– Нет, не поднимался.
– А Карай поднимается. И лает. Это означает, что Геворк был здесь и во второй раз и что второй след сильнее. Но вот что-то раздражает Карая, а что – я пока не пойму…
Мы вышли из парадного и двинулись дальше. Возле папиросного ларька Карай заскулил, бросился было вперед, потом вернулся и потащил нас вбок по темной, неприглядной уличке. Тут уж новый след окончательно разошелся со старым.
– Ну, не зевать! – скомандовал Андрей. – Когда мы были возле папиросного ларька в первый раз, Карай не сворачивал в эту уличку. И, значит, это свежий след, и проложен он Геворком совсем недавно. Мне вот что представляется: в тот момент, как мы вышли из твоего дома, Геворк был где-то позади нас. Может, он нас даже и видел. Затем он пошел за нами и не больше как минут десять назад свернул в эту уличку. Знаешь, как в сказке: охотник ходит за тигром, а тигр – за охотником…
Мы прошли еще несколько шагов. Внезапно Карай стал описывать круги, принюхиваясь теперь уже не к земле, а прямо-таки к воздуху – он все поднимал нос к небу. По объяснениям Андрея я понял, что это начало работать верхнее чутье.
– Геворк где-то здесь, близко! – возбужденно закричал Андрей.
Но, повертевшись на месте в течение нескольких секунд, Карай заскулил, подбежал к нам и ткнулся мокрым носом в ногу своего хозяина.
– Потерял след, – мрачно объявил Андрей.
Мы стояли неподалеку от киоска и с грустью смотрели на Карая. Становилось все темнее. Подул ветерок, который в Ереване обычно возникает с наступлением темноты. Сегодня ветерок немного запоздал и был пока еще легким и ласковым. Скоро он начнет дуть с ураганной силой, поднимая со всех тротуаров, пустырей и строительных площадок тучи пыли. Кажется, день был кончен…
– Можно идти домой? – спросил я.
– Перекурим это дело, – предложил Андрей и вытащил из кармана портсигар, до отказа набитый папиросами.
Мы закурили.
– Может быть, ты устал, – сказал Андрей, – так иди домой. А я намерен продолжать поиск.
Я чувствовал, что ноги меня не держат. Говорить о моей усталости, начиная этот разговор со слов «может быть», было нелепо. Никаких «может быть»! Я на ногах не стою. Ужасно, просто невозможно устал…
– Я устал? – переспросил я презрительно. – За кого ты меня принимаешь? Я готов ходить по следам хоть всю ночь. Только вот вопрос: где эти следы?
Андрей быстро взглянул на меня, уловив, по-видимому, некоторое противоречие между моими словами и той интонацией, с которой они были произнесены.
– У нас, видишь ли, – начал он не очень уверенно, – есть две возможности: можно, раз уж след прервался, пустить Карая на свободный обыск местности. След может прерваться, если люди, например, сели в автомашину. Но где-нибудь они сойдут с нее! Где-нибудь след начнется снова! Верно, друг?
– Это и есть наша первая возможность? – грустно спросил я.
Андрей энергично задвигал скулами.
– Ох, Геворк! – сказал он. – Ну не может без хитростей! Ведь что-то каверзное придумал – и теперь рад.
– Что ж, – уныло предложил я, – пойдем обыскивать местность.
– Подожди… – Андрей перекатил папиросу из одного угла рта в другой. – Проводнику служебной собаки предписано в момент поиска поддерживать контакт с местным населением. Это наша вторая возможность… – И Андрей решительно направился к папиросному киоску.
– Две пачки «Авроры»! – потребовал он.
Продавец, старый человек с горбатым, очень внушительным носом, сидел возле киоска на раскладном стуле и неторопливо перебирал янтарные четки. Островерхая барашковая папаха была шире, чем его плечи. С такими папахами горцы не любят расставаться ни зимой, ни летом, ни в поле, ни дома. Продавец с интересом смотрел на Карая и на этот раз не испугался.
– Опять пришли? – дружелюбно спросил он.
– Да, мы пришли, – с достоинством ответил Андрей, начиная тот неторопливый разговор, который считается у кавказцев-стариков признаком хорошего тона.
Можно было подумать, что нам и вправду некуда торопиться.
– Ты, как видно, овец держишь? – спросил старик.
– Нет, я не держу овец, – терпеливо ответил Андрей.
– Но вот я вижу у тебя волкодава. Для чего тебе волкодав?
Старик, хотя и носил барашковую папаху, был, конечно, городским жителем. Настоящие горцы очень хорошо разбираются в собаках и ценят их. За хорошую собаку не пожалеют десятка баранов. Этот старик ничего в собаках не понимал, хотя вел разговор о них с большой важностью. Он сразу принялся называть нашего Карая неопределенным словом «это».
– Чем «это» надо кормить? – спросил он.
– Мы кормим его по рациону.
– Очень хорошо кормить собаку по рациону, – мудро согласился старик. – А как «это» зовут?
Андрей ответил то, что всегда отвечал в таких случаях: Джульбарс. Капитан Миансаров считал, что настоящая кличка служебной собаки должна, по возможности, храниться в секрете.
– Это очень хорошее имя, красивое имя, – сказал старик.
Видно было, что перечень вопросов, которые он собирается нам задать, еще далеко не исчерпан.
Но ему помешали. Подошел молодой человек, чтобы купить пачку папирос.
– Удивляюсь я на таких покупателей, – говорил старик, получив деньги. – Приходит, берет, что нужно, и уходит. Нет того чтобы поговорить! А я много чего полезного помню – басни всякие, сказки, истории, случаи. От меня много чего можно узнать.
Я испугался.
– Скажите, пожалуйста, – торопливо начал я, – вы не видели тут одного человека…
Старик с неудовольствием посмотрел на меня и отмахнулся высохшей коричневой рукой.
– Я видел тут много людей! – отрезал он и снова обратился к Андрею: – Я мог бы не работать. У меня два сына – один инженер, другой учитель, они меня хорошо держат. Но мне скучно. И я рад, когда покупать папиросы приходят такие люди, как ты.
– Мне тоже приятно, – со вздохом сказал Андрей.
– Присядь… Сколько лет этой собаке?
– Два года.
Старик зацокал языком, как цокали когда-то извозчики, подгоняя лошадей. Этот звук в Армении выражает все: удивление, ужас, радость, злость. Дело только в том, как цокать. В глазах его впервые появилось живое любопытство, и после всех вопросов, заданных из вежливости, он спросил о том единственном, что его интересовало:
– А для чего тебе «это» надо?
Мне надоели расспросы. Вмешавшись в разговор, я сказал, что собаку мы откармливаем на мясо – к Новому году откормим и зарежем. Старик слушал, кивал головой и перебирал четки. Но Андрей сердито взглянул на меня.
– Это сыскная собака, собака-сыщик.
– Так, – сказал старик. – Из твоих ответов я вижу, что сюда пришли двое умных – это ты сам и твоя собака – и один глупый: это твой приятель. Его глупость заключается в том, что он думает, будто старый человек может поверить, что собаку откармливают на мясо.
Я молча проглотил этот комплимент.
– Теперь, – продолжал старик, – ты можешь задавать мне вопросы, так как я думаю, что ты хотел меня о чем-то спросить.
И Андрей спросил. Он задал вопрос, который своей определенностью удивил меня куда больше, чем старика:
– Недавно тут прошел человек с большой черной собакой. Куда они направились?
– Ты ищешь этого человека?
– Да.
– Ты кто?
– Ну, я, как видите, милиционер, – улыбнулся Андрей. – А этот человек, будем говорить, преступник.
– Для чего преступнику собака?
Андрей был удивительно терпелив. Он начал рассказывать старику всю историю, предшествующую нашему поиску.
– Я уважаю милицию! – Старик прижал руку к груди. – Человек, которого ты ищешь, пошел вон по той улице, но возле красного дома сел в машину и посадил туда свою черную собаку.
– Прервал след! – воскликнул Андрей.
– Что значит «прервал след»? – с любопытством спросил старик.
Боясь, что Андрей вступит по этому поводу в длительные разговоры, я сам взялся дать объяснение и ограничился буквально десятком слов. Как ни странно, старик выслушал меня благосклонно.
– Так, – протянул он, – но мне показалось, что в конце этой маленькой улицы тот человек вышел из машины вместе со своей собакой. И я подумал: «Разве стоило садиться в машину, чтобы проехать такое ничтожное расстояние?»
Через минуту мы уже бежали по улице к красному дому.
Карай делал свободные виражи на поводке, отпущенном во всю длину.
– Как ты узнал, что Геворк ведет с собой Маузера?
– Но ты же видел, как злился Карай! Такая реакция у него бывает только на собак, и то не на всех. А какая же собака может идти рядом с Геворком, если не Маузер?
Это было логично и убедительно. Но где он взял Маузера?
– А ему привели! Помощник привел из питомника. Я думаю, это было между ними заранее условлено. И знаешь, где они встретились? В том месте, где Карай в первый раз зарычал…
Мы пробежали всю улицу. В конце ее Карай начал принюхиваться и быстро нашел утерянный след. Теперь он вел нас по каким-то закоулкам. Вдруг он свернул в неприметную калиточку. Андрей еле сдерживал его. Мы оказались в темном саду. Пахло дозревающими персиками. Я шел почти на ощупь. Но вдали мелькнул свет. Карай ринулся вперед. Андрей что-то закричал, и я внезапно очутился на ступеньках веранды. За столом сидели мужчины – играли в нарды и пили пиво. Один из них, держа в руке игральные косточки, обернулся. Это и был Геворк.
Карай мгновенно перемахнул через перила веранды. Геворк едва успел намотать на правую руку телогрейку, чтобы пес не причинил ему повреждений. Карай схватил его за эту руку и сжал, глухо рыча. На веранде раздались крики. Андрей, подбирая поводок, тянул собаку назад.
Только теперь я увидел Маузера. Он лежал в углу на подстилке и тяжелым взглядом следил за всем происходящим на веранде. Он не получил приказа действовать – защищать хозяина – и потому оставался равнодушным свидетелем событий.
– Ну… – сказал Андрей счастливым голосом, когда все, наконец, уладилось – опрокинутые стулья были подняты, а Карай пристроен в углу напротив Маузера, – ну, прошу прощения у хозяев! Наделали мы вам здесь шуму.
Хозяин и хозяйка, близкие знакомые Геворка, стали радушно усаживать нас за стол. Появилось вино, принесли фрукты. Хозяин предложил нам шашлык, зажаренный на шампурах.
В саду шумел ветер. На веранде мирно светилась электрическая лампочка. Карай и Маузер, как и предписано добрыми правилами служебного собаководства, дремали каждый в своем углу и не обращали друг на друга никакого внимания. Можно было лаять, рычать и злиться, почуяв след чужой собаки, но, встретившись с ней нос к носу, нужно ее игнорировать. Это они хорошо знали!
Обратно мы шли садами. Геворк, знаток здешних мест, вел нас кратчайшим путем. Мы горячо обсуждали подробности минувшего поиска.
– Все же ты не должен был садиться в машину, – утверждал Андрей.
– Вон что! – подмигнул Геворк. – А преступник не спросит тебя – ехать ему в машине или идти пешком. Он сядет и поедет. И ты обязан его найти!
Нельзя было не признать правды в этих словах.
– Ох, запутал я вас! – хвастался Геворк. – В смысле времени вы, конечно, не уложились.
Андрей возражал. Я восхищался Караем и все рассказывал, как он быстро нашел прерванный след.
– Маузер – тот в данном случае даже и не запнулся бы, – сказал Геворк. – Конечно, Карай тоже со временем будет приличной собачкой, – добавил он великодушно.
Когда за оградой под электрическим фонарем послышалось страшное рычание, мы не сразу сообразили, что это значит. Огромный пушистый белый ком перекатился через ограду.
– Берегись, Геворк! – крикнул Андрей.
Но было уже поздно. Пушистый ком налетел на Геворка и сбил его с ног.
Кавказская овчарка – сторожевая собака, которую всю жизнь держат на цепи, – это страшная собака. Огромные запасы нерастраченной ярости, широкая грудь, рост с теленка, клыки, как тяжелые плотничные гвозди, – вот что это за зверь. Сорвавшаяся с цепи кавказская овчарка свалила Геворка на землю и теперь подбиралась к его горлу.
Я кричал и бегал вокруг них с камнем в руке. Андрей торопливо нашаривал на бедре пистолет, один только Маузер был угрюмо спокоен. Чужую собаку нужно игнорировать, а он не получал отмены этого приказа.
Зато Карай, наш горячий и бурный Карай, рванулся навстречу опасности и, позабыв все, чему его учили, злобно вцепился в пушистый ком своими клыками. А когда кавказская овчарка, испугавшись натиска, оставила на секунду свою жертву, Карай ударил снизу всем своим могучим, отлично тренированным телом, сбил белую собаку с ног, оседлал и стал грызть.