Тем временем Ахиллес вынес награду для лучших стрелков из лука: десять двуострых топоров из темного железа и десять простых топоров. Он установил на песке цель – мачту корабля; на вершине мачты он привязал голубку и сказал:
– Кто попадет в голубку, унесет с собою двуострые топоры, кто перервет только шнур, тот как побежденный получит топоры простые.
Встал Тевкр Теламонид, брат Аякса, знаменитый лучник; за ним поднялся Мерион, критянин, сподвижник критского царя Идоменея. Тевкру выпал жребий стрелять первым. Он натянул лук и, прицелившись, послал стрелу. Но, видно, великий стрелок не пообещал принести гекатомбу стреловержцу Аполлону, и раздраженный бог помешал ему попасть в птицу. Стрела только пересекла шнурок у самой ноги; освобожденная голубка встрепенулась и взлетела, трепеща крыльями. Мерион быстро выхватил лук из рук опечаленного Тевкра, наложил приготовленную стрелу и, призвав Аполлона, выстрелил в кружащуюся птицу. Все видели, что стрела ударила птицу под крыло; голубка тотчас опустилась обратно на мачту. Затем голова ее поникла, крылья распустились, и она упала мертвая с мачты на землю. Все изумлялись выстрелу Мериона. Победитель же взял двуострые топоры и понес их к своему кораблю, оставив простые топоры Тевкру.
Тогда Ахиллес вынес длинное копье и последнюю награду, назначенную для метателей копья, – серебряный рукомойник, украшенный пышным узором. Вышли могучие копьеносцы: пространнодержавный Атрид Агамемнон и Мерион, только что победивший в стрельбе из лука. Но Ахиллес не захотел, чтобы гордый Атрид, который накануне был ранен в руку, рисковал потерпеть поражение. На тризне были бы неуместны раздоры или обиды. Поэтому он встал между соперниками и сказал:
– Царь Агамемнон, мы все знаем, насколько ты превосходишь всех ахейцев в метании копья. Прими, Атрид, награду, а копье отдадим герою Мериону, если ты согласен.
Агамемнон не противился, и Ахиллес вручил копье Мериону, а глашатай Агамемнона отнес рукомойник в палатку вождя.
Так закончились состязания героев в память Патрокла.
4Глубоким сном забылись усталые ахейцы. Только у сторожевых костров сидели вооруженные воины. Но и они дремали, опустив голову на колени. Нечего было бояться нападения врага. Бездыханное тело троянского вождя лежало на песке в стане мирмидонян, и собаки тоскливо выли над ним, нарушая тишину ночи.
Во всем лагере не спал один только Ахиллес. Герой беспокойно ворочался на своем мягком ложе. Он то ложился на спину и закрывал глаза, стараясь заснуть, то садился, обхватив голову руками, и горестно стонал, вспоминая утраченного Патрокла, его мужество, его возвышенную душу, его дружелюбные речи. Потом он вдруг начинал прислушиваться к вою собак. Он знал, что собаки собирались вокруг мертвого Гектора, но не смели подойти к нему: возле тела убитого героя они видели бога, незримого для людей. Аполлон оберегал тело троянского вождя и не давал коснуться его ни тлению, ни свирепым псам. Даже глубокая рана закрылась на теле убитого.
Пелид думал о том, что каждое утро он волочит тело мертвого врага вокруг праха Патрокла, но не чувствует в своем сердце утешения и покоя. Месть не дает ему радости. Никто не говорит ему ни слова, но он чувствует, что все порицают его за неистовое надругательство над убитым. Ему и самому немило больше это жестокое дело, но как отказаться от него? Он поклялся над телом Патрокла отомстить за него полной мерой.
И, снова поворачиваясь на ложе, Ахиллес стонет: Патрокла нет, сам он выполнил все, что обещал. Что же делать дальше?
Вдруг Ахиллес приподнялся и сел на ложе: ему послышался шум шагов в сенях палатки. При неровном свете факела, прикрепленного к стене, он увидел вошедшего. Это был не знакомый ему старик с измученным и печальным лицом. С изумлением смотрел на него Ахиллес, а старик, подойдя к нему, упал на колени и схватил его руки.
Герой почувствовал на своих руках прикосновенье дрожащих губ старца и капли горячих слез. Старец заговорил:
– Вспомни своего отца, богоравный Ахиллес! Он, как и я, стоит на пороге скорбной старости. Но, по крайней мере, он знает, что ты жив, и надеется увидеть милого сына. Я же – несчастнейший из смертных. Пятьдесят сыновей было у меня, и многие из них уже погибли в этой истребительной войне. Один из них, славнейший, был нашей опорой и твердыней, но ты убил его, моего Гектора! Ради него я пришел сюда. Я привез тебе богатый выкуп. О храбрейший из героев! Сжалься над моим несчастьем! Я испытываю то, чего не испытывал смертный: я целую руки, убившие моего сына!
Ахиллес тихонько отстранил от себя рыдавшего старца. Вид этой седой головы, склонившейся у его ног, глубоко потряс героя. Он встал и поднял старца за руку.
– Несчастный, – сказал он, – как ты решился явиться сюда? Видно, у тебя в груди железное сердце! Но успокойся, сядь, Дарданион! Как мы ни грустны, заставим замолчать нашу горесть. Человек осужден жить в горе, одни боги беспечальны. Утешь свое сердце: я вижу, что должен вернуть тебе сына. Такова, видно, воля богов. Без их помощи ты не смог бы беспрепятственно миновать стражу, пройти к моей палатке и так легко отодвинуть тяжелые засовы. Подожди меня здесь!
И Ахиллес вышел из палатки в темноту ночи. Перед палаткой стояла колесница Приама и повозка, запряженная мулами. Возле них неясно белела фигура человека – это был глашатай, спутник Приама. Ахиллес велел ему идти в палатку, а сам разбудил Автомедона и еще одного из своих соратников. Втроем они выгрузили из повозки выкуп, о котором говорил Приам: тут было золото, чеканные кубки и блюда, тяжелые медные треножники, множество ковров и всяких тканей, – телу великого героя приличествовал богатый выкуп. Воины разбудили испуганных рабынь и велели им омыть мертвого Гектора, умастить его елеем и одеть в тонкие одежды. Тело героя уложили на устланное тканями ложе и подняли на повозку. Тогда Ахиллес вернулся в палатку и обратился к Приаму:
– Сын твой возвращен тебе, божественный старец; он уже убран и лежит в повозке.
Увидя слезы на морщинистых щеках Приама, Ахиллес поспешно добавил:
– Удержись от слез, Дарданион, у тебя будет еще время оплакать сына, когда ты вернешься в Трою. Теперь же раздели со мною трапезу: и в самом горе мы не должны забывать о пище.
С помощью Автомедона Ахиллес заколол белорунную овцу, развел огонь и стал жарить мясо на вертеле. Автомедон придвинул стол, поставил хлеб в корзинах и кубки с вином. Ахиллес разделил мясо и сел напротив Приама. Когда они насытились пищей и питьем, Ахиллес спросил:
– Скажи откровенно, Дарданид, сколько дней нужно тебе для погребенья твоего знаменитого сына? Столько дней я не вступлю в битву и удержу от битвы ахейские войска.
– Ты окажешь мне этим величайшую милость, – ответил Приам. – Ты знаешь, что лес от нас далеко, в горах. Мне нужно девять дней, чтобы приготовить все для погребенья и оплакать сына; на десятый день мы должны совершить сожженье, на одиннадцатый – насыпать курган. На двенадцатый день мы можем возобновить битву, если это неизбежно.
Ахиллес отвечал:
– Пусть будет по-твоему, богоравный старец. Я прекращу войну на столько времени, на сколько ты просишь.
И, ласково пожав руку Приама, Ахиллес отпустил его.
5По улицам и площадям Трои слышались вопли и причитанья: троянцы оплакивали своего Гектора. В доме Приама на пышно убранном ложе покоилось тело героя. Подле него стояли певцы, начинатели плача. Скорбными голосами они пели погребальные песни. Женщины в черных одеждах с горькими стонами толпились вокруг ложа.
Первая подняла плач Андромаха, молодая жена Гектора. Она обнимала обеими руками голову убитого мужа и причитала:
– Рано погиб ты, мой цветущий супруг, рано покинул меня вдовою! Пал ты, защитник Трои. Что будет теперь с нами? Увы, все жены и дети троянцев плачут о тебе, Гектор. Но мне ты оставил жесточайшую скорбь: умирая, ты не мог даже проститься со мной, не мог сказать мне прощального слова, которое я бы вечно вспоминала, дни и ночи обливаясь слезами!
Так причитала Андромаха, и с нею рыдали все троянки. За нею подымает плач престарелая Гекуба:
– Гектор, из всех моих детей самый дорогой моему сердцу! Погубил тебя жестокий Ахиллес и надругался над твоим безжизненным телом. Но боги не позволили ему оставить тебя без погребенья. И вот лежишь ты у меня в доме, тихий и светлый, как будто спишь. Но не слышишь ты моих слов, не видишь моего горя...
Рыдает Гекуба, и общий плач отвечает ее рыданьям.
Третьей подымает горестный плач Елена Аргивская:
– Гектор, самый мне близкий из братьев моего мужа! О тебе и о себе я плачу, несчастная. Троянцы ненавидят меня и считают виновницей их бед. Ты же всегда заступался за меня и каждого, кто укорял меня, умел вразумить кротким словом. Но тебя не стало, и во всем Илионе не осталось у меня друга и утешителя. Вот почему плачу я о тебе, Гектор, и нет конца моей печали...
Так стонала Елена, и общий стон был ей ответом.
А с холмов лесистой Иды уже свозили сухие деревья для погребального костра, сгоняли быков и овец, готовили сосуды с вином для погребенья; несли золотой сосуд для благородных костей Приамида. Вооруженные воины собирались на площади, чтобы проститься с вождем Илиона.
Так погребали троянцы великого Гектора.
Троянский конь
1У Сигейского мыса возвышался одинокий курган. Его было видно далеко, со всех сторон – и с кораблей, проходивших по Геллеспонту, и с широких лугов Троады. Такие курганы воздвигались в честь великих героев, на вечную им славу.
В прохладный осенний день у подножия кургана стояло несколько ахейцев. Море было бурно. Пенистые гребни валов катились издалека, нарастали и с грозной силой обрушивались на берег. От холода люди кутались в косматые мантии; ветер налетал, свистя, и рвал одежду. Один из ахейцев был Феникс, глубокий старик с печальным лицом; его поддерживал красивый мальчик, не по годам высокого роста, с широкими плечами.
– Видишь, Неоптолем, – сказал Феникс, – с каким почетом встретили тебя ахейцы, тебя, мальчика, еще не посвятившего своих волос Аполлону! В тебе ахейцы чтят память твоего отца, величайшего из героев. Ты должен показать себя достойным его славы.
– Я надеюсь быть достойным! – воскликнул мальчик. – Я хотел бы поскорее участвовать в битве с троянцами. Тогда я увижу, могу я быть воином или нет.
Он задумался на минуту.
– Мне хотелось бы, – медленно произнес он, – получить доспехи моего отца. Как ты думаешь, божественный Феникс, отдадут ли их мне вожди ахейцев?
– Тише, – сказал старик, – вот идет человек, который ответит тебе на твой вопрос. Ты знаешь его: зовут его Одиссей Лаэртид; он встречал тебя вместе с другими.
К разговаривавшим подходил царь Одиссей. Он пристально смотрел на мальчика, словно давно не видел его и хотел уловить в его лице знакомые прежде черты. Подойдя к мальчику, вождь итакийцев заговорил:
– Мы все рады, Неоптолем, что мудрый Феникс убедил тебя приехать сюда, к стенам Трои. Я смотрю на тебя и не могу надивиться: нет, ты не сын Ахиллеса, ты сам Ахиллес, вернувшийся из сумрачной обители Аида, к нам, живущим! Таким я помню его в ранней юности, когда я приплыл за ним на открытый ветрам Скирос. Среброногая Фетида поселила его на этом острове, в стороне от всех; так она хотела удержать сына от участия в великой войне. Тогда я впервые увидел Ахиллеса и убедил его отправиться со мною в Авлиду, где собирались ахейцы. Да, я вижу, что ты подлинно правнук могучего Эака! Ты молод, но сын великого героя не может не быть и сам героем. Говорят, что ты несравненный стрелок из лука? Ты должен участвовать в битвах, должен отомстить за смерть твоего отца!
Мальчик подошел к собеседнику и с мольбою взял его за руку.
– Расскажи мне, богоравный Одиссей, – попросил он, – расскажи подробно, как погиб мой отец. Ты ведь был при этом и помогал выносить его тело из битвы.
Одиссей помолчал, собираясь с мыслями, а потом заговорил:
– Ты должен знать, что троянцы несказанно боялись великого Ахиллеса. А после того, как он убил в бою вождя их Гектора, они заперлись в городе и решались только на кратковременные вылазки. И то, стоило появиться Ахиллесу, как троянцы стремглав бежали обратно в город. Однажды, преследуя бегущих врагов, мы, во главе с Ахиллесом, достигли Скейских ворот Илиона и могли бы уже ворваться в город. Но тут мы услышали над собой грозный голос невидимого бога. Это говорил стреловержец Аполлон, защитник троянцев: «Перестань свирепствовать, Пелид, не то погибнешь от руки бессмертного бога!» Но, видно, мрачная участь уже стояла рядом с Ахиллесом. Он дерзко ответил богу: «Ты один раз уже обманул меня, Аполлон, и отвлек от стен Трои. Больше тебе это не удастся. Уходи к себе на Олимп, не то я поражу тебя копьем, хотя ты и бог». И он снова бросился преследовать троян. Тут на стене появился троянец с луком в руках. Запомни его имя, Неоптолем, – это был Приамид Парис. Ему ты должен отомстить за смерть отца. Он прицелился в Ахиллеса и спустил стрелу. Клянусь Зевсом, это была не простая стрела. Конечно, Парису дал ее раздраженный Аполлон. Стрела, сделанная смертными руками, не могла бы причинить никакого вреда сыну Фетиды. Стрела попала в пятку героя.[40] Видно, боль поразила его до самого сердца. Мы вдруг увидели с ужасом, что он повалился наземь, как башня, сброшенная землетрясением. Тяжко застонав, он вырвал стрелу; из раны хлынула черная кровь. Он собрал силы, вскочил и снова напал на троянцев. Многих еще сразил он. Мы ободрились, думая, что рана его незначительна. Но вот он остановился и тяжело оперся о копье. Лицо его побледнело, и, отяжелевший, он снова рухнул наземь так, что земля загудела. Троянцы сбились в кучу и не знали, на что решиться. Но Ахиллес больше не пошевелился. Тогда враги бросились к нам, чтоб завладеть телом павшего героя, мы кинулись им навстречу, и закипела яростная битва! Целый день длился бой, кругом громоздились холмы трупов, кровь из них лилась ручьями. Он лежал между ними, огромный, тихий и страшный, и его грозное копье праздно лежало возле него. Наконец нам удалось унести бездыханное тело героя. Могучий Аякс тащил его на своих плечах, а я отбивал нападавших на нас троянцев. Так мы донесли до кораблей тело Ахиллеса... Здесь, на оконечности Сигейского мыса, мы сложили костер, здесь же мы погребли кости Ахиллеса вместе с останками Патрокла, его любимого друга. Так хотел сам Ахиллес. Над ними мы насыпали этот высокий курган, чтобы на вечные времена он напоминал потомкам о великих героях...
Неоптолем поднял голову; в голубых глазах его блестели слезы.
– О доблестный Одиссей! – воскликнул он. – Я хотел бы, чтобы мне отдали доспехи моего отца. Я надеюсь, что буду когда-нибудь достоин надеть их.
Одиссей быстро ответил:
– Доспехи Ахиллеса лежат у меня в палатке, и я охотно отдам их тебе.
По знаку Одиссея сопровождавшие его воины побежали к кораблям. Одиссей продолжал:
– Кроме тебя, никто не должен носить их, не должен и я: из-за них погиб великий воин, славнейший во всем ахейском войске после Ахиллеса, твоего отца.
– О чем ты говоришь, богоравный Одиссей? – спросил Неоптолем, удивленно взглянув на Феникса. Старец молчал, опустив голову. Снова заговорил Одиссей:
– Нелегко мне рассказывать об этом. Многие считают, что Аякс Теламонид, мой давний сподвижник и друг, из-за меня лишился жизни. Но я расскажу тебе, как это было, чтобы другой рассказчик не очернил меня перед сыном Ахиллеса. Когда погребли великого Ахиллеса, многие хотели получить его чудесные доспехи, сработанные руками самого бога Гефеста. Но мать Ахиллеса, среброногая Фетида, решила отдать доспехи тому из доблестных героев ахейского войска, кто больше всех помог ее сыну. Выбирать пришлось между мною и Аяксом Теламонидом, потому что мы, а не кто другой, вынесли тело Ахиллеса из боя. Составили суд – в него вошли справедливейшие из вождей ахейских. Собрали голоса, и большинство голосов оказалось поданными в мою пользу: суд решил, что вынести из боя тело павшего было не так трудно, как защитить его от нападавших врагов. Я радовался, получив почетный дар. Но Аякс разгневался на Атридов. Он обвинил их в неправильном подсчете голосов и ушел с суда страшно раздраженный. Никто не подозревал, чем это кончится! В дело вмешалась богиня Ата, помрачающая разум богов и людей. Теламонид впал в безумие и в припадке бешеной злобы решил истребить всех, кого он счел своими врагами: обоих Атридов, меня, Диомеда и даже старца Нестора за то, что он подал голос в мою пользу. Аякс дождался ночи и потихоньку вышел из палатки, вооруженный мечом. Навстречу ему попалось стадо баранов и быков, которое паслось на лугу... Омраченный безумием, Аякс принял их за людей: ему померещились тут все вожди ахейского войска. Он напал на стадо и принялся колоть животных направо и налево. Некоторых же из них он принял за своих главных врагов – Агамемнона, Менелая и меня; их он пригнал к себе в палатку, чтобы наутро придумать для них казнь помучительнее. Утром безумец пришел в себя и с ужасом понял, что произошло. В отчаянии покинул он палатку и убежал один на берег моря. Тем временем ахейцы обнаружили изрубленное стадо, плавающих в крови животных... Кровавые следы привели к палатке Аякса... Расспросив его слуг, мы догадались обо всем, что произошло, и бросились отыскивать Теламонида, потому что боялись за его жизнь. Вместе с Тевкром, братом Аякса, мы прибежали на пустынный берег и там, среди кустов, нашли бездыханное тело Теламонида. Несчастный счел себя опозоренным своим безумным делом и бросился на свой меч... Мы все горько жалели о товарище. Но Атрид Агамемнон страшно рассвирепел. Он говорил: пусть Аякс и принял быков за людей, но убить-то он хотел ахейских вождей и его самого, верховного вождя всего войска. Поэтому Атрид требовал бросить тело Аякса собакам и ни за что не соглашался, чтобы мы погребли погибшего с честью. Я долго спорил с Атридом. Я убеждал его не оскорблять богов, не позорить тела доблестного воина... уговаривал поставить благородство выше вражды, показать себя справедливым судьей, а не жестокосердным владыкой. Наконец он неохотно уступил, но сам не участвовал в погребенье. Мы же оплакали героя и погребли его, как следовало. Взгляни туда: видишь, там, вдалеке, на другом конце ахейского стана, виднеется полоса Ретейского мыса? Там насыпали мы громадный Аяксов курган, в память великих дел Теламонида и в забвенье его безумия...