Среди полинезийцев разгорелся ожесточенный громкий спор. Те, кто выходил на пирогах и видел плот, прекрасно понимали, что задерживать Кнута в надежде заполучить на берег и остальных совершенно бесполезно. Кончилось тем, что обещания и угрозы Кнута, для выражения которых он прибегнул к общепонятному языку жестов, побудили экипаж трех пирог согласиться отправиться с ним в океан вдогонку за «Кон-Тики». И они пустились в окутанный тропической ночью океан, ведя на буксире танцевавшую на волнах резиновую лодку, а островитяне неподвижно стояли у угасавшего костра и смотрели вслед своему новому белокурому другу, который так же быстро исчез, как и появился.
Когда пироги поднимались на волнах, Кнут и его спутники видели далеко в океане тусклые световые сигналы с плота. Длинные, узкие полинезийские пироги, снабженные для устойчивости заостренными балансирами, разрезали воду, как ножи, но Кнуту показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он опять почувствовал под ногами толстые круглые бревна «Кон-Тики».
— Хорошо провели время на берегу? — с завистью спросил Торстейн.
— О, если бы вы только видели девушек-островитянок! — поддразнил его Кнут.
Мы не стали поднимать парус и спускать весло за борт, а забрались все шестеро в бамбуковую каюту и спали, как коралловые глыбы на берегу Ангатау. В течение трех дней мы плыли по океану, не видя никакой земли.
Нас несло прямо к зловещим рифам, которые окружали острова Такуме и Рароиа и на протяжении 40–50 миль перегораживали океан впереди нас. Мы предпринимали отчаянные попытки избежать этих опасных рифов, пройдя севернее; все шло как будто бы хорошо, пока однажды ночью вахтенный не вбежал в каюту и не вызвал нас всех на палубу.
Ветер переменился. Нас несло прямо на риф Такуме. Начался дождь, и видимость была очень плохая. До рифа оставалось недалеко.
Среди ночи мы собрали военный совет. Теперь дело шло о спасении жизни. Обогнуть риф с севера не было уже никакой надежды, мы должны попытаться пройти с южной стороны. Мы подтянули парус, повернули весло и пустились в опасное плавание, имея за кормой неустойчивый северный ветер. Если восточный ветер снова задует до того, как мы успеем миновать весь длинный пятидесятимильный барьер рифов, мы очутимся среди бурунов в полной их власти.
Мы договорились обо всем, что надо будет предпринять, если авария станет неизбежной. Во что бы то ни стало мы должны оставаться на борту «Кон-Тики». Мы не должны взбираться на мачту, откуда нас стряхнет, как гнилые фрукты, а должны крепко держаться за шкоты и ванты мачты, когда волны будут перекатываться через нас. Мы положили на палубу ничем не закрепленный резиновый плот и привязали к нему маленький водонепроницаемый радиопередатчик, небольшое количество продовольствия, бутылки с водой и запас медикаментов. Резиновый плот прибьет к берегу независимо от нас, и он очень пригодится, если нам самим удастся благополучно, но с пустыми руками перебраться через риф. На корме «Кон-Тики» мы привязали длинную веревку с буем, который также будет прибит к берегу; с ее помощью мы сможем попытаться подтянуть деревянный плот, если он застрянет на рифе. После этого мы легли спать.
Пока дул северный ветер, мы медленно, но верно скользили вдоль барьера коралловых рифов, скрывавшихся в засаде за горизонтом. Но вот как-то после полудня ветер стих, а когда он возобновился, то дул уже с востока. По определению Эрика, мы в это время забрались уже так далеко на юг, что имелась некоторая надежда миновать самую южную оконечность рифа Рароиа. Мы должны попытаться обогнуть ее и укрыться за ней, прежде чем направиться дальше, к следующим рифам.
Когда наступил вечер, исполнилось сто дней нашего плавания по океану. Поздно ночью я проснулся с каким-то странным тревожным чувством. Было что- то необычное в движении волн. Ход «Кон-Тики» был совсем не таким, каким он должен был бы быть в этих условиях. Мы стали очень чувствительны к изменениям в ритме движения бревен. Я сразу же подумал о явлениях обратного движения воды от берега, к которому мы приближались, и то и дело выходил на палубу и взбирался на мачту. Ничего не было видно, кроме океана. Но я не мог спокойно спать. Время шло.
На рассвете, около шести часов, Торстейн поспешно спустился с верхушки мачты. Далеко впереди он увидел целый ряд маленьких, поросших пальмами островов. Первым делом мы повернули рулевое весло так, чтобы нос плота отвернул как можно больше к югу. То, что видел Торстейн, были, вероятно, маленькие коралловые острова, которые, подобно нанизанным на нитку жемчужинам, лежат позади рифа Рароиа. Должно быть, нас подхватило течение, шедшее к северу.
В 7 часов 30 минут цепь поросших пальмами островов показалась вдоль всего горизонта к западу. Самый южный из них находился примерно впереди по нашему курсу; таким образом, вдоль всего горизонта справа от нас тянулись острова с купами пальм, к северу превращавшиеся в крохотные точки. До ближайшего острова было четыре или пять миль.
Осмотр с вершины мачты показал, что хотя нос плота направлен к крайнему острову в цепи, боковой снос был настолько велик, что мы шли не в том направлении, какое указывал нос. Мы двигались по диагонали прямо к рифу. Если бы кили были закреплены, у нас осталась бы еще какая-то надежда проскочить. Но акулы плыли за самой кормой плота, и мы не могли нырнуть под плот и укрепить болтавшиеся кили новыми канатами.
Мы поняли, что нам осталось провести на «Кон- Тики» лишь несколько часов. Их следовало использовать для подготовки к неизбежному крушению на коралловом рифе. Мы решили, что должен делать каждый из нас, когда этот момент наступит; каждый знал круг своих обязанностей; мы не будем метаться, наступая друг другу на ноги, когда катастрофа наступит и счет будет идти на секунды. «Кон-Тики» поднимался и опускался, а ветер нес нас на риф. Уже не было сомнения, что беспорядочное нагромождение волн впереди нас вызвано рифами — часть волн шла вперед, а другие, разбившись о вставшую на их пути преграду, стремительно откатывались назад.
Мы все еще шли с развернутым парусом в надежде, что даже теперь нам удастся проскользнуть мимо рифов. Когда сносимый течением плот постепенно стал приближаться к ним, мы увидели с мачты, что вся цепь поросших пальмами островков соединена коралловыми рифами, местами выступавшими над водой, а местами скрытыми под нею; эти рифы казались чем-то вроде мола, о который волны разбивались, крутясь белой пеной и высоко вздымаясь в воздух. Овальный атолл Рароиа имеет в диаметре 25 миль, не считая примыкающих рифов Такуме. Вся его более длинная сторона тянулась с севера на юг, и мы приближались к ней с востока. Сам риф, простиравшийся сплошной линией от горизонта до горизонта, отстоял от нас всего на несколько сот метров, а за ним лежали идиллические островки, кольцом окружавшие тихую внутреннюю лагуну.
Со смешанным чувством наблюдали мы, как вдоль всего горизонта перед нами синие волны Тихого океана взлетали высоко в воздух и разлетались мелкими брызгами. Я знал, что нас ожидало; я раньше бывал на архипелаге Туамоту и, стоя в безопасности на берегу, наблюдал за грандиозным зрелищем на востоке, где прибой открытого океана разбивался о рифы. В южном направлении продолжали постепенно показываться все новые рифы и острова. Мы, должно быть, находились у самой средины кораллового барьера.
На «Кон-Тики» все было подготовлено к окончанию путешествия. Все ценное было снесено в каюту и привязано. Документы и дневники мы запаковали в непромокаемые мешки вместе с пленками и другими вещами, которые могли пострадать от воды. Бамбуковую каюту мы покрыли брезентами и привязали их особо прочными веревками. Когда мы поняли, что никаких надежд не осталось, мы вскрыли бамбуковую палубу и ножами-мачете перерезали все веревки, которые удерживали кили под плотом. Вытащить кили было нелегко, так как они обросли толстым слоем ракушек. Когда нам это удалось, мы тем самым уменьшили осадку плота; она равнялась теперь только толщине нижней части бревен, и нас легче могло перенести через риф. Лишенный килей, со спущенным парусом, плот окончательно повернулся боком и находился всецело во власти ветра и волн.
Самую длинную из имевшихся у нас веревок мы привязали к самодельному якорю и прикрепили ее к основанию левой мачты; когда якорь будет брошен за борт, «Кон-Тики» вступит в полосу прибоя кормой вперед. Сам якорь состоял из пустых бидонов для воды, наполненных негодными батареями от радиопередатчика и металлическим ломом; из бидонов крест- накрест торчали толстые палки мангрового дерева.
Приказ номер один, который был первым и последним, гласил: «Оставаться на плоту!» При любых обстоятельствах мы должны крепко цепляться за что попало на борту плота и предоставить девяти большим бревнам выдерживать давление рифов. У нас самих будет вполне достаточно дела, когда нам придется сопротивляться напору воды. Если мы прыгнем за борт, мы станем беспомощными жертвами водоворотов, которые будут бросать нас взад и вперед через острые коралловые скалы. Резиновый плот на крутых волнах опрокинется или же разорвется в клочья о рифы, так как под нашей тяжестью он будет глубоко сидеть в воде. Но деревянные бревна раньше или позже будут выброшены на берег, и мы вместе с ними, если только нам удастся продержаться.
Затем всему экипажу было предложено надеть ботинки — в первый раз за сто дней — и иметь наготове спасательные пояса. От последних, впрочем, проку будет мало; если кто-нибудь свалится в воду, то он не утонет, а его будет ударять о рифы, пока не разобьет насмерть. У нас оставалось еще время, чтобы положить в карманы паспорта и немного уцелевших долларов. Но нас беспокоил не недостаток времени.
Наступили тревожные часы, когда мы беспомощно плыли боком, шаг за шагом приближаясь к рифу. На плоту было на редкость тихо; мы все, молча или обмениваясь лаконичными фразами, то влезали в каюту, то снова выходили на бамбуковую палубу и занимались своим делом. Серьезное выражение наших лиц доказывало, насколько хорошо все понимали, что нас ожидает, а отсутствие нервозности свидетельствовало о непоколебимой вере в плот, которую мы все постепенно приобрели. Если он перенес нас через океан, то он доставит нас живыми и на берег.
В каюте, забитой привязанными коробками с продуктами и другим грузом, царил полнейший хаос. Торстейну с трудом удалось освободить для себя место в радиорубке, где оставался коротковолновый передатчик, на котором он продолжал работать. Мы теперь находились на расстоянии свыше 4 тысяч миль от нашей старой базы в Кальяо, откуда Перуанское военно-морское училище поддерживало с нами постоянную связь, и еще дальше — от Гала и Френка и других радиолюбителей в Соединенных Штатах. Но по воле случая накануне мы установили связь с завзятым любителем-коротковолновиком, который жил на Раротонге, одном из островов архипелага Кука; наши радисты, вопреки всем обыкновениям, договорились опять связаться с ним рано утром. И все время, пока нас ближе и ближе сносило к рифу, Торстейн сидел, стуча ключом, и вызывал Раротонгу.
Записи в судовом журнале «Кон-Тики» гласят:
«8.15. Мы медленно приближаемся к земле. Теперь мы уже различаем невооруженным глазом отдельные пальмы с правого борта.
8.45. Ветер отклонился в еще более неблагоприятном для нас направлении, так что никакой надежды миновать риф нет. На плоту никакой нервозности, но на палубе идут лихорадочные приготовления. На рифе перед нами виднеется что-то, напоминающее остов разбитого парусника, но, может быть, это только куча плавника.
9.45. Ветер несет нас прямо на предпоследний остров, но на пути нас ждет риф. Теперь мы ясно видим весь коралловый риф; здесь он представляет собой испещренный белым и красным барьер, который выступает из воды и опоясывает все острова. Вдоль всего рифа белый пенящийся прибой взлетает к небу. Бенгт подает нам хороший горячий завтрак — последнюю нашу трапезу перед великим событием! На рифе лежит остов разбитого судна. Мы подошли теперь так близко, что видим за рифом сверкающую лагуну и можем различить очертания других островов по ту сторону ее».
Когда эта запись была окончена, глухое ворчание бурунов снова приблизилось; оно раздавалось вдоль всего рифа и наполняло воздух чем-то вроде тревожной барабанной дроби, которая возвещала приближение волнующего конца плавания.
«9.50. Теперь совсем близко. Нас несет вдоль рифа. До него всего около ста метров. Торстейн разговаривает с человеком с Раротонги. Все готово. Теперь пора упаковать журнал. Все настроены бодро: кажется, дело плохо, но мы преодолеем и эту преграду!»
Спустя несколько минут якорь полетел на борт и зацепился за дно; «Кон-Тики» описал полукруг и повернулся кормой к бурунам. Якорь удерживал нас в течение нескольких бесценных минут, пока Торстейн, как сумасшедший, выстукивал ключом. Ему опять удалось связаться с Раротонгой. Буруны грохотали, и океан-яростно вздымался и опускался. Весь экипаж был занят на палубе, а Торстейн вел разговор. Он сообщил, что нас несет на риф Рароиа. Он попросил Раротонгу слушать нас на той же волне каждый час. Если по истечении 36 часов от нас не поступит никаких известий, пусть Раротонга поставит в известность норвежское посольство в Вашингтоне. Последние слова Торстейна были: «О'кэй. Осталось 50 метров. Начинается. До свидания». Затем он выключил радиостанцию, Кнут запечатал документы, и оба поспешили выбраться на палубу и присоединиться к остальным, так как стало уже ясно, что якорь начинает сдавать.
Волны становились все выше и выше, а впадины между ними все глубже, и мы чувствовали, как плот бросало вверх и вниз, вверх и вниз все сильней и сильней. Я прокричал прежний приказ:
— Держитесь, не думайте о грузе, держитесь!
Мы были теперь так близко к низвергающемуся водопаду, что больше не слышали беспрерывного настойчивого рева вдоль всего рифа. Теперь мы слышали только отдельные громовые раскаты каждый раз, как ближайший бурун с грохотом налетал на скалы.
Все стояли наготове; каждый крепко ухватился за веревку, которую он считал более надежной. Только Эрик в последний момент полез в каюту; он не успел еще выполнить одного пункта программы — он не нашел своих ботинок!
Никто не стоял на корме, так как именно кормой плот должен был удариться о риф. Не были надежны и два прочных штага, которые шли от верхушки мачты к корме; если мачта рухнет, то те, кто будет держаться за них, окажутся висящими за плотом над рифом. Герман, Бенгт и Торстейн влезли на ящики, привязанные перед стеной каюты; Герман вцепился в оттяжки, шедшие от конька крыши, а двое других держались за свисающие с мачты шкоты, с помощью которых мы когда-то ставили парус. Кнут и я предпочли штаг, который шел от носа к верхушке мачты; если даже мачта, каюта и все остальное полетит за борт, думали мы, все-таки веревка, идущая от носа, останется на плоту, так как мы были обращены теперь носом к волнам.
Когда мы поняли, что находимся во власти волн, мы обрезали якорный канат, и нас понесло. Волна поднялась прямо под нами, и мы почувствовали, как «Кон-Тики» взлетает в воздух. Наступил решающий момент; мы мчались с захватывающей дух скоростью на гребне волны, и наше расшатанное судно скрипело и стонало, содрогаясь под ногами. От возбуждения в нас бурлила кровь. Я помню, что, не придумав ничего лучшего, я махал рукой и во все горло орал «ура». Это доставляло некоторое облегчение и, во всяком случае, не причиняло вреда. Мои товарищи, конечно, думали, что я сошел с ума, но и они все сияли восторженными улыбками. Мы продолжали нестись вперед с бешено мчавшейся волной; это было боевое крещение «Кон-Тики»; все должно быть в порядке и будет в порядке.
Но наше приподнятое настроение вскоре упало. Позади сверкающей стеной из зеленого стекла высоко поднялась новая волна; когда плот опускался, она уже накатывалась на нас, и в то самое мгновение, как я увидел ее высоко над собой, я почувствовал сильный удар, и потоки воды покрыли меня с головой. Я чувствовал, как все мое тело с такой огромной силой засасывает в водоворот, что вынужден был напрячь каждый мускул и все время думать об одном — держаться, держаться! Мне кажется, что в таком отчаянном положении скорей руки оторвутся от плеч, чем мозг даст команду разжать пальцы, хотя бы результат такого упорства представлялся совершенно очевидным. Затем я почувствовал, что гора воды стала уходить, и мое тело освободилось от дьявольской хватки. Когда вся гора с оглушительным ревом и грохотом пронеслась дальше, я снова увидел Кнута, который висел рядом со мной, вцепившись в веревку и скрючившись. Сзади большая волна казалась почти плоской и серой; мчась вперед, она перекатилась через конек крыши каюты, выступавший над водой; там мы увидели трех наших товарищей, которые висели, прижатые к крыше каюты прошедшей над ними волной.