Федор так жить не хотел. Раз уж выпало им всем — не по их вине вовсе, так на роду писано, очевидно, — надо вживаться в эту жизнь. А то два года прожив в Англии, все эту страну «Аглицкой землицей», по-русски, кличут. А тут еще, точно им назло, Иван Васильевич Грозный замыслил женихаться не то по третьему, не то уж вовсе по четвертому разу, и притом новую невесту брать из Англии — вроде как поперву к самой Ее Величеству Лизавете посватался, но узнав, какова она годами и ростом, перерешил и к ее племяннице, мисс Мэри Хейстингс, стал подлаживаться. Дело у них почему-то не сладилось, да Федькиным землякам от того не легче, потому что прожили они эти два года в страхе великом. Пришла лодья в Лондон загрузиться — а там шум, гам, фейерверки! Оказывается, сватов встречают, московитское посольство Андрея Совина! Ну и перепугались Федькины земляки, что их похватают, в оковы и вышлют в Московию на расправу… Напрасно Федор их уговаривал не труситься. Он тогда как раз в дальнее плавание с мистером Дрейком собирался. Так он нарочно, чтобы трус погибельный у земляков унять, сходил на подворье, где послы московитские остановились, напросился в гости, доложил им, что он, дескать был слугой Московской английской компании и годами с сущего малолетства живал и в Москве, и в Поморье, и последние месяцы в Нарве…
Нарассказывал, набрехал, наслушался, как ему брешут, новостей наузнал — потом четыре дни подряд пересказывал землякам, чаю китайского им пакетик отдал — они про такой еще и не слыхивали, но когда Федор им на пробу щепоть заварил, дюже всем понравилось. И сам русской еды от пуза наелся…
А главное — уяснил, что Грозный царь не смирил нрава, а того пуще вызверился. Хоть и не верится в такой тяжкий грех, но так ведь и есть: митрополита Филиппа Колычева, главу православной церкви, заточил яко мирянина, и не в монастырь на покаяние, как подобало бы за вдруг открывшиеся грехи, а в темницу. И опричники лютуют пуще прежнего. Новые казни изобретают…
2Кажется, его так и не заподозрили. Но земляки, хоть и немало надивились на то, что он вернулся живым и даже непобитым, все одно трусили…
А ежели царь с английской невестой слюбятся? Что тогда с ними со всеми будет? Их, убеглых из Московского государства, в Англии не только два десятка со «Св. Савватея», а и кроме них всего до сотни наберется. Разного рода люди: моряки и боящиеся наказания и опалы воеводы после проигранных сражений, воры и дезертиры, и попенок, пробирающийся через Англию и как удастся в Святую Землю, дабы поклониться Гробу Господню и принять там мученичество за веру от сарацин поганых… Неуж всех в Россию на казни отошлют?
В Испании, по пути из Барселоны, Федька задал о том вопрос капитану Дрейку. Тот нахмурился и, поглаживая сверток с ковром, хранящим тайную карту-свиток, сказал:
— Не переживай по этому поводу, малыш! Дело каждого человека — где ему жить, как веровать и кем быть. Я не намерен допускать до своих людей иностранную полицию. Тебя никто им не отдаст, этим твоим «опричникам» — так, кажется?
И теперь, собираясь в дальний путь, Федор опасался вовсе не российского сыска, а пронырливой испанской инквизиции да еще более страшных иезуитов…
В последнее время о кознях этих «служителей Иисуса» поговаривали все чаще и чаще — и на рынках, и в конторе братьев Хоукинзов, и при дворе…
Поэтому каждый из двадцати восьми членов экипажа «Лебедя» не роптал, когда Дрейк вновь и вновь откладывал отплытие, — ведь с каждым новым перенесением срока все больше испанских агентов теряет терпение, разочаровывается и перестает следить за этой странной экспедицией, похоже, так и не собирающейся на самом-то деле плыть никуда…
Никто из двадцати восьми не мог, разумеется, знать, что и точно — испанский посол дон Диего уже отправил депешу о том, что еретики обвели его вокруг пальца: он выделил некоторое число людей и истратил некоторую сумму денег на организацию тайного наблюдения за пресловутым Дрейком, якобы собирающимся вот-вот отчалить в совершенно неизвестном направлении. Но похоже, что вся эта афера с «Лебедем» — операция прикрытия для чего-то (а вот чего именно — мы, кажется, проморгали), произведенного без шума. И во избежание дальнейшего бесцельного расходования государственных средств он с сего числа распорядился снять наблюдение с праздно стоящего в Плимутской гавани барка «Лебедь».
На «Лебеде» время от времени заменяли погруженные в количестве, достаточном для плавания хоть до Китая, припасы на более свежие, продавая их упакованными на отходящие суда.
Вообще эта экспедиция, осуществляемая на средства самого мистера Дрейка, без помощи лорда Винтера или кого бы то ни было еще, уже встала ему в копеечку. Но он, очевидно, рассчитывал на какие-то предстоящие доходы… Хотя не так и скоро-то предстоящие: он все снова и снова предупреждал своих людей, что и на этот раз доходов не будет — доходы будут от того плавания, что свершится после нынешнего…
3Но вот однажды, наконец, они отчалили — к изумлению береговой публики. Ледяной норд-ост вдруг свалился на город, перемогши обычный для осени в этих местах сырой вест. Ветер принес колючий редкий снег, режущий лицо, — не чета норд-вестовому липкому, мягкому, снежки лепить очень способствующему и так украшающему деревья и кровли домов. Из этого снежка не слепить — в руке, как песок, развалится… На воде были забереги, лужи покрылись тоненьким ненадежным ледком, черным от того, что не до дна под ним вымерзло. Все ежились и с охотой делали всякую работу на палубе, чтоб только подвигаться и разогреться. Но при этом молили Господа, чтоб только ветер не менялся и не слабел — чтоб на мачты нужды не было карабкаться на прожигающем ветру…
Но ветер зарядил на несколько дней. Когда проснулись на следующее утро — справа по борту чернели корявые скалы мыса Лизард, а вест все гнал их. И тут Дрейк погнал всех на реи — зарифить марселя и тем сбавить ход: нет, ветер не менялся, изменился их курс. Теперь «Лебедь» пошел левым бейдевиндом, забирая на север.
Вывязывая узлы из обледеневших пеньковых тросов, больно секущих уже, казалось бы, привычные пальцы, матросы обменивались мнениями о цели плавания: мятежная Ирландия? Шотландия? Зачем?
Бейдевинд вызвал малоприятную бортовую качку, вовсе отсутствовавшую, пока шли с попутным ветром. Когда на второе утро развиднелось, бывалые моряки уже не сомневались, что их путь ведет в самые гиблые места Ирландии, на западное побережье треклятого острова, ни разу англичанам не покорявшееся, — край базальтовых растресканных скал, вечнозеленых лугов и климата, настолько сырого, что никакое дерево его не выдерживает, только трава.
«Нет, но зачем? Солдат на борту для десанта нет, да если б их и взяли — сколько б их уместилось на крохотном барке, если все трюмы забиты припасами? Лучше б тогда еще пяток солдат приняли, чем набивать трюмы жратвой из расчета на год, верно? А мы — что мы можем со своими двумя дюжинами боеспособных людей и тремя жалкими полукулевринками на борту против целой страны католиков? Хотя вообще-то это как раз в духе нашего капитана… Ох, сгубит он наши душеньки ни за грош…»
И тут капитан вышел на палубу и гаркнул:
— Эй, девонширцы и иные! Я вижу, вы трясетесь от мороза и греете только языки? Ну, сейчас я вас всех согрею одним приказом! А ну, все на ванты! Курс зюйд-вест-зюйд-тен-вест!
Новый курс был гораздо круче к ветру, чем прежний. К тому же пришлось совершать поворот через ветер, что утроило хлопоты с бизанью. Но сейчас все шевелились бодро, боцман Сэм Рейтауэр запел и все подхватили:
— Нас мокрый парус бьет по морде,
Но девонширец смотрит гордо!
Набьем потуже такелаж,
Возьмем судьбу на абордаж!
А вместо припева все дружно тужились, кряхтя и повисая на тросах всем скопом. Песня была тем хороша, что ее можно было реветь без определенного мотива, зато меняя темп согласно работе. Ведь одно дело обтягивать бизань-штаг через блочок, укрепленный на грот-мачте у ее основания, когда два-три человека тянут короткими рывками. И совсем иное дело — набивать грота-шкот, когда человек семь тянут сообща, небыстро, плавно и без рывков, верно?
Ведь поворот к югу, от опостылевшего мокрого холода, к теплу и, может быть даже, к сухости! Если даже с неба и лить будет — в тепле сохнет все куда быстрее… К тому же отвернули от ирландских берегов, где всех ждала, если уж очень повезет, гибель со славой, а скорее всего — безвестная гибель, и только… Наконец, поворот к югу означал либо Гвинею, либо Новый Свет, либо загадочный Восток — Индию, Китай, Яву, острова Пряностей… Федор аж трясся, едва помыслит о возможности заморского плавания, о тропиках, о Новом Свете…
Он уж столько наслышан об этом, но одно дело слышать, и совсем другое дело — видеть! И втройне было б лучше вот так, в зиму лютую их видеть, когда провожавший их из Плимута норд-ост напомнил о российских морозах и сковал Тейвисток и Пли, обе местные речушки.
Примерно треть команды допрежь не бывала за океанами, а большая часть уж сплавали туда, еще и не по одному разу. Но Федору, который едва припомнил — столько всевозможного за последние пару лет стряслось, что два года как двадцать два стали, а что до них было, то помнится смутновато, — что ради тропиков и пошел некогда к Дрейку, хотелось люто туда… А мистер Фрэнсис хранил тайну, никому ни под каким видом не открывая, куда ж намерен путь держать…
А в Мадрид, благодаря непонятным маневрам «Лебедя» в первые дни после отплытия, уже ушла секретная депеша следующего содержания: «Адмиралу Испании, Его Светлости дону Луису Рекесенсу-и-Суньиге. Ваша светлость! Спешу сообщить только что узнанную из верного источника новость: небезызвестный мистер Ф. Дрейк ушел наконец из Плимута в западную Ирландию. Учитывая слишком малый для успешной торговли тоннаж его барка и загруженность трюмов припасами, а также отсутствием на борту солдат и достаточного количества орудий, надо полагать, что целью вышеозначенного субъекта является долговременное крейсирование вдоль южного, юго-западного и западного, наиболее пригодных по политическим соображениям для поддержания постоянных контактов с ирландскими собратьями по вере, побережий Ирландии. Ввиду вышеизложенного предлагаю: выделить отряд быстроходных судов водоизмещением около ста тонн каждое, из состава Бискайской эскадры, отыскать судно Дрейка, загнать в один из заливов в южной части западного побережья Ирландии и навязать бой. В результате боя судно утопить, еретиков уничтожить, пленных при этом не брать, во избежание разглашения кем-либо из них операции. Ваш слуга, Икс-Игрек-Зет».
4Судно шло на юго-запад. Воздух теплел с каждым даже не днем, а чуть ли не часом пути. Матросы поснимали вязаные фуфайки и колпаки, потом промасленные неуклюжие куртки, а потом…
А потом прошли меридиан Азорских островов — и на следующий день пассат — «ветер купцов», как его еще называют, подхватил судно и потащил курсом на чистый зюйд-вест, потом он посвежел и задул на румб круче к югу, то есть, вильнув было на два румба западнее допассатного курса, он вернулся на один румб. Все это время Дрейк не отдавал никаких команд на изменение курса, и матросы отдыхали, покуда «Лебедь», забирая полные паруса, шел чистым попутным курсом без всяких маневров.
Вот матросы в свободное от вахты время начали ловить рыбу. Привычные рыбы, как сельдь или камбала, перестали попадаться, зато шел на любую наживку — обычно из пойманной прежде мелочи, но годились и объедки: шкура от солонины, корка от сыра или хрящ, — сильный, беломясистый тунец. Это была большая, сытная, как курица, рыба с красной кровью. Такого трескоед Федька прежде никогда не видывал: надо же, на вид рыба и рыба, а кровь, как у зверя, еще и горячая.
Котлеты из тунца, жаркое из тунца, тунец в вине… Только он успел надоесть всем, как на палубу звучно шмякнулась летучая рыба! Широкие длинные плавники, растопыренные, почти в ладонь, а сама рыбка только немногим крупнее сельди — ну, в наважку, не более. А когда кок ее пожарил — Федька решил, что ну ничего вкуснее никогда он не пробовал! Куда там треске и макрели, на что тунец вкусен, а и то с летучей рыбой ему не сравняться…
Летучки были так вкусны, что и не приедались, хотя кок Питчер готовил их теперь каждодневно, да еще безо всяких ухищрений: раскалил на противне оливковое масло, выпотрошил сотню летучек, обвалял кое-как в муке, посолил — и в масло. Ну, чтобы не вовсе одинаковый вкус был у жарехи, через раз то лимоном сбрызнет, а то масла вдвое меньше, зато сала свиного тонкими полосками бросит…
Потом, то ли от кого-то, в воде невидимого, удирая, то ли, напротив, увлекшись погоней за кем-то, из воды стали выпрыгивать кальмары — красивые в движении, но отвратно мерзкие при потрошении. Старый знакомый Федора еще с Севильи, кок Питчер, не ел кальмаров, утверждая, что судя по виду, по клюву, столь нелепо торчащему из мягкого тела, по злым глазищам и еще по ряду признаков, коих всего не менее восьми, эти твари не Господом созданы, а диаволом. И есть их честному христианину не подобает!
К счастью, нашлись охотники потрошить кальмаров, а уж сварить выпотрошенного кальмара — тут никакого поварского искусства не требуется, шкурку сдирать не надо: ошпарил, жестким полотенцем или обрывком парусины обтер — она и сойдет пурпурными ошметьями, а там снова в кипяток и читай «Отче наш» — совсем как яйца варят. Только жесткий будет, если переварили. А с уксусом или лучше всего с французским соусом «майонез» (постное масло, уксус, яичный белок, горчица, сахар до соль) — вообще блюдо, как с царского стола!
После солонины трижды в день каждая свежатина как праздник, а входя в тропические воды, команда «Лебедя» разбаловалась, чтоб не сказать «обнаглела», и солонину вообще жрать перестали. Вместо того рассказывали друг другу сказки о благословенных краях, где всевозможные фрукты растут сами, как лесные ягоды, и величиною те фрукты якобы в дыню или детскую голову!
И скоро, скоро «Лебедь» прибудет в эти сказочные края.
Как случается от безделья, команда занялась вполне бессмысленными словопрениями. Решалась проблема ну просто необыкновенно важная: почему Господь отдал поганым язычникам благодатные тропики, а честных христиан поместил на земли, где зима бывает бесплодная, вплоть до полугода, где не растут вообще сладкие фрукты, где крестьянин должен гнуть спину с восхода до заката всю жизнь, даже если земли у него вдосталь?
— Сказать, что за прошлые грехи рода человеческого, — не значит ли умалить Господа, сообщив ему чисто людские злопамятность и мстительность? — глубокомысленно вопрошал соплавателей дюжий матрос Бэнкер.
— Или изменить христианству в пользу индийского идолопоклонства, именуемого «буддизм», — поддержал боцман Сэм Рейтауэр, который отродясь ни единой книги не прочитал, зато побывал в юности с капитаном Уэббером на островах Пряностей.
— Сэм имеет в виду веру индусов в переселение душ, — со смехом объяснил Питчер, в Индии как будто тоже побывавший, хотя до островов Пряностей не добиравшийся.
— Вот-вот, и в эту, как ее, «карму». Плохие места в этой жизни даны тем, кто нагрешил в прошлых жизнях. Для искупления их былых прегрешений, — кивнул боцман.
— Спросим у пастора, почему такая несправедливость, — сказал кто-то. Спросили. И его преподобие ответил, что в Священном Писании об этом и намека нет, но он лично склонен считать вот как: к нам, христианам, знающим истинного Бога, один счет, а к диким, не ведающим Его, — другой. Поэтому и общая сумма грехов язычника выходит меньше, чем общая сумма грехов христианина. И отданы дикарям посему теплые земли, а нам — холодные…
На том и сошлись — или, вернее, на этом спор оборвался, чтобы уж никогда более не возобновляться (меж этими же людьми, что никоим образом не означает, будто в иной компании, в праздную минуту, кто-либо из спорщиков не возобновил его). Капитан решил, что пришла пора собрать людей и объявить им о цели плавания.
5— Девонширцы и иные! — сказал Дрейк, оглядывая всех собравшихся на шканцах — всех до одного, ибо дружественный ему «ветер купцов» нес «Лебедя» споро и ровно именно куда надобно и на часок-другой можно б без страха вообще всем лечь поспать, не выставляя ни вахты, ни хотя бы разъединственного дежурного, который, конечно, ничего не сможет сделать, кроме как разбудить капитана и команду в случае внезапной опасности, будь то шквал, Морской Змей или испанский вымпел на горизонте. — Пришла пора сказать вам все. Мы уже приближаемся к берегам Вест-Индии, и ни один испанский шпион, будь он на борту или за бортом, на самой быстроходной сабре, не сможет сообщить о наших намерениях раньше, чем мы эти намерения закончим осуществлять. Стоп! Отставить ропот! Вы отлично показали себя во время перехода через Атлантический океан, но это было, благодаря «ветру купцов», не так уж сложно, а главное — во время муторных откладываний даты отплытия. И я нико-го из вас не подозреваю. И все! А бдительность ослабевать не должна. Протестантский лагерь окружен врагами, не забывайте об этом ни на час!