее, стоит ей открыть ему правду. За время ее болезни он невольно стал для нее центром бытия. Понимал он это или нет, но он был ее единственной опорой.
Теперь она должна отплатить ему за его доброту и сообщить три ужасные вещи: его жена погибла; ее место занимает тележурналистка, посвященная теперь во все подробности его частной жизни; и существует кто-то, кто собирается его убить.
Ее слезы вызвали у него не столько жалость, сколько раздражение. Он в нетерпении отвел глаза и вдруг заметил пачку газет на подоконнике. Их принесли сюда по ее просьбе. Это все были старые номера с отчетами об авиакатастрофе. Тейт показал на них рукой.
– Не понимаю, о чем ты плачешь, Кэрол, – сорвался он. – Ты прекрасно выглядишь. Господи, ты ведь могла вообще не выжить. И Мэнди тоже. Как ты не можешь понять, что тебе чертовски повезло? – Он сделал глубокий вдох и усилием воли взял себя в руки. – Прости. Я не хотел тебя обидеть. Я понимаю, сколько тебе пришлось пережить. Но все могло быть гораздо хуже. Для тебя и всех нас. – Он натянул куртку. – Пока.
С этим он и ушел.
Эйвери долго смотрела ему вслед. Вошла сестра и стала готовить ее ко сну. Она поднялась с кресла и пошла на костылях, но это пока удавалось ей с трудом. Ей было больно опираться на костыли руками. К тому времени, как она улеглась и сестра вышла, она совершенно выбилась из сил.
Не меньше физической была и моральная усталость, но уснуть Эйвери не могла. Она пыталась представить себе, каким станет лицо Тейта, когда он узнает правду. Это будет для него суровое испытание, причем как раз в то время, когда он наиболее уязвим.
Когда в ее сознании мелькнуло это слово – «уязвим», ее внезапно пронзила другая мысль. Как только она назовет себя, она станет не менее уязвимой. Она тоже станет мишенью для того, кто готовит покушение на Тейта Ратледжа.
Как это ей раньше не пришло в голову? Когда выяснится, что под именем Кэрол Ратледж все это время скрывалась тележурналистка Эйвери Дэниелз, злоумышленник поймет, что допустил роковую ошибку, и будет вынужден что-то предпринять. Она станет такой же потенциальной жертвой, как и Тейт. Судя по холодной решимости, которую она слышала в его голосе, он не станет колебаться.
Она села на постели и стала вглядываться в тени, блуждающие по комнате, словно ожидая, что безвестный и безымянный враг прямо сейчас накинется на нее. В ушах гулко отдавались удары сердца.
Господи, что ей делать? Как защитить себя? Как защитить Тейта? Если бы она и вправду была Кэрол, она бы…
Не успев сформулировать мысль, она стала искать возражения. Это невозможно. Тейт разоблачит ее. И злоумышленник тоже.
Но если она продержится в этой роли до тех пор, пока не узнает, кто этот тайный его враг, она сможет спасти ему жизнь.
И все же начать жить жизнью другой женщины казалось немыслимым. А как же ее собственная жизнь? Формально Эйвери Дэниелз больше нет. Никто ее не хватится. У нее не осталось ни мужа, ни детей, ни родных. Карьера и без того рухнула. Одной только ошибки, одного неверного вывода хватило, чтобы в глазах всех она стала неудачницей. Она не только не сумела стать достойной своего отца, она даже его безупречной репутации умудрилась навредить. Работать на студии «Кей-Текс» в Сан-Антонио равносильно приговору к годам тяжелого труда. Хотя у студии была достаточно приличная репутация, а сама она была по гроб благодарна Айришу за то, что он дал ей хоть какое-то место, в то время как никто не желал даже давать ей интервью, все равно работа здесь была равносильна сибирской ссылке. Она оказалась изолированной от репортерских кругов, с которыми действительно считались в обществе. После работы на кабельном телевидении и корреспондентом в Вашингтоне студия «Кей-Текс», конечно, была падением.
Но как раз сейчас ей в руки идет сенсация. Если она станет миссис Тейт Ратледж, она сможет проследить и описать предвыборную кампанию и покушение изнутри. Она будет не просто автором материала, она будет его участницей.
Что могло бы быть лучше для возвращения в высший эшелон журналистской иерархии? Кто из журналистов мог похвастать такой уникальной возможностью? Она могла бы назвать десятки коллег, кто отдал бы за это правую руку.
Она кисло улыбнулась. Ей не понадобилось жертвовать правой рукой, но она уже пожертвовала своим лицом, именем и индивидуальностью. Спасти человеку жизнь и получить гигантский толчок в карьере будет вполне адекватной компенсацией за такую несправедливость. И когда наконец всплывет правда, никто не сможет ее в чем-то упрекнуть. Она не искала этой возможности, ей ее навязали. И Тейта она тоже не собирается эксплуатировать. Выше своей карьеры она ставила возможность оградить его от грозящей опасности, спасти его жизнь, которая стала ей так дорога.
Конечно, риск будет огромен, но журналисты всегда рискуют головой в погоне за материалом. Ее отец каждодневно рисковал жизнью. Его мужество было отмечено Пуллитцеровской премией. Если он во имя своих репортажей был готов отдать жизнь, то почему она должна требовать от себя меньшего?
Однако она понимала, что такое решение надо принимать по зрелом размышлении. Ей следует подойти к этому вопросу прагматически, а не эмоционально. Она возьмет на себя роль жены Тейта, а следовательно, окажется в кругу ее знакомств и интересов. Она станет жить с его родными, под непрестанным оком людей, которые близко знают Кэрол.
Огромность этого риска пугала, но тем труднее было устоять перед искушением. Последствия могут быть самыми неожиданными, но и награда – соответствующей.
Она будет допускать тысячи оплошностей – вроде этой левой руки. Но она всегда отличалась находчивостью. Она сумеет объяснить свои ошибки.
А вдруг сработает? Сможет ли она справиться? И хватит ли у нее духа?
Она откинула одеяло, оперлась на костыли и пошла в ванную. В ослепительном свете люминесцентной лампы она принялась разглядывать отражение, глядящее на нее из зеркала, и сравнивать его с фотографией Кэрол, которая висела на стене – видимо, для поднятия духа.
Кожа была как новая, розовая и гладкая, как детская попка, – в точности как обещал доктор Сойер. Растянув рот, она стала изучать вставные зубы, которые были сделаны по образу и подобию зубов Кэрол Ратледж. Провела рукой по коротким темным волосам. Шрамы были совсем незаметны, если только не смотреть вплотную. Со временем не останется никаких следов.
Она не позволила себе горевать, хотя чувствовала тоску по своему прежнему облику. Теперь ее судьба – вот это зеркальное отражение. Ей сделали новое лицо. Оно станет для нее пропуском в новую жизнь.
С завтрашнего дня она станет Кэрол Ратледж.
Эйвери Дэниелз больше нечего было терять.
11
Сестра окинула ее беглым взглядом и явно осталась довольна.
– У вас прекрасные волосы, миссис Ратледж.
– Спасибо, – горько улыбнулась Эйвери. – Только что от них осталось!
За те семь дней, что Тейт был в отъезде, у нее полностью восстановился голос. Тейт мог появиться в любую минуту, и она немного нервничала.
– Нет, я именно имела в виду их длину, – сказала сестра. – Мало кому идет такая короткая стрижка. Вы выглядите просто потрясающе.
Эйвери взглянула в зеркальце, потрогала колючую челку на лбу и с сомнением произнесла:
– Будем надеяться.
Она сидела в кресле. Больная нога была водружена на табурет. Рядом с креслом стояла трость. Руки спокойно лежали на коленях.
После недельного отсутствия Тейта медсестры волновались перед его предстоящим визитом не меньше ее. Они хлопотали над ней, как над невестой в день свадьбы.
– Он здесь, – многозначительным шепотом объявила одна из них, заглянув в дверь.
Та, что была рядом с Эйвери, сжала ей плечо:
– Вы прекрасно выглядите. Он просто в обморок упадет.
Он, конечно, не упал, но был удивлен. Она заметила, как распахнулись его глаза, когда он увидел ее сидящей в кресле в уличном костюме – костюме Кэрол, который ей за несколько дней до этого привезла Зи.
– Привет, Тейт.
При звуке ее голоса он удивился еще больше.
Сердце ее подпрыгнуло. Он догадался!
Неужели она опять допустила промах? Может быть, Кэрол обращалась к нему по-другому? Может, было какое-то ласкательное имя, которое могла знать только она? Она задержала дыхание и приготовилась к тому, что он ткнет в нее пальцем и крикнет: «Лживая самозванка!»
Вместо того он неловко покашлял и поздоровался в ответ:
– Привет, Кэрол.
Она стала потихоньку выдыхать через ноздри долго удерживаемый воздух, боясь показать свое облегчение. Он прошел в комнату и с отсутствующим видом положил букет и сверток на тумбочку.
– Ты выглядишь потрясающе.
– Спасибо.
– И ты уже, оказывается, можешь говорить, – добавил он с неловким смешком.
– Да. Наконец-то.
– Голос у тебя стал какой-то другой.
– Но нас ведь предупреждали, что такое может случиться, помнишь? – быстро ответила она.
– Да, только я не ожидал, что… – Он провел ладонью себе поперек шеи. – Эта охриплость…
– Со временем, наверное, пройдет.
– Мне она даже нравится.
Он не мог глаз от нее отвести. Если бы их отношения были такими, какими они должны были быть, он, наверное, стоял бы сейчас перед ней на коленях, ощупывая кончиками пальцев ее новое лицо, как делают слепые, восхищался гладкой кожей и говорил о любви. К ее разочарованию, он продолжал держать почтительную дистанцию.
Как обычно, он был в джинсах. Они были отутюжены, но ткань была достаточно поношенная, чтобы мягко облегать его тело. Эйвери не хотела оказаться во власти женского любопытства, поэтому старательно смотрела выше пояса.
Эта часть его тела тоже была весьма привлекательна. Она смотрела на него, не отрываясь. Потом нервным движением поднесла руку к груди.
– Ты так смотришь… – нарочно сказала она.
Он на мгновение опустил голову, но тут же снова поднял.
– Прости. Наверное, я правда не ожидал, что ты будешь выглядеть как раньше. Но это… это так и есть. Вот только волосы…
Она обрадовалась, что ее военная хитрость сработала.
– Тебе не холодно?
– Что? Холодно? А, нет. – Она отчаянно искала что-нибудь, что могло бы его отвлечь. – А это что такое? – Она кивнула на сверток, который он принес.
– Это твои драгоценности.
– Драгоценности? – Мыльный пузырь радостного возбуждения лопнул. Она судорожно сглотнула.
– Украшения, которые были на тебе в день катастрофы. Сегодня мне в офис позвонили из госпиталя и напомнили про них. Я заскочил туда по дороге. Все время забывал. – Он протянул ей конверт.
Эйвери посмотрела на него так, будто в конверте притаилась ядовитая змея и даже трогать его опасно. Однако, не найдя подходящего предлога отказаться, она взяла конверт в руки.
– Я не успел проверить содержимое, – продолжал он, – но, может быть, ты сама сейчас посмотришь?
Она положила сверток на колени.
– Потом.
– Я подумал, ты захочешь получить свои вещи назад.
– Да, конечно. Только сейчас не самое подходящее время надевать украшения. – Она сложила пальцы в кулак и потом разогнула их. – Пальцы уже гнутся, но еще побаливают. Боюсь, что мне сейчас кольца не надеть.
– Особенно обручальное, не так ли?
Резкость его слов ошеломила. Она заметила, что он тоже не носит обручального кольца, и хотела было указать ему на это, но прикусила губу. Если Кэрол по какой-то неблаговидной причине не носила обручальное кольцо, тем более ей лучше обойти этот момент. По крайней мере, пока.
Тейт присел на край постели. Напряженное молчание стало затягиваться. Эйвери первой нарушила его:
– Поездка прошла удачно?
– Да, все было отлично. Но я устал, как черт.
– Я почти каждый вечер видела тебя по телевизору. Аудитория, кажется, была в восторге.