— Добре дошли, братушки!..
— Да живее Москва!
В толпе слышался злой голос майора Котелкова:
— Колдунов, береги самолет! Черт… Изломают в щепу!
Миша Бабин, командовавший выгрузкой своей радиостанции, видел еще из двери самолета, как отбивался от крестьян майор Котелков.
Каждая минута, сбереженная для броска, решала сейчас успех операции.
— Цепью! Вперед! — Котелков обернулся: — Радист, за мной!
Рядом с Котелковым бежал учитель Никола Цвятков:
— Вы не тревожьтесь, господин офицер.
Но Котелков не удостоил его вниманием. Навстречу от полустанка бежали болгарские пограничники.
— Где начальник заставы? — крикнул издали Котелков.
— Он отдыхает, господин офицер.
— Отдыхать в могиле будем — понятно?
— Его трясет малярия, господин офицер… Да здравствует Отечественный фронт!..
— Меньше слов, больше дела!.. — огрызнулся свирепый майор.
Котелков знал главное: все решает внезапность. Еще в воздухе он решил немедленно отстранить болгар. Теперь эти пограничники с их офицерами показались ему совсем не внушающими доверия. Проще — без них! Пусть Цаголов выбросит засаду в сторону турецкой границы. Ворваться в вагоны — порядочек!
По одному перебегали автоматчики железнодорожное полотно, накапливаясь на полустанке. Из окопа высунулся болгарский подофицер Славчев.
— Где же ваш подпоручик? — с досадой снова спросил Котелков.
— Тяжко болен… Малярия…
— Ну, и мы тут — не фиги воробьям давать! — пробормотал Котелков сквозь зубы.
Болгарин ничего не понял, он радовался, что в тени паровоза рядом с ним стоят русские и, значит, врагам не уйти. Подофицер опасался только, как бы русские сгоряча не подумали, что подпоручик — сам фашист.
— А где бумаги посольства? — спросил Котелков.
— Дома у Георгиева. Все в порядке, товарищ!
— По вагонам! — крикнул Котелков.
Несколько секунд на полустанке мелькали тени. Это десантники вскакивали на площадки вагонов. Два — три выстрела. Немецкая возбужденная речь. Чей-то крик… Бабин вслед за одним из автоматчиков тоже вскочил в ближайший вагон — он должен найти радиостанцию.
Как ни возбужден был Бабин, он удивился тому, что увидел в свете «летучей мыши»: германский дипломат стоял перед майором Котелковым навытяжку. Он так нелепо тянулся перед майором, что напомнил Бабину одного пленного обозника, которого шоферы его автобата вытащили из засыпанного снегом стога в донской станице. Однако времени терять нельзя. Миша просунулся между майором и фашистом и смело пошел по всем купе. И немецкие офицеры поднимали при его появлении руки. Где же радиостанция?…
— Взять вагоны под наблюдение! И чтобы мышь не проскочила!.. Давайте, братушки. Ведите к вашему подпоручику, — командовал Котелков.
Освещая фонариками дорогу, Котелков с группой лейтенантов бежал по селу. Учитель задохнулся, отстал. Его сменил подофицер Славчев. Переулок был похож на каменную щель и круто стремился вниз. Впереди, за домами старобалканской застройки, послышался ропот горного ручья. Здесь пахло кожевенными мастерскими, кислым запахом дубления. Подпоручик Георгиев жил в последнем доме, над рекой. Дверь была открыта настежь.
Котелков вошел первым.
— Кто тут живой? — спросил из-за его плеча автоматчик.
Прислушались — тишина. Только за окном шумел поток. Прошли еще две комнаты.
И пылят по Болгарии обозные меринки — соловые, рыжие, каурые, кобылки гнедые да корноухие, с лысинками на лбу, с гривами налево, направо, а то и на обе стороны; бегут за колесами жеребята — чалые, игреневые, белогубые, ржут тоненько, перестукивают копытцами, радуют солдатские души. Тут и надежда на скорую победу, на встречу с родными не отстает от сердца, как лошонок от брички…
Теперь полковник Ватагин не пропускал ни одного обоза: выходил из машины, заговаривал с ездовыми, оглядывал лошадей. Славка с удивлением наблюдал вдруг пробудившийся в Ватагине интерес к сбруе, попонам, кормушкам. Трофейных лошадей выпрягали из подвод, и Ватагин лично присутствовал при ветеринарном осмотре.
Однажды провели мимо по дороге понурую лошадь. Взъерошенная шерсть потеряла блеск, дрожь окатывала больное животное, из углов глаз спускались гнойные шнурки. Ватагин чуть не на ходу выскочил из машины: «Да, это сапная!»
— Куда? — крикнул полковник.
— На скотомогильник… Куда же еще?
— Там, где проходили, цыганских лошадей не было?
— Болгары говорят — немец гадит… Вот зараза! Добрый конек был…
Сели в машину с ветеринарным врачом, подвезли его. И по дороге Славка все понял из разговора полковника с капитаном: армейские кони заражаются сапом от местного поголовья, срочно созданы изоляторы, взяты на учет все скотомогильники, производится проверка на маллеиновую реакцию (этого Славка не понял, но запомнил на всякий случай незнакомое слово).
Когда уже высадили врача, младший лейтенант спросил осторожно, как всегда, с подходцем:
— Входит в нашу сферу?
И полковник молча кивнул головой.
— Вот гады!.. — спустя несколько минут пропел Славка с той душевной интонацией, которую он легко усвоил в украинских селах у сердобольных, певучих от душевности молодаек. — А скоро ль наши из десанта вернутся? — спросил он еще по какому-то, одному ему понятному ходу размышлений.
— Думаю, что уже поджидают нас впереди, в штабе, — коротко ответил Батагин.
11
В этот вечер приятели встретились.
Перед ними на большом столе, за которым только что отужинали ординарцы, были разложены фотографии. Синий плюшевый альбом, испачканный мазутом, изучался под лупой.
— Так ты считаешь, что об этой твоей находке не нужно знать полковнику? — допрашивал с пристрастием младший лейтенант.
— Даже и не думал об этом.
— Но, может, ты думал, откуда и как на турецкой границе в железнодорожной канаве очутился семейный альбом из царской России, с видами Ярославля и его соборов?