И вот утро. Как только выкроились лохматые контуры сосен и в чаще поредел мрак, старый ворон покинул ночлег. Поднявшись высоко над бором, он увидел медвежий след.
– Карра… карра…
Теперь только догнать его, а там все пойдет как надо.
Наконец впереди на мари показалось темное пятно. Далеко еще не долетев до него, старый ворон узнал Бургу. Он стал кружиться над медведем, каркать. Тот злобно покосился на черную птицу и свернул с открытой мари в лес. А ворон помахал ему щербатыми крыльями, как бы обещая скоро вернуться, и улетел.
Теперь надо было торопиться разыскать Одноглазую.
Старый ворон облетел предгорье, побывал над озером – и все напрасно.
Он хорошо знал местность, а тем более Большой холм с единственной сосною, с которой он не раз выслеживал живую добычу для волчьей стаи. Скоро холм высунулся снежной шапкой из-за темных сосен. Ворон облетел его, осмотрел прилегающую к холму тайгу, спустился даже под кроны деревьев, но поблизости не оказалось ни единого живого существа.
Старый ворон вернулся к холму, уселся на вершине сосны. Ему все было видно на огромном пространстве, покрытом снежной белизной. И вдруг у подножия холма от чьего-то прикосновения вздрогнула сосенка. Кто это там так неосторожно ходит? Ворону все надо знать, и он, распластав по воздуху зубчатые крылья, спланировал туда.
– Карра-ка-ка!.. – закричал старый ворон, увидав затаившихся в снегу Одноглазую и Меченого. Волчица сморщила нос, показала черной птице зубы, дескать – молчи, иначе сорвешь охоту.
Ворон, оторвавшись от вершины, полетел осмотреть бор.
Он уже замыкал большой круг у холма, когда заметил табун коз. Животные пугливо выкатились на опушку леса, и все разом замерли, повернув настороженные головы. Кого они испугались? Ворон подлетел к ним. А козы, сорвавшись с места, уже неслись огромными прыжками по своему следу.
За ними, развернувшись полукругом, бежала волчья стая. Она намеренно направляла уставший табунчик к Большому холму, на засаду.
Слух Одноглазой уловил долгожданный шум снега под крошечными копытцами коз. Волчица, спружинив спину, пропустила далеко вперед задние ноги, так легче бросить тело вперед. Ее позу точно скопировал молодой хищник. Его большие глаза налились кровью, кончики ушей чуть-чуть дрожали. Он весь был поглощен приближающимся шорохом.
Табун бежал полным ходом на засаду. Быстро сокращалось расстояние. Козы уже достигли подножия холма, как вдруг перед ними, словно из-под земли, поднялся снежный столб пыли. Душераздирающий крик двух пойманных коз нарушил утреннюю дрему.
– Карра… карра… – прохрипел старый ворон.
Из-за леса показалось солнце. Оно осветило холодными лучами печальную картину: на снегу у холма волки доедали добычу. Но что для стаи в тринадцать волков две козы? Не так уж велика удача.
Вот тут-то, как нельзя кстати, и подвернулся старый ворон. Он повел Одноглазую, а за ней и всю стаю от Большого холма.
Волки торопились. Они знали, не на добрые дела вел старый ворон их стаю.
Волки бежали гуськом, отпечатывая на снегу всего лишь один, сильно примятый след. Давно остались позади и Большой холм, и приметные ключи, широкие пади.
Но вот волки наскочили на свежий след сокжоя. Одноглазая повернула к нему, думая, что именно к сокжою вел их старый ворон. Однако тот звал стаю дальше.
Бег затянулся. Уже и солнце поднялось высоко, дятлы, кедровки, поползни прекратили кормежку, даже чуточку потеплело, а старый ворон вел волков дальше. Они уже проголодались. Наконец ворон облетел кромкой бора кочковатую марь и вывел стаю на медвежий след.
Все оторопели.
– Крра-ка-ка… – радостно прокричала черная птица.
Первым пришел в себя Меченый. Не ожидая команды вожака, он понесся по следу Бургу, увлекая за собою стаю. В другое время Одноглазая жестоко расправилась бы с ним, но теперь вполне разделяла его желание скорее догнать Бургу.
Когда волки охвачены одним желанием – нет более дружной и грозной силы. Трудно даже представить, кто в тайге мог бы противостоять ей, кто бы мог выдержать бешеный натиск хорошо организованных белогрудых волков…
С какой стремительностью несся Меченый! Мелькал валежник, кусты, промоины, взлетали вспугнутые птицы, без оглядки бежали зайцы.
По силе запаха на следу волки догадывались, что Бургу уже близко, и это придавало им силы. Вот стая выкатилась на верх отрога и там на какое-то мгновение остановилась. Надо же было убедиться, что движущаяся впереди черная точка и есть медведь. Одноглазая, воспользовавшись остановкой, выскочила вперед и повела стаю уверенно, напрямик к Бургу.
А тот, ничего не подозревая, продолжал бесцельно брести по снегу. Его сковала невероятная усталость, плохонькая шуба не спасала от наседающего мороза, лапы закоченели. Бургу часто останавливался, чтобы как-то отогреть их, но щемящая, непривычная боль гнала дальше. Иногда он падал, и от досады из его горла вылетал рев, наводивший ужас на обитателей бора.
И вдруг до его слуха долетел неясный шум. Он оглянулся. Волки! Бургу еще не успел ничего сообразить, как Меченый уже наскочил на него. Подоспели остальные, и все вдруг сомкнулось в один пестрый клубок, взревело, покатилось по снегу.
– Карра-карра!.. – кричал обрадованный ворон, уже кружившийся над дерущимися.
Медведь вскочил и с безнадежностью обнаружил, что замерзшие лапы оказались не способными защищать его, а когти, верно служившие ему до сих пор, совсем вышли из повиновения. Надежда только на челюсти. Бургу, распахнув свою страшную пасть, бросился в стаю. Снова свалка, рев, снежная пыль…
Прозевала, не успела увернуться одна волчица, поймал ее медведь и, конечно, прикончил бы сразу, ведь в нем еще таилась огромная сила, но подоспел Меченый. Отчаянным прыжком он бросился на Бургу, резанул его клыком по левому глазу, и тот разжал челюсти. Волчица корчилась на снегу. Медведь расклинил стаю, вырвался из круга, и его след заметался по бору пьяной бороздой.
Волки задержались. Медведь никуда не уйдет от своего следа, прежде нужно было покончить с раненой. Закон жесток: тот, кто не может продолжать борьбу, – не должен жить. И стая плотным кольцом окружила молодую волчицу. Ждали команду Одноглазой.
Но в кругу рядом с Шустрой (так мы назовем эту молодую волчицу), словно из-под земли, вырос Меченый. В его позе, в широко расставленных ногах, в сгорбленной спине и покрасневших глазах – решительность. Это было против волчьего закона.
Высунулся старый волк. И вся стая, как по команде, разом набросилась со всех сторон на Меченого. Полетели комки снега, послышался визг, лязганье зубов – волки умели драться. Давно они дожидались этого случая. А Меченый только отбивался и как будто накапливал силы. Вдруг хватил первого попавшегося, и у того как не бывало полбока. Затем хватил другого, третьего. Все в нем пришло в ярость, и стая вмиг разлетелась, как табун уток, настигнутый сапсаном. Только Одноглазая оставалась равнодушной к драке, на этот раз она не хотела ссориться с Меченым.
Он улегся рядом с Шустрой и ни единым движением не выдал боль, что вошла в его тело после схватки.
Небольшая передышка. Одноглазая подала знак подниматься, впереди еще большая работа. Все вскочили. Встал и Меченый. Только Шустрая продолжала лежать, с тревогой посматривая на волков. Еще минута, и стая неслась по следу медведя.
Меченый стоял в нерешительности, будто не зная, что делать: остаться возле Шустрой или уйти со всеми. Но как только стая скрылась за холмами, в нем вдруг пробудился волк, злой, мстительный, лишенный добрых чувств. Меченый огромными прыжками стал настигать стаю…
Бургу уходил густым бором, таща за собой кровавый след, часто останавливался и поворачивал лобастую голову, с тревогой прислушиваясь к шуму старых сосен. И уже не бежал, а еле плелся дальше. Силы окончательно покидали его, а холод не давал ни на минуту прилечь. Медведь оглянулся. В просвете бора появились черные точки и быстро стали нагонять его. И в этот момент надвигающейся смертельной опасности он бросился к сосне, но лапы замерзли, когти бездействовали. И все же, напрягая последние силы, он взобрался на первый сучок, всего на один свой рост от земли.
Стаю вел Меченый. Одноглазая бежала стороной, наблюдая за его работой. За свою долгую жизнь она не видела такого быстрого бега, такой ловкости, силы и решительности.
Меченый вовремя заметил взбирающегося на дерево Бургу. Волк, еще не добежав до сосны, сгорбился в беге и огромным прыжком бросился на медведя. Тот хотел было обнять передними лапами ствол, но когти не удержали его, и он, вместе с прилипшим грузом, свалился на землю. На помощь Меченому подскочила стая.
Протяжный рев оповестил жителей Бэюн-Куту о кончине Бургу.
За горы заходило солнце. Сумрак окутывал бор. Усиливался ветер. Волки, кончив пировать, отдыхали, зализывали подошвы лап, примятые в долгом беге. Между ними не было Меченого. Ночная совушка видела его за марью. Он возвращался к Шустрой, чтобы поделиться с нею добычей.
VI
Зима в тот год не была суровой, и стая Одноглазой удачно совершала свои набеги. Но подошел месяц больших снегопадов, многие районы Бэюн-Куту стали недоступными для волков. Волки голодали.
В недавней схватке с сохатым стая потеряла двух переярков и старика, но продолжала существовать и всюду сеяла смерть…
Уходила ночь. По лесу растекался шорох снегопада. Все затаилось, скованное беспредельной зимней белизною, падающей на землю с мутного неба.
На старой сосне неуловимо дрогнула веточка, и пестрый дятел, взлетев, поднял неистовый крик. Любопытная кукша бесшумно перемахнула поляну, хотела нырнуть под заснеженные ветви подозрительной сосны, как нечто страшное поразило и отбросило ее. Она круто повернула назад, чуть не разбилась о ствол, но, оправившись, быстро сообразила, что тут готовится какое-то хитрое дело и не следует далеко улетать.
Усевшись поудобнее на соседнем дереве, кукша стала заглядывать под навесы старой сосны. Она беспрерывно вертела чубатой головою, рассматривая то правым, то левым глазом серый ком, прилипший к толстой ветви старой сосны. Надо быть кукшей, чтобы с налету разгадать, кто это так ловко замаскировался.
Птица не сводила хищных глаз с серого кома. Она различала теперь в нем лобастую морду с острыми стоячими ушами, с длинными светло-серыми бакенбардами. Голова лежала на толстых лапах, прилипших когтистыми пальцами к развилке ветви.
Это старая рысь притаилась над звериной тропою. Ее чуточку сгорбленная спина покрыта слоем снега.
Притаясь под хвойными козырьками старой сосны, рысь, казалось, лениво дремала, сторожа пустой бор. В серо-зеленоватых глазах, выглядывающих из-за приоткрытых век, покой. Можно было подумать, что хищник отдыхает после удачной охоты. Однако толщина снежного слоя на спине рыси говорила о том, что рысь сидит тут давно.
Каким чудовищным терпением нужно обладать, чтобы за долгую ночь и день даже не пошевелиться!
На это способна только рысь.
Затуманенный снегопадом, бор стоял в безмолвии.
К полудню появились вестники изменения погоды, воздух стал звучнее, яснее улавливался шорох снегопада. И хотя небо по-прежнему оставалось хмурым и с туч все еще сыпалась на землю белизна, проголодавшиеся обитатели старого бора уже знали, что непогоде конец, и готовы были покинуть свои скрытые убежища в поисках корма. Неважно, что старинные тропы, соединяющие районы страны Бэюн-Куту, бесследно завалило снегом. Память поможет им разыскать основные проходы. Именно над таким проходом, соединяющим район озера Амудиго с гольцами, и поджидала старая рысь очередную жертву.
Ждала и кукша. Она знала, что вот-вот растает небесная муть, выглянет солнце и наполнится бор живыми звуками, побегут по снежной белизне следы зверей, защелкает белка, сбивая с веток пушистую кухту. Где же, как не возле этой опытной рыси, можно поживиться?! Только бы дождаться, не прозевать.
И вот небо посветлело. Распахнулась лесная ширь, и за волнистым контуром сосен взметнулся высоко Коларский хребет, весь в расщелинах, запорошенных снегом. Тучи отходили на запад. Какое-то время тишина еще владела бором, и его пробудившиеся обитатели только потягивались, расправляя онемевшие конечности после долгой лежки.
Где-то далеко-далеко стукнул дятел. Появился и исчез колонок. Но все это не тревожило рысь. Она по-прежнему лежала, вытянувшись на стволе, с полуоткрытыми глазами, будто ничего не замечая.
Вдруг на ее острых стоячих ушах вздрогнули пучки черных волос. Уши медленно вывернулись вправо и замерли, а морда продолжала сохранять спокойствие и глаза оставались по-прежнему полузакрытыми, как бы равнодушными ко всему окружающему. Насторожилась и кукша. Она взлетела на вершину сухостоя, стала оглядываться. Бор пустовал в снежной белизне. Косые лучи солнца рылись в свежих сугробах. Все пылало, искрилось, где-то в чаще за поляной посвистывал снегирь.
Что это там высунулось из-за толстой сосны и замерло рыжим пнем на сугробе? Будто коза… Так и есть, да еще и не одна, их, кажется, три. Они не торопясь подходят к поляне.
И только теперь у рыси скосились глаза. Но в позе прежнее спокойствие.
На поляне козы задержались. Это была одна семья: мать, взрослая дочь и козленок. Ловко разгребая снег крошечными копытцами, они кормились.
Козы пододвинулись на середину поляны и там решили отдохнуть. Уже день. К тому же лучшего места и не найти – поляна широкая, чистая, все вокруг видно далеко. Не так просто подкрасться к ним хищнику. Козы разгребли снег, содрали копытцами весь растительный покров и улеглись на черной земле. Хорошо им тут под теплыми лучами солнца, в сторожкой тишине леса. Но недолгим был их отдых…
Какой-то непонятный звук долетел до поляны. Козы вскочили, скучились и замерли. Из глубины бора уже яснее слышался скрип снега под тяжелыми копытами – значит, это не хищники. Но ради осторожности животные поскакали к краю поляны. Кто же нарушает так бесцеремонно тишину?!
О, да это олень! Дымчато-серый, с огромными рогами. Он высунулся из леса и стал кормиться на опушке, срезая острыми зубами молодые побеги берез. Козы еще долго стояли в настороженных позах, затем решили удалиться, близость посторонних всегда вызывала в них беспокойство. Вот тогда-то и направились они к старой сосне.
Кукша заерзала от нетерпения на сучке, не выдержала, крикнула. Табунчик задержался, но ненадолго.
Никто и не подумал взглянуть на снежный ком, нависший над проходом…
Для рыси в этот момент ничего не существовало, ничего она не видела, кроме приближающихся коз. Хищник чуточку приподнялся на передних лапах, и только теперь разломился на его спине слой снега. Козы в недоумении задержались, но было уже поздно.
Как молния, упала рысь на табунчик. Взревела от боли старая коза, бросилась назад вместе с впившимся в спину хищником. Но где же ей спастись! Рыси не впервой справляться с крупной добычей. Облапив жертву, поймав зубастой пастью загривок, она свалила своей тяжестью козу, и та уже больше не встала.
…Кукша дождалась, когда рысь закончит пир, и отвела свою душу на свежем козьем мясе. А рысь ушла в чащу и там притаилась в темном углу, под огромной выскорью. Она не торопясь слизала с груди и с лап прилипшую кровь, стала дремать. Ее лукавые глаза были почти закрыты, уши расслабли, нижняя челюсть слегка отвисла. Она тихо мурлыкала, наслаждаясь покоем и ленью.
А в бору снова тишина. Казалось, на том и закончились события скучного зимнего дня. Но это не так. Гибель козы породила другую трагедию, о которой долго не могли забыть жители Бэюн-Куту…
Крик козы испугал оленя. Он бросился наутек и бежал натужно, долго, не щадя сил.
Олень достиг предгорья и решил там отдохнуть и покормиться. Он и не подозревал, какая страшная опасность таилась совсем близко от него…
Невдалеке, на пригорке, грелась волчья стая.
Сторож караулил тишину бора. Он лежал на снегу, слегка сгорбив костлявую спину, и беспрерывно поворачивал голову то в одну, то в другую сторону. Пролетит ли стайка птиц, ухнет ли, оседая, снег, или ветерок набросит подозрительный запах. Ничто не ускользало от его внимания. Остальные спали.