Степа надрывался:
– В меня не попадите! Целься, Барбосов, лучше!
– Убью! – поддержал версию Барбосов, а за ним и все стали кричать:
– Смерть грабителям!
– Не надо в ноги – прямо в сердце предательское!
– Контрольный выстрел в голову, как в боевике «Шакал в черной маске». Бей, Барбос!
– Трупы – в кусты барбариса! – Надя-Сфинкс и здесь старалась нравиться Барбосову и визжала громче всех. Она тратила на визг силы и отставала от всей компании. Решила завтра сесть на диету – лишний вес лишает ловкости.
– В кустах найдут, лучше в канаву! – Оля опытная врушка, она знает: во всякой лжи главное – подробности. – Канаву к весне зароют бульдозером, там посадят клены и рябинки! А этих никто и не вспомнит! Домашние животные – святое! А они воруют, гады!
– Их подлые трупы обглодают дикие вороны и воробьи!
– Они сворачивают на узкую дорожку! Держите их! – поддерживал своих спасателей пес Степа. Он не зря кричал, он помогал своим друзьям. – Шила в мешке не утаишь! А я не шило! Меня не утаишь тем более! – В последнее время Степа увлекся не только анекдотами, но и народными пословицами. – Рука руку моет! Еще неизвестно, кто дурак!
– А давай воткнем кляп, его вопли хамские действуют мне на нервы! Давай воткнем кляп этому наводчику отстойному!
Они все успевали делать на бегу. Раскрыли мешок, низкий достал из кармана черную тряпку, сунул ее Степе в пасть и взвыл:
– Кусается, гад! Убить мало! – Он выдернул из мешка укушенную руку, кровь капала на снег. Длинный заботливо кричал:
– К врачу! Скорее! Брось ты этот мешок! Нам такой бизнес сто лет не нужен! Сбесимся на фиг!
– Нет уж! Мешок мы не бросим! Жирно им будет! – И показал здоровенную фигу догонявшим их шестиклассникам.
– А я так надеялась! – кричала им Агата. – Теперь у вас будет бешенство от укуса собаки! Смертельный случай!
Все смеялись и бежали все быстрее. Но похитители выскочили к остановке и успели нырнуть в отходивший троллейбус. Наверное, это был их день, а не шестого «Б».
Кондуктор возмутилась:
– Собаку можно перевозить только в специальной сумке! Ваша собака тем более невоспитанная! Она лает на весь салон!
Длинный сунул кондуктору сто рублей. Она замолчала, как будто ее выключили. Пассажир в клетчатой кепке выкрикнул:
– Коррупция! Взятка! Собака! Я все видел!
– Меньше видишь – лучше спишь, – огрызнулся низкий.
Троллейбус ехал своей дорогой.
У остановки топтался расстроенный шестой класс, к ним подоспел Харя – бледный, губы дрожали, он чуть не плакал.
– Степу похитили, – сообщил он неновую новость. Харя медлительный, это все давно знали.
Что делать дальше, было непонятно.
О Степе не было вестей уже два дня.
На собрании клуба бывших обиженных Кассирша рассказала:
– Сын не пришел ночевать. Впервые такое переживание. Позвонил по мобильному: «Приду завтра после школы», – и отключился. И я в отключке. И муж на меня орет: «Ты его распустила! В двенадцать лет такое позволяет!» А я ему свое: «Не пил бы ты, все бы шло путем!»
– Если бы ты, Кассирша, не повторяла ему каждый день по сто раз одно и то же, он бы, может, не пил бы, – редакторша Умница всегда права, но ее правота никому не помогает, а только раздражает.
– Ох, редакторша, не редактируй ты мою жизнь, ничего ты в ней не понимаешь. И в своей, думаю, тоже.
– Кассирша, не кидайся на человека, редакторша хотела как лучше.
– Почему все знают, что мне лучше, – проворчала Кассирша.
Сильная погладила ее по спине:
– Мне тоже дают советы, которые кажутся ненужными, а потом вдруг пригодятся. Не злись.
– Я не злюсь, просто мне не по себе. Поругались вчера с мужем, я поревела, потом умылась холодной водой и кремом намазалась, моя подруга Шурка говорит, что слезы сушат кожу лица.
– А потом-то сын нашелся? А то кожу лица сохранила, а сын-то где? – опять лезла Умница редакторша. – Объявился? – наседала она. Умница – ироническое прозвище, но она этого не замечает.
– Утром пришел, табачищем пахнет, а водкой – нет. Я и этому рада. Буркнул: «Собаку искал». Больше ничего не рассказал.
– У вас собака пропала? – Синеглазка сочувственно смотрит. – Я и не знала, что у тебя, Кассирша, есть собака. Все с ума сошли с этими собаками – у всех доги, пудели, таксы кривоногие. И носятся с ними люди, как с родными. А я считаю, надо любить человека, а не собаку.
Девчонки в углу несогласно завозились, молча слушали сегодня.
– Не нашу он искал, у нас и нет собаки. Только собаки мне не хватало. Не сказал – чью, уснул и спал до вечера. Был ли в школе – не знаю. Будила его – отмахнулся. Спит крепко, а в ушах наушники. – Она всхлипнула от жалости к себе, к сыну, слезы текли по щекам и сушили кожу ее лица.
Девчонки в углу не знали, что Барбосов ночью ходил на поиски Степы. Они прислушивались к каждому слову Кассирши, а сами помалкивали. Они-то хорошо знали, какую собаку искал Барбосов. Даже Лидка Князева на этот раз не вылезла со своими замечаниями.
Сильная сказала:
– Нечего плакать. Никто не умер. Сын вернулся, муж не наркоман, сама ты здоровая видная женщина.
Кассирша всхлипнула напоследок и притихла. Сильная предложила:
– Расскажу историю из семейной жизни, если хотите.
– Расскажи, Сильная, – попросили все, – твои истории всегда замечательные и утешительные.
– Слушайте. Я дружу с одной милой женщиной, она учительница в продвинутой школе, преподает русский язык и литературу.
– Литричка, – послышался хор голосов из угла.
– Девчонки, не звучать! – прикрикнула Сиреневая. – И слово дурацкое, человек их учит уму-разуму, а они придумали – литричка!
– В той продвинутой школе тоже наверняка так зовут, это знают везде, даже в других городах, – Агата заступилась за свою родную школу, – продвинутая, главное дело.
– Литература – литра, – вступила в беседу Василиса прекрасная, – а училка – литричка. Что такого обидного-то?
– Мы тоже продвинутые! Наша Курица все стихи на свете знает! – Это выкрикнула Надя-Сфинкс.
– Кто перебивает старших? Чему вас учат дома и в классе? – Сильная свела брови и погрозила пальцем всему углу, где сидели на полу девчонки. Но они знают, что Сильная не злая, только строгая, а это большая разница. И они еще немного пошумели:
– В продвинутых школах учатся богатенькие детки, там противно.
– Мы не завидуем, а так просто.
– И отметки ставят за деньги, – это Лидка, – пятерка – пять долларов, четверка – четыре.
– А двойка – два? – Надя-Сфинкс не упустила возможность куснуть Лидку. Морально, разумеется. Все засмеялись, взрослые тоже.
– Все, девчонки, выставлю за дверь. – Сильная скорее всего не выставит, но они замолкли – интересно послушать новую историю. Она рассказывает:
– Моя приятельница часто ко мне заходит, мы говорим обо всем на свете. Ее работа каждый день преподносит сюрпризы. На днях она пришла огорченная. «Есть у меня ученица, хорошая девочка, к тому же красавица, Тамара. Все девочки красивые – юность. Стройные, глаза ясные, цвет лица без всякой косметики прекрасный. – В уголке все украдкой глянули друг на дружку. Сфинкс втянула живот, она толстовата. А Сильная продолжала: – Расстроенная учительница вздохнула. Тамара не просто красавица, она умница. И вот приходит и объявляет: „Я больше учиться не буду, бросаю всю эту волынку“. – „Тамара, что стряслось? Почему такое решение? – Это, конечно, восклицала учительница. – Ты способная, десятый класс! Всего ничего осталось! Закончишь школу, отметки у тебя хорошие, поступишь в институт, станешь студенткой. Ты же хотела в педагогический!“ – Учительница чуть не плачет, а Тамарочка насмешливо на нее смотрит, как будто она, эта девочка, мудрее и старше. „Институт? А зачем? Глаза портить над учебниками и компьютером? А что потом? Работать в школе? Получать, извините, копейки? Трындеть и дундеть каждый день одно и то же? И еще – находиться в женском коллективе? А замуж выходить за кого? Нервы драть на тупых учениках? И вечно сидеть над тетрадками?“ – Все-то она учла, умная Тамара. Учительница не сдалась: „Это бедные представления! Есть же призвание! Радость успеха! Талантливые дети! Не все они тупые – многие мои ученики стали успешными политиками, бизнесменами. И личная жизнь у большинства сложилась хорошо. Приходят ко мне, рассказывают об успехах. И я так за них рада!“ – „А я хочу своих собственных успехов, а не успехов моих учеников. Они из учителя кровь пьют, а потом хвалятся успехами!“ – „Тамара, опомнись. Несерьезное решение“. – „Не обижайтесь на меня, я все решила“. И тут учительницу осенило: „Замуж собралась?“ – „А откуда вы узнали? Лариска проболталась? Или Алена? Предательницы, они же клялись молчать до поры до времени!“ – „Никто мне не сказал, сама догадалась без особого труда“. Мы с Тамарочкой сели пить чай, я расстроена, она тоже не веселится. Пили молча. Я подумала: „А вдруг Тамара права? Кто может предсказать судьбу? Может быть, девочка лучше знает, в чем ее счастье?“ А Тамара откусила полпирожка, жевала и думала: „А вдруг училка права? Профессия как-никак тебя не подведет, а Валерка может и подвести. Это он сейчас слова красивые говорит и букеты дарит, песни сочиняет специально для меня. А после?“ Такие были у каждой мысли. А разговор пошел о другом, так бывает. „Что говорит мама?“ – спросила учительница. – „Не очень отговаривает, мама знает мой характер. – Тамара выдвинула подбородок, чтобы вид был волевой. – Его зовут Валера“. – „Не пьет?“ – „Со мной не будет пить, обещает“. Учительница совсем поникла: пьет. Но пошлые слова говорить не хотелось. Хотелось сказать: „Обещать легко, они что хочешь обещают, когда влюблены. Соловей тоже поет, пока самку не заманит, а после не поет нисколько“. Но к чему это говорить? Всем девочкам так говорят или что-то в этом роде. Не помогает. Видно, природа специально лишает влюбленную девчонку разума, чтобы совершила она ошибку и не прекратился род человеческий. Вот и у Тамары одни эмоции, никакой логики».
Учительница привязана к своим ученикам, хочется каждого оградить от бед и ошибок. Прибежала ко мне, поделилась: «Ошибку в диктанте исправить можно, а ошибку в жизни...»
Рассказала Сильная свою историю, все, как бывает, слушали про Тамару и ее учительницу-литричку, а думали каждая о своем.
Первой высказалась Синеглазка, мягкая и оптимистичная:
– А может, все хорошо сложится? Ведь бывает же и так, молоденькие, глупые, а женятся и живут долго и счастливо. Бывает!
– Я не встречала, – без сентиментальных скидок, прямо сказала Сильная и строго взглянула на девчонок. Те сидели в своем уголке на спортивных матрасах, поджав ноги. Юные личики, наивные глаза, веселые щечки, румяные и свежие. И такими беззащитными они вдруг ей показались. Никто не оградит их от бед и обид. Ни мама, ни папа. Не защитят от нелепых шагов, от ненужных душевных затрат и ран. Вот Агата – красивая, юмор в глазах. Ее любовь с Лехой – игра. Они увлеченно ревнуют, ссорятся, мирятся. Дурачки доверчивые и самоуверенные. Сидит удобно и грациозно Оля, врушка, кокетливая и легкомысленная. Надя-Сфинкс, резкая, грубоватая, но по уши влюбленная в своего Барбосова. Верит, что на всю жизнь, а как будет? Кто знает?
Сильная за них болеет, потому на них же и рассердилась:
– Смотрите у меня, девчонки! Будьте умными и думайте серьезно о главных шагах. Одни чувства без ума – это дурь.
– Да мы умные, очень даже, – вылезла самая глупая – Лидка.
Синеглазка задумалась, потом рассказала:
– Была я летом в пансионате. Там официантка, очень молоденькая, зовут Вика. Совсем девочка, а у самой дома дочка двух лет. Однажды Вика подает нам обед и вдруг говорит: «Я умею стричь красиво, самоучка, но все хвалят». Я рискнула, она пришла ко мне в номер, стрижет и рассказывает: «С мужем я развелась, он пил, кололся, бил меня, – я смотрю в зеркало – тоненькая, трогательная, а она чувствует, что я сочувствую, рассказывает веселым голоском. – Работать не хотел, говорил: „Не царское дело – работа“, а у нас дочка. Я работаю, вечерами стригу. Дочь почти не вижу, ее растит моя мама, она еще молодая, складненькая, со всем справляется. И я пошла в нее – верчусь. А муж ни копейки не приносит, а просит денег на свои удовольствия. Например, пошли мы с ним покупать дочке платье. Я показываю: „Вон то красивое давай купим“, а он морщится: „Зачем такие деньги тратить? Что она понимает?“ И вдруг тут в магазине я поняла: „Он ничтожество. На платьице жалко, а на свою наркоту не жалко“. Три дня я думала и объявила: „Я с тобой развожусь, решила“. Он меня побил на прощание, и расстались».
Синеглазка рассказывает про чужую девочку, но жалеет ее:
– Хорошая девочка, лет ей семнадцать. А подстригла она меня совсем неплохо, ловкая, в свою маму, наверное. Голосок веселый, а глаза грустные. Говорит храбро: «Мне никто не нужен. Моя мама говорит: „Семья – это женщина и ее дети“. А я иногда думаю, меня и такую кто-то возьмет замуж, если полюбит». – Только не торопись, – это я ее поучаю, а сама знаю: влюбится и не будет рассуждать, – присмотрись, какой он, из какой семьи, с кем дружит. Перекроить человека очень трудно, почти невозможно. А в молодости на себя надеешься: «Со мной он будет хорошим». Общая женская ошибка. Мы же видим трагедии на каждом шагу: одинокие парикмахеры, покинутые красавицы продавщицы, учительницы почти все без мужей.
Притихли все. Женские судьбы разные. Какая-то и сама виновата, как эта Вика из пансионата, но и ее жалко. В этой комнате все научились понимать других, жалеть и прикидывать чужую судьбу на себя.
Вдруг Лидка Князева высказалась:
– Когда у меня будет муж, я его в корне перевоспитаю. В журнале «Мотя» пишут, что готового мужа не получает никто, надо трудиться, создавать человека какого тебе нужно.
Всем почему-то стало смешно. Лидка выступила не совсем кстати, зато разрядила напряжение. Грустные мысли ушли, стало казаться, что все у всех будет хорошо. Сиреневая вдруг поверила, что ее рассеянный образумится. Кассирша стала надеяться в сто пятый раз, что ее непутевый муж бросит пить, а сын перестанет рыскать по ночам в поисках какой-то чужой собаки. Она подумала вслух:
– И на кой ему чужая собака? Сам небось не знает.
– Он знает – это не чужая собака, а наш любимый пес Степа! – зашумели девчонки.
– Ушел пес – вернется, – резко сказала Кассирша, – куда он денется. И с виду дурной – хвостатый, бородатый. Я беленьких собак люблю.
Сильная не вмешивалась в разговор. Она вдруг подумала, что осталась в одиночестве по своей собственной вине. Не в первый раз пришла Сильной эта мысль, но раньше Сильная ее отгоняла, неприятную мысль лучше отогнать. А сегодня мысль крепко засела в ее голове, как острая заноза. В самом деле: муж был не хуже всех мужей, которых их жены терпят и не бросают, живут с ними до глубокой старости. А ее супруг? Пил. Ну пил. Не все же время он пьяный. А с трезвым вполне можно было найти взаимопонимание. Он же умный, даже очень. Иногда. Нет, терпеть не смогла: я такая необыкновенная, красивая, талантливая. А он с такой прекрасной женщиной не может от какой-то мерзкой водки отказаться? Да разве можно это простить? Порвала с ним, одна растила дочь, а о нем забыла. Почти.
– На все судьба, от нее не уйдешь, – почти деревенским тоном сказала Кассирша, – и не обманешь судьбу, и не обойдешь ее – все равно все управит по-своему.
Агата сказала:
– А в нашей деревне одна тетенька бьет своего мужа кочергой. Как он напьется, так она за кочергу. Гоняется за ним, а он к лесу бежит, как зайчик. Большой такой дядя Палыч. Бьет без пощады. Моя бабушка ей говорила: «Убьешь человека, кочерга – холодное оружие». А она отвечает: «Его не убьешь, бугай здоровый, а кочерга не холодная, я ее из печки вытаскиваю».
Все засмеялись, Агата любит, когда вокруг смеются.
Сиреневая тихо сказала:
– У каждой женщины свой подход. Одна добивается своего лаской, другая – хитростью, а кто-то кочергой или скандалом.
– И каждая по-своему права. – Синеглазка – одинокая, нет семьи, но в теории она сильна. Так бывает. Бездетные женщины лучше всех дают советы о том, как воспитывать детей.
– Все правы, – говорит Сильная, – или считают, что правы. Что, если задуматься, почти одно и то же.
– Девчонки, скажите мне, вы ведь знаете, – Кассирша жалобно смотрит в угол, где уселись они, эти двенадцатилетние коварные барышни, – откройте матери тайну, куда делась собака, которую зачем-то ищет мой сын? Зачем она ему? Не кусается? И вообще что за история?
Девочки пожимают плечами, переглядываются, Оля специально округляет честные голубые глаза:
– Ну откуда мы знаем? – Оля умеет смотреть с предельной честностью, особенно когда врет. – Мы не знаем, правда, девчонки?
Кассирша не отстала:
– А Надя-Сфинкс? Тоже не скажешь? Ты же его близкая подруга, вцепилась в него, как репей. Ни самолюбия, ни гордости, ни девичьего достоинства!
– Оскорбляете? Я не репей и не вцепилась. Он сам меня выбрал, это раз. Второе – Барбосов скрытный, у него мужской характер. Третье: знала бы – все равно не сказала бы! Я не стукачка! – Отвернулась от Кассирши, чтобы окончательно дать понять: не скажет. И проворчала: – Репей, главное дело.
– Кассирша, не спрашивай, зачем ты унижаешься? – Это Умница редакторша. – Сын не открывает тебе своих секретов. Может, правильно делает? Парень, который во всем откровенничает с мамой, – противный маменькин сынок. – Редакторша права, но огорчила Кассиршу еще больше.
– Я не вынюхиваю и не любопытствую, просто хочу знать. Он мне сын родной, единственный. Какие секреты? Какие собаки? А вдруг она бешеная?
– Нисколько не бешеная, вполне здоровая, домашняя, привитая собака, – не выдержала Анюта балетная. Она долго помалкивала, привыкла к своему бессловесному искусству. Но вдруг высказалась.
– Вот, – победно закричала кассирша по прозвищу Кассирша и даже вскочила, – знают! И помалкивают! Отравные девчонки! Я чую – знают. А они молчат, главное дело! – Она готова была поколотить их, но с какой начать? Все они сидели перед ней – глаза невинные, щечки розовые, губки бантиком. Нежные создания. И молчали.