— А что сказал сегодня твой старый приятель из музея?
Я помялся, прежде чем ответить.
— Его моя теория тоже не заинтересовала. Сказал, что у индейцев были только плоты, значит, нечего и думать о том, чтобы они могли открыть полинезийские острова.
Хозяин вдруг принялся ревностно тереть тарелку.
— М-да, — промолвил он наконец. — По правде говоря, мне тоже это кажется таким препятствием, которое ставит под сомнение всю твою теорию.
Я мрачно поглядел на тщедушного этнолога, которого всегда считал своим верным союзником.
— Ты только не пойми меня превратно, — поспешно добавил он. — Я допускаю, что ты прав, но очень уж это непонятно. Мой труд о вышивках подтверждает твою теорию.
— Карл, — сказал я, — я уверен, что индейцы ходили на своих плотах через Тихий океан, я даже готов сам построить такой плот и пересечь на нем океан, чтобы доказать, что это было возможно.
— Ты с ума сошел!
Мой друг принял мои слова за шутку и рассмеялся, но за смехом крылось опасение: а что, если я это всерьез?..
— Значит, по-твоему, это невозможно?
— Ты с ума сошел! На плоту!?
Он не знал, что и думать, и пытливо уставился на меня, как бы ожидая, что я сейчас улыбнусь и станет ясно: пошутил.
Он не дождался улыбки. Я понял, что никто не примет мою теорию, потому что Перу и Полинезию разделяет необозримый океан, а я пытаюсь обойти этот факт на доисторическом плоту.
— Послушай-ка, — неуверенно произнес Карл. — Пойдем куда-нибудь, выпьем по стаканчику.
Мы пошли и выпили по четыре.
Как раз в эти дни пришел срок платить за комнату. Одновременно из Норвежского банка мне написали, что больше долларов я не получу: валютные ограничения… Я собрал вещи и доехал подземкой до Бруклина. Меня пустили в Норвежский дом моряка, там кормили сытно и вкусно, и цены отвечали возможностям моего бумажника. Мне выделили комнатушку наверху, а ел я вместе со всеми в просторной столовой внизу.
Одни моряки въезжали, другие уезжали. Разные люди — разные по внешности, росту, степени трезвости, но всех их объединяло одно: о море они говорили со знанием дела. Я узнал, что волны не увеличиваются с удалением от суши и с возрастанием глубины. Наоборот, внезапный шквал подчас коварнее всего как раз у берега. Мели, прибрежные течения и противотечения — все это может породить куда более могучие валы, чем в открытом море. И выходит, что если судно может плавать вдоль открытого, незащищенного берега, то оно не подведет и вдали от материка. Я узнал также, что при сильной волне большие суда зарываются носом или кормой, и многотонные массы воды, врываясь на палубу, завязывают узлом стальные трубы, а маленькой лодке хоть бы что — она целиком умещается между волнами и легко перемахивает через гребни. Некоторые из моих собеседников спасались на шлюпках после того, как их судно шло ко дну, разбитое волнами.
А вот о плотах они мало что знали. Плот — разве это судно: ни киля, ни поручней! Так просто — плавучее средство, на котором при аварии можно продержаться, пока тебя не подберут. Правда, один из них очень хорошо отзывался о плотах: он три недели провел на плоту после того, как немецкая торпеда пустила ко дну его судно посреди Атлантического океана.
— Но управлять им никак нельзя, — добавил он. — То боком идет, то задом наперед, смотря откуда ветер.
В библиотеке мне удалось разыскать записки первых европейцев, которые достигли тихоокеанского побережья Южной Америки. В этих записках было вдоволь зарисовок и описаний больших индейских бальсовых плотов. Прямой парус, шверты, на корме — длинное рулевое весло. Значит, они управляемы.
Шли недели, а ко мне в Дом моряка не поступало никакого ответа ни из Чикаго, ни из других городов, куда я разослал копии рукописи. Не хотят читать.
И вот как-то под воскресенье я взял себя в руки, отправился в морскую лавку на улице Уотер-стрит и купил лоцманскую карту Тихого океана; продавец учтиво величал меня «капитаном». Зажав карту под мышкой, я доехал на электричке до Оссининга, где обычно проводил уикэнд на даче молодой норвежской четы. Хозяин был раньше капитаном судна, а теперь представлял в Нью-Йорке компанию «Фред Ульсен Лайн».
Освежившись в бассейне, я на два дня прочно забыл о большом городе. Амбьёрг вынесла поднос с коктейлями, и мы уселись на траве, где пригревало солнце. Я не мог утерпеть, расстелил на газоне карту и спросил Вильгельма, как он считает: можно дойти на плоту от Перу до островов Южных морей?
Он был слегка озадачен и смотрел больше на меня, чем на карту, однако сразу ответил утвердительно. Я испытал такое облегчение, словно мне прицепили к воротнику воздушный шар, ведь Вильгельм был большой знаток и любитель всего, что касалось моря и мореходства. Тут же, не сходя с места, я посвятил его в свои замыслы. К моему удивлению, он заявил, что это чистейшее безумие.
— Но ведь ты же сам сейчас сказал, что считаешь это возможным! — прервал я его.
— Совершенно верно, — согласился он. — Но столько же шансов, что дело кончится плохо. Ты еще никогда вообще не бывал на бальсовом плоту, и на тебе — сразу через Тихий океан. Может быть, пройдешь, а может быть, и нет. Древние индейцы Перу, наверное, опирались на опыт поколений. Возможно, на каждый дошедший плот тонуло десять, если не сто. Сам говоришь, инки выводили в море целые флотилии бальсовых плотов. Если с кем-нибудь случалось несчастье, другие могли их выручить. А кто подберет вас посреди океана? Даже если ты возьмешь с собой радиопередатчик, это вовсе не так просто — найти маленький плот среди волн за тысячи миль от суши. Разыграется шторм, смоет вас с плота, и вы сто раз успеете утонуть, пока подойдет помощь. Нет уж, сиди-ка ты лучше на месте и жди, кто-нибудь прочтет твою рукопись. Пиши им еще и еще, напоминай, только так и добьешься чего-нибудь.
— Я не могу больше ждать, последние центы досчитываю.
— Переезжай к нам. Кстати, как ты вообще намереваешься организовать экспедицию из Южной Америки, если у тебя нет денег?
— Легче заинтересовать людей экспедицией, чем непрочтенной рукописью.
— И чего же ты добьешься?
— Опровергну один из самых веских аргументов против моей теории, не говоря уже о том, что привлеку внимание ученых к этому вопросу.
— А если несчастье?
— Тогда я ничего не доказал.
— И будет твоя теория окончательно скомпрометирована.
— Возможно, но ведь ты сам сказал, что один плот из десяти доходил.
Пришли дети хозяина, они затеяли играть в крокет, и в тот день мы больше не возвращались к моему вопросу.
На следующий уикэнд я снова отправился в Оссининг с картой под мышкой. И когда я возвращался оттуда в город, через всю карту от побережья Перу до островов Туамоту в Тихом океане протянулась длинная карандашная черта. Мой друг капитан понял, что меня не отговорить, и мы несколько часов просидели вместе над картой, определяя наиболее вероятный путь плота.
— Девяносто семь суток, — сказал наконец Вильгельм. — Но помни, это только при идеальных условиях, если все время будет дуть попутный ветер и если плот в самом деле сможет идти под парусом, как ты предполагаешь. Так что считай никак не меньше четырех месяцев, а то и гораздо дольше.
— Добро, — ответил я удовлетворенно. — Будем считать минимум четыре месяца, а уложимся в девяносто семь суток.
Комнатушка в Доме моряка показалась мне в этот вечер вдвое уютней, когда я вернулся домой и сел на койку с картой в руках. Я встал и вымерил площадь комнатки шагами, насколько позволяли кровать и комод. Ну-у, плот будет куда больше! Я высунулся из окна, чтобы отыскать взглядом всеми позабытое звездное небо над большим городом — маленький квадрат, стиснутый крышами высоких домов. Что ж, если на плоту окажется тесновато, то во всяком случае небу над нами будет просторно.
Около Центрального парка, на 72-й западной улице расположен один из самых избранных клубов Нью-Йорка. Лишь блестящая латунная дощечка с надписью «Клуб исследователей» говорит прохожему, что за этой дверью кроется нечто необычное. А войдешь — и словно ты вдруг приземлился с парашютом в другом мире, за десятки тысяч километров от зажатых небоскребами шеренг автомобилей. Двери в Нью-Йорк закрылись за твоей спиной, и ты погружаешься в атмосферу львиной охоты, горных восхождений и полярных экспедиций, но в то же время чувствуешь себя как бы в салоне комфортабельной яхты, совершающей кругосветное плавание. Головы бегемотов и благородных оленей, могучие рога и бивни, военные барабаны и копья, индейские покрывала, идолы, модели кораблей, флаги, фотографии и карты со всех сторон окружают членов клуба, когда они собираются, чтобы отметить юбилей или послушать доклад о дальних странах.
После моей поездки на Маркизские острова меня избрали действительным членом клуба, и как самый молодой из членов я старался не пропускать ни одного заседания, когда бывал в городе. Но, зайдя туда в дождливый ноябрьский вечер, я немало удивился непривычной картине, которая предстала моим глазам. Посреди пола лежала надувная резиновая лодка с различными принадлежностями и аварийным запасом продовольствия, а вдоль стен и на столах можно было увидеть парашюты, резиновые костюмы, спасательные пояса и всякого рода арктическое снаряжение, а также аппараты для дистилляции воды и другие чудеса. В этот день новый член клуба, полковник Хескин из службы материального обеспечения военно-воздушных сил, должен был прочесть доклад, показывая военные изобретения, которые, как он считал, годились также и для научных экспедиций, тропических и полярных.
После доклада началось горячее и веселое обсуждение.
Известный датский полярный исследователь Петер Фрейхен поднялся во весь свой могучий рост и скептически потряс густой бородой. Он не очень-то верил в эти новомодные штучки. Во время одной из своих экспедиций в Гренландию он решил сменить эскимосский каяк и иглу на резиновую лодку и палатку и едва не поплатился жизнью. Сначала он чуть не замерз: разыгрался буран, а замок «молния» на палатке обледенел, и он никак не мог попасть внутрь. Потом, когда он рыбачил, крючок зацепился за лодку, проколол ее, и она пошла ко дну. Вместе с приятелем эскимосом Фрейхен еле успел перебраться на другой каяк, который пришел им на выручку. Так что он был твердо убежден: сколько ни мудри все хитроумные изобретатели мира в своих лабораториях, им не превзойти того, чему научил эскимосов тысячелетний опыт.
Дискуссия закончилась неожиданным предложением полковника Хескина — действительные члены клуба могли отобрать все что угодно из нового снаряжения для своей очередной экспедиции, с одним только условием: вернувшись, сообщить лаборатории, как понравилась ее продукция.
В этот вечер я последним ушел из клуба. Хотелось до мельчайших подробностей изучить это новехонькое снаряжение, которое само шло в руки, стоило только попросить.
Как раз то, что мне нужно: спасательное оборудование на тот случай, если плот, вопреки всем ожиданиям, развалится, а поблизости не будет других плотов, чтобы прийти к нам на выручку.
Это снаряжение занимало мои мысли и на следующее утро, за завтраком в Доме моряка, когда к моему столу подошел со своим подносом отлично одетый, атлетически сложенный молодой человек. Мы разговорились. Оказалось, что он тоже не моряк, а инженер из Тронхейма, приехал в Америку закупить части для машин и поработать на холодильниках. Он поселился неподалеку и часто приходит в столовую Дома моряка ради хорошей норвежской кухни. Потом он спросил меня, чем я занимаюсь, и я коротко поделился с ним своими замыслами. Сказал, что если до конца недели я не получу ни от кого положительного ответа на рукопись, то все силы обращу на то, чтобы устроить экспедицию на плоту. Мой собеседник помалкивал, но слушал с большим интересом.
Четыре дня спустя мы снова встретились в той же столовой.
— Ну как ты решил — поплывешь или нет? — спросил он.
— Решил. Поплыву.
— Когда?
— При первой возможности. Если я замешкаюсь, со стороны Антарктики нагрянут штормы, в Полинезии начнется сезон ураганов. Надо выходить из Перу через два-три месяца. Но сперва — раздобыть денег, все организовать.
— Сколько человек будет участвовать?
— Думал собрать человек шесть: будет достаточное разнообразие в жизни на плоту и удобно разбить сутки на четырехчасовые вахты.
Он постоял, подумал, потом выпалил:
— Черт, до чего же хочется пойти с тобой! Я бы занимался всякими измерениями и опытами. Тебе же понадобится для твоего эксперимента точно измерять ветер, течения, волны. Не забывай, ведь ты будешь плыть через громадные пространства, которые почти не изучены, потому что там нет регулярного движения судов. Такая экспедиция сможет провести много важных гидрографических и метеорологических исследований, тут и моя термодинамика пригодилась бы.
Что я знал о нем? Только то, что может рассказать прямое, открытое лицо. Впрочем, этого иногда оказывается вполне достаточно.
— Идет, — ответил я. — Пойдем вместе.
Его звали Герман Ватцингер, он был такой же сухопутный краб, как я.
Через несколько дней я привел его с собой в «Клуб исследователей». Здесь мы встретили полярника Петера Фрейхена. У Фрейхена есть выгодное свойство: он никогда не растворяется в толпе. Огромный, как платяной шкаф, с пышной бородой, он выглядит так, словно только что вернулся из тундры. Кажется, что он должен водить за собой на ремне гризли.
Мы подвели его к громадной карте на стене и рассказали о своем замысле пересечь Тихий океан на плоту. Слушая нас, он теребил свою бороду, а его мальчишеские голубые глаза выросли в оловянные блюдца. Потом он топнул деревянной ногой и затянул потуже ремень:
— Вот это план! Черт побери, я и сам бы не прочь с вами!
Старый исследователь Гренландии наполнил наши пивные кружки и стал рассказывать о своей твердой вере в суденышки первобытных народов: они так замечательно приспособлены к природным условиям, что где угодно пройдут. Он сам ходил на плотах по великим рекам Сибири и тащил на буксире плот с туземцами вдоль побережья Северного Ледовитого океана. Рассказывая, он не переставал теребить свою бороду и приговаривать:
— Эх, черт возьми, Здорово вы задумали!
Благодаря горячей поддержке Фрейхена колеса завертелись с головокружительной скоростью и о нашем плане заговорили все скандинавские газеты. Уже на следующее утро в дверь моей комнаты в Доме моряка громко постучали; меня вызывали к телефону в коридоре. После этого телефонного разговора мы с Германом вечером того же дня очутились в роскошной квартире в одном из фешенебельных районов города. Нас принял холеный молодой человек в лакированных туфлях и шелковом халате, наброшенном на синий костюм. Он извинился, прижимая к носу надушенный платок, и пояснил, что простужен. На вид — хлюпик, но мы-то знали, что он известен в Америке как один из лучших летчиков военного времени. Кроме вялого хозяина присутствовали два энергичных молодых газетчика, которых буквально распирал задор и всевозможные идеи. Нам было известно имя одного из них, талантливого журналиста.
За бутылкой хорошего виски хозяин рассказал, что его заинтересовала наша экспедиция. Он готов ее финансировать, если мы обязуемся по возвращении написать статьи для газет и совершить турне с докладами. В конце концов мы обо всем договорились и выпили за плодотворное сотрудничество между финансирующей стороной и участниками экспедиции. О деньгах больше думать не надо, эта проблема решена, наши казначеи все берут на себя. Нам с Германом надлежит не медля заняться подбором команды и снаряжения, строить плот и отправляться в путь, пока не начались ураганы.
На следующий день Герман взял расчет на работе, и мы засучив рукава принялись за дело. Из экспериментальной лаборатории военно-воздушных сил мне уже сообщили, что такая экспедиция как нельзя лучше подходит для проверки их снаряжения и мне охотно перешлют через «Клуб исследователей» все, о чем бы я ни попросил. Доброе начало! Теперь главной задачей было найти для нашей команды подходящую четверку добровольцев и раздобыть провиант.
Подбирать людей для плавания через океан на плоту надо было очень тщательно, чтобы после нескольких недель вынужденной изоляции на плоту не начались ссоры и беспорядки. Мне не хотелось составлять команду из моряков: вряд ли они больше нашего знают о плотах, да и к чему давать повод для возражений, дескать, мы справились потому, что разбирались в мореходном деле лучше, чем древние перуанские плотоводцы. Вместе с тем для наших научных отчетов нужен был человек, умеющий и обращаться с секстантом, и нанести на карту наш дрейф.
— Я знаю одного занятного художника, — рассказал я Герману. — Здоровенный детина, играет на гитаре, весельчак. Окончил штурманское училище и несколько раз ходил вокруг света, потом взялся за кисть и краски. Мы с ним с детства знакомы, сколько раз ходили вместе в поход в горы. Напишу ему — уверен: он согласится.