Вызвав Хуана Карраско, хозяин «Райского яблока» сбивчиво пересказал ему то, что услышал от мулата.
— М-да, — гнусаво протянул управляющий, — эта новость, дон Антонио, похуже нынешней погоды, хотя, бог свидетель, такой скверной погоды, как сегодня, я на своем веку еще не видывал. Какие будут указания?
— Вот тебе ключ от оружейной комнаты. Выдай пики, шпаги, мушкеты, свинец и порох надсмотрщикам, кузнецу, сапожнику и прочим слугам и организуй круглосуточную охрану асьенды. Объясни людям, что за свое усердие они получат хорошее вознаграждение. Распорядись также, чтобы в ближайшие дни никто из них не покидал территорию асьенды без моего ведома — в лесу и в саванне могут находиться непрошенные гости.
Отпустив Карраско, дон Антонио вместе с мулатом вернулся в большой зал, где его с нетерпением ожидали Глория и дон Энрике де Беррео.
— Что случилось, папа? — Глория устремилась к отцу, едва его фигура замаячила в дверном проеме. — Где Мигель? Что с ним?
— Спокойно, дочка. Твой брат жив.
— Жив? — Девушка в растерянности застыла на месте.
— Да. Но с ним приключилось несчастье.
— Пресвятая дева! Я чувствовала, что с Мигелем что-то произошло. Вчера мне приснилось, будто…
— Погоди, Глория! — перебил девушку дон Энрике. — Пусть говорит твой отец.
— Мигель попал в плен к пиратам, — хрипло сказал дон Антонио. — Его могли убить, как были безжалостно убиты почти все наши люди, находившиеся на борту «Санта Барбары». Однако, хвала Всевышнему, ему была дарована жизнь. Разбойники приняли во внимание то обстоятельство, что их пленник — человек большой отваги и хорошего рода, и поэтому они решили обращаться с ним так, как того требуют его положение и достоинство. Себастьян принес письмо, написанное Мигелем. В нем содержится призыв о помощи. — Бенавидес-отец вздохнул и, заметив возле себя стул, тяжело опустился на него. — Для освобождения моего сына нужно в кратчайший срок внести огромный выкуп — десять тысяч.
— Песо?! — изумленно приподнял брови дон Энрике.
— Да.
— А у нас есть такие деньги? — с сомнением в голосе спросила Глория.
— Здесь, в «Райском яблоке», нет, — ответил дон Антонио. — Да и в Баямо… Разве что обратиться за помощью к моему кузену и компаньону, высокочтимому падре Игнасио.
— У меня имеются кое-какие сбережения, — осмелился вмешаться в семейный разговор дон Энрике. — Правда, сумма эта довольно скромная: что-то около тысячи…
— Спасибо, Энрике, вы благородный человек, — пробормотал дон Антонио. — Но тысяча песо — это, к сожалению, капля в море. Я располагаю пятью тысячами, а недостающую сумму денег мы достанем в Баямо. Глория… Будь добра, поднимись к матери и постарайся сообщить ей о случившемся так, чтобы ее бедное сердце не разорвалось от горя на части. А я пока напишу письмо кузену и ответ пиратам.
Прошло два часа с тех пор, как Себастьян доставил в дом Бенавидесов тревожное известие. Буря утихла, но мелкий густой дождь продолжал падать на погруженные в темноту асьенду, лес и саванну. Время от времени небо озаряли яркие вспышки молний и слышно было, как из стороны в сторону перекатываются глухие раскаты грома.
Запечатав письмо, адресованное кузену, дон Антонио подошел к дону Энрике де Беррео.
— Энрике, мне некого послать в Баямо, кроме вас. Утром Пепе оседлает Эмира — он немного норовистый, но зато самый выносливый и быстрый конь в нашей конюшне. За три дня вы должны добраться до места назначения и передать это письмо падре Игнасио. Он знает, где можно взять пять тысяч песо. О том, что произошло с Мигелем, никому, кроме падре, не рассказывайте. Я не хочу, чтобы посторонние… разумеется, к вам, Энрике, это не относится… совали нос в дела нашей семьи.
— Я все сделаю, как надо, — заверил Бенавидеса дон Энрике.
— Из Баямо сразу же скачите обратно. Через шесть дней вы должны быть здесь с деньгами.
— А вдруг разбойники не согласятся ждать столько времени — что тогда? — тихо спросила Глория.
Дон Антонио сдвинул брови и жестко ответил:
— Десять тысяч стоят того, чтобы немного подождать. Я написал их предводителю записку, в которой даю свое согласие уплатить выкуп за жизнь Мигеля и прошу дать мне шесть дней на сбор требуемой суммы. На рассвете Себастьян отнесет мой ответ пиратам, а к вечеру, я надеюсь, мы узнаем об их решении.
Утро следующего дня выдалось, как по заказу, ясным и безветренным. Буря унеслась на запад. Туман, опустившийся ночью на землю, под лучами восходящего солнца начал клубиться и лениво растекаться, теряя свою плотность и снежную белизну. Примерно в половине шестого из ворот асьенды выехал всадник. Придержав горячего скакуна, он осмотрелся по сторонам и прислушался. Кругом было тихо, лишь в ближайшей пальмовой рощице время от времени вскрикивала какая-то птица.
«С богом!» — сказал сам себе дон Энрике и слегка вонзил шпоры в округлые бока Эмира. Этого оказалось достаточно, чтобы конь с места взял в галоп.
Быстро спустившись с возвышенности в заболоченную низину, дон Энрике на полном скаку переправился через небольшой ручей, русло которого было устлано черными водорослями, и, обогнув полосу колючего кустарника, скрылся в чаще тропического леса.
Спустя полчаса асьенду «Райское яблоко» покинул еще один человек. Это был мулат Себастьян. В отличие от сеньора Беррео, ускакавшего в восточном направлении, он двинулся на юг, в сторону карибского побережья.
Прохладные утренние часы постепенно сменились удушливой жарой, земля нагрелась, и воздух, насыщенный испарениями, стал влажным и липким. Приблизившись к сплошной темно-зеленой стене джунглей, мулат отыскал еле приметную тропку, петлявшую между корнями деревьев, и вооружился увесистой палкой — вполне надежным средством защиты от ядовитых змей, скорпионов и «виуда негрa» — черного паука с шелковистым туловищем, укус которого мог привести к летальному исходу. Затем, ступая то по мягкому ковру из гниющих листьев, то по чавкающей коричневой глине, он с мрачным видом углубился в заросли хукаро.
Чем дальше Себастьян удалялся от асьенды и чем ближе было побережье Карибского моря, тем чаще ноги его проваливались в ямы, наполненные зловонной болотной жижей. На смену хукаро вскоре пришли густые заросли яны и мангров, в просветах между деревьями появились тучи москитов, где-то впереди заквакали лягушки. Все указывало на близость береговых болот.
Свернув на юго-запад, мулат через сорок минут выбрался из лесу на левый берег реки Санта-Марта и, вытерев пот, градом катившийся по его разгоряченному эбеново-черному лицу, ощутил на щеке едва уловимое дыхание морского бриза. Последний отрезок пути он проделал с тяжелым сердцем и дрожью в коленях.
«Санта Барбара» стояла на якоре в устье реки, повернутая бортом к берегу. Людей на ней не было видно, но когда Себастьян приблизился к узкой полоске пляжа, из-за кормы баркалоны вдруг выскочило пиратское каноэ и легко заскользило по зеркальной водной глади в сторону берега. Спустя четверть часа мулат ступил на палубу судна.
— Ты сделал все, как надо, приятель?
— Да, сеньор капитан, — низко кланяясь, ответил Бразильцу мулат.
— Каков же ответ дона Антонио?
Черный слуга молча передал вожаку флибустьеров письмо.
— Так, так, — оживился тот, — посмотрим, чем порадует нас старый осел Бенавидес… «Капитану пиратов с острова Ямайка Року по прозвищу Бразилец… Сударь, спешу уведомить вас… в настоящий момент я не располагаю столь крупной суммой денег… но если вы согласитесь подождать шесть дней, я смогу достать требуемые десять тысяч и передать их вам в качестве выкупа за моего сына Мигеля и трех моих слуг… Подписано: дон Антонио Бенавидес».
Разбойники, столпившиеся вокруг капитана, радостно загалдели.
— Черт возьми, неужели так и написано — смогу, мол, раздобыть десять тысяч и заплатить?! — воскликнул Фрэнсис Тью.
— Если не веришь мне, убедись в этом сам, — рассмеялся главарь, протягивая письмо боцману.
Рыжая Борода схватил послание Бенавидеса и попытался прочесть то, что в нем было написано, но, не сумев перевести с испанского ни одного слова, вернул письмо Року со словами:
— Будь проклят этот тарабарский язык! Я никогда не понимал его, как, впрочем, и тех собак, что изъясняются на нем.
— Бенавидес просит подождать шесть дней, — задумчиво посасывая трубку, промолвил Железнобокий. — Нет ли тут подвоха?
— Боишься, что он умышленно тянет время? — склонил голову на бок Бразилец.
— Почему бы нет? За шесть дней испанцы могут подтянуть сюда крупные силы как по суше, так и по морю.
— Не думаю, чтобы дон Антонио стал рисковать жизнью сына.
— А если он не в состоянии уплатить выкуп? — предположил квартирмейстер. — Что тогда?
— Что? — сощурился Рок.
— Доведенный до отчаяния безвыходностью своего положения, в которое мы его поставили, он может пойти на любые, самые дерзкие и непредсказуемые шаги. И, если испанцам удастся запереть нас в устье этой реки, наша единственная козырная карта будет бита.
— Возможно, ты прав, — медленно проговорил вожак. — А может, и нет… Давай-ка спросим у мулата, что он думает по поводу всего этого.
— Не возражаю.
Бразилец поманил мулата пальцем, затем стальной хваткой сдавил ему горло и, вытащив из-за пояса кинжал, требовательно спросил:
— Тебе известно, где дон Антонио собирается достать деньги для выкупа?
— Да, сеньор, конечно, — испуганно заныл Себастьян. — В Баямо! Нынче на рассвете туда был послан дон Энрике — жених Глории, дочки хозяина. Я своими ушами слышал, как дон Антонио напутствовал его. Дон Энрике должен увидеться с падре Игнасио, кузеном дона Антонио, и, взяв у него деньги, тут же ехать обратно. Хозяин просил его никому не рассказывать о том, что случилось с доном Мигелем.
Бразилец ослабил хватку и, спрятав кинжал, будничным тоном заметил:
— Если ты солгал, я сдеру с тебя кожу и натяну ее на барабан.
— Клянусь, я сказал правду, сеньор капитан! — убитым голосом промолвил мулат.
— Посмотрим.
Около полудня пираты высадили Себастьяна на берег, велев ему отнести дону Антонио очередное послание. Они согласились ждать выкуп ровно шесть дней, добавив, что, если по истечению указанного срока деньги не будут доставлены на борт баркалоны, жизнь заложников сразу же обесценится.
— Что значит — обесценится? — с тревогой спросила донья Исабель, когда муж передал ей ответ флибустьеров.
— Это значит, что бандиты, не получив выкуп, могут пойти на крайние меры.
— Они убьют Мигеля?
— Они способны на все. — Дон Антонио в бессильной ярости сжал рукоятку шпаги, болтавшейся у него на боку, и несколько раз прошелся по комнате взад-вперед. — Но я надеюсь, дорогая, что дон Энрике успеет доставить деньги в срок.
Всю вторую половину дня вновь шел докучливый дождь. Черные растрепанные тучи одна за другой тащились с востока на запад, ветер психовал, перескакивая от умеренного к штормовому, однако к вечеру погода снова улучшилась, небо прояснилось, и воздух в окрестностях аеьенды наполнился жужжанием насекомых и пением луговых птиц.
Дон Антонио Бенавидес, держа под мышкой заряженный мушкет, неторопливо вышел за ворота «Райского яблока» и, пройдя вперед шагов двадцать, остановился.
«Что будет, если дон Энрике не сможет в срок доставить сюда требуемую сумму? — размышлял он. — Сможем ли мы отбиться от пиратов, если они вздумают взять „Райское яблоко“ штурмом? Хотя местность вокруг асьенды простреливается, а мои слуги — отличные стрелки, но в ночном мраке возможны всякие неожиданности. Нет, нужно немедленно увезти отсюда Исабель и Глорию! Они могли бы переехать на асьенду Беррео и оставаться там до тех пор, пока разбойники не уйдут из этих мест».
Дон Антонио закусил верхнюю губу.
— Сделаем так, — промолвил он вслух. — Я поговорю с Исабель и, не сгущая красок, попытаюсь объяснить ей, почему желательно, чтобы она и Глория на время покинули асьенду. Если мои слова возымеют действие, завтра утром Пепе оседлает для них мулов.
Глава 8
Страшные дни и ночи
Прошло три дня с тех пор, как дон Энрике покинул асьенду Бенавидесов, а утром четвертого он уже смог выехать из Баямо, имея при себе пять тысяч песо. Деньги находились в двух кожаных мешках, связанных между собой и прикрепленных к седлу.
Погода благоприятствовала многомильному переходу. Сильный порывистый ветер, налетавший с северо-востока, умерял полуденный зной и время от времени нагонял на небо белые барашки облаков, не позволявшие огнедышащему светилу превратить этот день в пекло. Конь уверенно рысил по высокой сочной траве кустарниковой саванны, легко обходя препятствия в виде отдельных низкорослых суковатых деревьев с кривыми, скрученными стволами. По левую сторону от пути следования, на расстоянии примерно четырех миль, тянулась темная полоса мангровых лесов, окаймлявших побережье залива Гуаканаябо.
В два часа пополудни впереди показалась небольшая роща, за которой, искрясь, змеилась голубая лента третьей по счету реки. Эмир, увидев воду, вскинул голову и радостно заржал.
Спешившись на берегу, дон Энрике сбросил мешки на землю, дал измотанной лошади остыть, потом напоил ее, привязал к стволу пальмы, расседлал и занялся приготовлением нехитрого обеда. Перекусив на скорую руку плодами гуанабаны и гуайявы, он позволил себе немного расслабиться и передохнуть в тени барригоны — не более получаса, — после чего снова оседлал Эмира, прикрепил к седлу мешки и, привстав на стременах, осмотрел окрестности. «Переправа должна быть где-то здесь, у излучины реки», — подумал он, пришпоривая лошадь.
Эмир вздрогнул и резво взял с места. Пригнувшись к шее неудержимого рысака, дон Энрике помчался к излучине реки, на полном скаку, взметая тучи брызг, преодолел переправу и, выбравшись на противоположный берег, продолжил в хорошем темпе гнать лошадь на запад.
Вечером он миновал чей-то корраль и выехал на широкую неровную дорогу. Дорога имела ужасный вид. Очевидно, по ней только что прошло стадо коров из близлежащей асьенды, оставившее после себя не только кучи дерьма, но и полчища слепней; от укусов этих крылатых бестий подпрыгивают даже закаленные в драках толстокожие быки.
— Накажи вас бог! — в сердцах воскликнул дон Энрике, поворачивая Эмира прочь от дороги.
Выехав на вершину невысокого песчаного холма, Беррео придержал коня и, щурясь от лучей заходящего солнца, внимательно осмотрел горизонт. Вдали чернел унылый девственный лес. «Заночую на опушке, — решил утомленный всадник, — а с утра двинусь дальше».
Подстегнув Эмира, Беррео погнал его в сторону кроваво-красного заката, но измученный конь больше не мог долго выдерживать галоп и вскоре перешел на шаг. Когда сгустились сумерки, он достиг переплетенного эпифитами жесткого кустарника, окружавшего опушку леса, и здесь, совершенно обессилевший, застыл на месте, как вкопанный.
Дон Энрике расседлал и стреножил коня, затем сбросил на землю мешки с деньгами, собрал немного хвороста, нарезал тонких стружек и с помощью огнива и кремня высек в своей бамбуковой трутнице огонь. Едкий дым костра разогнал комаров. Поужинав маисовыми лепешками и выпив немного воды, хранившейся в сосуде из высушенной тыквы, он проверил, не отсырел ли порох в пистолетах, после чего, укутавшись в длинный непромокаемый плащ, положил под голову седло и мгновенно уснул.
Проснулся он рано, совершенно мокрый от росы, и спустя четверть часа, оседлав Эмира и прихватив мешки с монетами, въехал под полог сырого и душного леса. Путь его лежал через заросли гигантских хвощей, древовидных папоротников и деревьев, густо покрытых драпировкой из вьющихся растений и лиан ярких зеленых тонов. Переплетаясь, запутываясь, извиваясь, они тянулись вверх в виде зеленых канатов, гирлянд, дорожек и зонтов, образуя между деревьями причудливые арки.
Эмир нервничал. После вольного простора саванны сумрачный лес, наполненный запахами гнили, пронзительными криками попугаев, стрекотом цикад и жужжанием диких пчел, действовал на него угнетающе.
— Ничего, малыш, — пытался успокоить коня дон Энрике, — не отчаивайся. Мир так устроен, что все сущее в нем имеет свое начало и свой конец, и этот угрюмый лес — не исключение. Если ты постараешься и не будешь сбавлять темп, к полудню мы снова окажемся на широкой равнине.