Несколько десятков тысяч лет назад Первопроходцы из высокоразвитой газокристаллической цивилизации открыли на окраине Галактики планету с белковой жизнью. Как водится у разумных существ, никто им не поверил:
- Разве может на столь непрочной основе что-то существовать?
Но Первопроходцы не унялись, и за ближайшие две тысячи лет предоставили столько доказательств, что даже самым ярым скептикам пришлось смириться:
- Абсурдно! Но факт есть факт.
Для изучения этого абсурдного факта и был заброшен на орбиту Земли, замаскированный под естественный спутник, Зевс. Конечно, это нарушило чистоту эксперимента. На Земле появились приливы и отливы, среди жителей возникла тьма религий, но с этим пришлось смириться. Газокристалоиды, сами ребята не мелкие, не увлекались микроэлектроникой, а делали все основательно, на века.
М!-999-Ъ исправно стал снабжать информацией с уникальной планеты своих хозяев. На каждого землянина был настроен приемник биотоков. Полученные сигналы обрабатывались, анализировались и записывались в мегагигогипербайтную память Зевса. Все шло нормально, до определенного времени. Но ничто не вечно, не только под луной, но и на луне. Космические излучения, магнитные возмущения и метеоритная бомбардировка за тридцать тысяч лет поизносили организм Зевса. Стали контачить блоки приема биотоков и даже центра суммирования. При этом возникла обратная связь с подключенным индивидуумом. Н а Земле появились ясновидящие и пророки. Газо-кристалические ученые заворчали о грязи в опыте и предложили заменить Зевса более совершенной машиной. Но, как это водится у разумных существ, между словами и делом «дистанция огромного размера». Зевс продолжал собирать информацию и производить пророков. --Опять законтачило в приемном блоке. Зевс вздохнул всеми своими нейтрино-плазменными схемами, и послал кибера исправить неполадки. Только устранил там повреждение, как новое замыкание в центре суммирования.
-Еще один пророк – с чувством похожим на человеческую грусть, подумал Зевс: - скоро на плазмопереплавку.
Авдей Авдеич возвращался со службы в прескверном расположении духа. Сегодня назначили к ним в отдел нового начальника, а Авдей Авдеич так рассчитывал на это место:
- Двадцать лет безупречной службы, - накапливал в себе обиду несостоявшийся начальник, - приходит какой-то молокосос, и оставляет меня у разбитого корыта. Хамы! Интриганы!
Увы. В управлении считали, что эти нелестные эпитеты очень подходят самому Авдею Авдеичу, и не спешили выдвигать его на руководящую работу. Редкое в наше время благоразумие.
Итак, Авдей Авдеич нел по улице и кипел от гнева. Просто удивительно, почему прохожие не замечали пар, валивший из его ноздрей. Когда давление превысило заложенные проектировщиком нормы, и Авдей Авдеич готов был взорваться трехэтажным матом в адрес первого прохожего, случайно задевшего его, он помолодел лет на сорок. И не только помолодел, но и сменил пол.
Теперь это был не тучный мужчина, а маленькая девочка в коротком платьице и сандалиях на босу ногу. Девочка вприпрыжку бежала по аллее, и весело мурлыкала по-английски: - Австралия, Австралия прекрасная страна.
- Откуда я знаю английский, и как я попал в Австралию? – встревожился Авдей Авдеич, но девочка не дала ему сосредоточиться. Она подбежала к большому дереву, и задрала голову вверх. По толстому сучку медленно лез забавный маленький медвежонок. Вцепившись в его шерсть, висел еще один, совсем крошечный. Девочка замахала руками:
- Мама, папа быстрее сюда! Какие смешные зверюшки.
По аллее приближались молодая женщина и мужчина, одетый в незнакомую военную форму.
- Пропал! Без визы, без документов. Подумают, что шпион и засадят – заметался Авдей Авдеич, забыв, что он теперь маленькая австралийская девочка. Но в это время в голове у него что-то щелкнуло, и эвкалиптовая аллея исчезла.
Исчезла не только аллея, исчез и сам, прежний, Авдей Авдеич. Теперь в нем жили миллиарды людей с их радостями и печалями. Он ежесекундно совершал сотни открытий и сотни преступлений, сотни раз рождался, и сотни раз умирал. Постепенно, весь этот хаос стал проясняться. Все события на Земле сложились в стройную логическую систему. Он с необычной ясностью увидел, что нужно сделать, чтобы люди жили лучше и счастливее. Из глубин памяти всплыли строки Пушкина:
- Восстань пророк, и виждь, и внемль…
Очнулся Авдей Авдеич посреди улицы на том же месте, где застало его чудесное превращение. Но это был другой человек, одухотворенное лицо, устремленный в себя взгляд. Наконец, он устало провел рукой по глазам и огляделся. По тротуарам текли толпы людей, громко разговаривая, сталкиваясь и расходясь. Вместе со зрением, к Авдею Авдеичу стали возвращаться и трезвые мысли:
- А ведь были и до меня пророки; Прометей, Магомет, Христос… Христос!
Авдей Авдеич отчетливо вспомнил изможденное лицо Христа, умирающего на кресте, спекшуюся кровь на пробитых гвоздями ладонях, и беснующуюся внизу толпу.
- Распнут! Как пить дать, распнут!
Звериный страх охватил Авдея Авдеича с головы до пят…
Мощная адреналиновая волна стерла в его сознании все воспоминания о необычном происшествии. Лишь одна мысль затаилась в глубинах памяти.
За ужином он неожиданно спросил жену:
- Слушай, что это за звери, похожие на медвежат? В Австралии живут.
Жена удивленно обернулась: - Коала. А может каола, точно не помню. А зачем это тебе?
Авдей Авдеич сердито уткнулся в тарелку: - Какого черта задал я этот вопрос? – подумал он – Что мне за дело до коала, да и до всей Австралии?!
Решительный перелом
-Товарищи! Прошу внимания. Иванов, Петров, кончайте базар. Итак, общее собрание посылочно-упаковочного цеха разрешите считать открытым. В повестке дня один вопрос: как нам перестроить работу в свете требования перестройки? Прошу выносить предложения.
-Ты, Иванов, так не шути: «Клиент и так доволен», это во времена застоя он был доволен, а теперь он хочет чего?
Чтобы мы повернулись к нему лицом. Вот и запишем в решении: «…повернуться к клиенту лицом», а конкретнее «…организовать забивку посылок в удобное людям время».
-При чем здесь, Иванов, «пристраиваться к распорядку отделений связи». Мы должны не «пристраиваться», а перестраиваться. Что за распорядок такой с 8 утра до 5 вечера? Большинство в это время на работе, а после работы в магазин зайти надо, в ясли, ужин приготовить…, где ж тут о посылках думать. Я предлагаю начинать работу с 9 часов вечера. Пришел человек, заколотили ему посылку, а завтра он её сдаст. Все согласны?
-Ты чего, Петров, хочешь сказать? Нет, призыв твой, конечно, героический, но работать по воскресеньям нам профсоюз не разрешит.
-Теперь, товарищи, нам надо принять комплексную программу повышения качества нашей работы.
-Про гвозди я с тобой, Иванов, согласен – крупноваты. Но с металлом в стране сложно.
-Ты академика из себя не строй, знаю, что килограмм мелких легче, чем килограмм крупных, но вопросы снабжения лучше отложим.
-Да, Петров, вопрос ставишь правильно, конечно, продавать ящики, а потом заколачивать – это шаг навстречу клиенту, но согласно инструкции от 13 января 1923 года, мы можем работать с материалом заказчика.
-Больше предложений нет? Тогда записываем: «Для улучшения качества работы решили: гвоздь при забивке держать в левой руке, а молоток в правой»…
-Что говоришь? Левша. Нет, Иванов, у тебя все как не у людей. Время требует. А с меня начальство ждет отчет о перестройке. В срочном порядке. Так что пора закрывать собрание. Все свободны.
Милосердие
лекция для начинающих
Бедных у нас нет, не считая малообеспеченных (найдите человека, который считал бы себя многообеспеченным). Нищих, сирых и убогих тем более. Нет и милосердия. Скажите, ради бога, на чем его воспитывать? В те незапамятные времена (о котором мы вспоминаем, сравнивая уровень благополучия народа сейчас и в «н…надцатом» году) по России ходили миллионы нищих «странничков». И кормили их бедняки (не путайте их с малообеспеченными), отрывая от себя и от своих детей порой предпоследний кусок хлеба. Тут и Ушинским не надо быть, чтобы воспитать в детях милосердие. А может оно сейчас и не нужно? Нет у нас ни обделенных, ни обиженных, никто не остается сиротой, никто не умирает, не калечится.
Увы, все есть! А сострадания нет. Школе что ли ввести новый предмет «Милосердие и сострадание». Представляете картину: выстраивают в две шеренги класс, и молоденькая учительница (не забывшая еще своих любовных страданий) выводит и ставит перед классом перепуганную девчушку. И проникновенным голосом говорит:
-Ребята, от Вали вчера ушел отец, посочувствуем ей.
Ребята старательно воспроизводят все, что демонстрирует им учительница: поднимают глаза к небу, поджимают губы и всхлипывают носами. Учительница, вспомнив самый трогательный эпизод своей несчастной любви, выжимает две скупые слезинки. Дети дружно ревут. К самым стойким подходят дежурные и дают понюхать разрезанную луковицу. Но тут, как всегда, какой-нибудь недисциплинированный Вова заявляет во весь голос:
-И хорошо, что ушел. Он пьяница, и дерется всегда.
Нарушителя выводят, а учительница продолжает тему занятия:
-Теперь ребята перейдем к Коле. Колю вчера исцарапала кошка, когда он привязывал к хвосту консервную банку. Пожалеем его – и гладит Колю по головке. Рук у ребят много и Колиной головы на всех не хватает. Поэтому гладят в совершенно неожиданных местах. Некоторые под шумок просто щиплются.
Продолжать? Или уже ясно, что школьное воспитание и просто воспитание отнюдь не синонимы? Не стоит все валить на школу, она и так бедная на глиняных ногах стоит.
Так как его воспитывать, милосердие? Природа ведь не терпит пустоты, и если милосердие не вложили, то место займет жестокосердие. Может, сами попробуем? Хотя бы раз расскажем о несчастье у соседа, без злорадства, пожалеем уставшую жену и вымоем пол, отбросим с дороги камень, чтобы не споткнулся незнакомый вам человек. Да мало ли случаев проявить свою доброту. Это же синонимы: доброта и милосердие. Давайте делать добро. Прямо на глазах у детей.
Улучшил
Вызвал меня Иван Иванович, секретарь райкома:
«Слушай, Лошаков, мы тут посовещались и решили для укрепления руководства назначить тебя директором комбината. Прачечного. Завалили жалобами. Отрывание пуговиц допускают, а также рукавов и штанин. Белье у граждан по 1,5 месяца задерживают. А если гражданин или, положим, гражданка, все свои трусы в стирку сдали, что им теперь в одном белье 1,5 месяца ходить?!».
-Иван Иванович!- взмолился я, - я же экономист по образованию и в прачечной-то никогда не был, у меня дома жена все стирает.
-Ничего, ничего, - успокоил Иван Иванович, - все мы в своих делах не специалисты, однако руководим. А то, что экономист, это даже хорошо. Введешь у себя на комбинате бригадный подряд, всякое там материальное стимулирование.
Вот так и стал я главой прачечного предприятия. Работали на том предприятии две прачки Домна и Варька, истопник Помей, приемщица Зинка, да инженер-механик Сергей Павлович Сизов. Зинке не везло в личной жизни. Первый ее муж оказался «пьяницей и подлецом», второй тоже. Все последующие ничем не отличались от первых. Детей у Зинки не было из-за неудачного аборта, сделанного еще до замужества. Зинка была недовольна всем: жизнью, квартирой, зарплатой, бестолковыми посетителями и больше всего работой. Квитанции она постоянно теряла и путала, бирки подписывала так, что даже опытный эксперт из Московского Угро не отличил бы 17 от 84.
Домна, баба громогласная и неряшливая, работала прачкой уже 12 лет, и на этом основании спихивала на Варьку половину своей работы, а сама бегала по магазинам в поисках «дифиссыта». Варька недавно приехала из деревни и считала, что работа в прачечной в сравнении с «ихней фермой» - игрушки. Женской конституцией своей она напоминала аллегорическую фигуру «Лето», стоящую в музее им. Пушкина. Легко ворочала двухпудовые тюки и полсталитровые бадьи. По вечерам она ходила в кино, а потом писала длинные письма подругам и родне.
Сизов и Помей занимались обыкновенно операцией под названием «закладывать». Хотя она и проводилась под сводом прачечной – но к стирке отношения не имела, так же, впрочем, как и к другим полезным видам трудовой деятельности. Я сразу уяснил, что воспитательный момент можно приложить только к Варьке, но она, как раз, меньше всего в этом нуждалась. На остальных могли подействовать только экономические меры. Современная экономическая наука считает, что главным средством воздействия на трудовую деятельность рабочих оказывает материальная заинтересованность. Ее я и применил. Стал выплачивать тринадцатую зарплату, повысил тарифные разряды самым опытным рабочим (Домне и Помею), ввел премирование за качество стирки, за сокращение сроков, за выполнение и перевыполнение, за экономию стирального порошка и электроэнергии, угля.
Через полгода результаты были налицо. Зарплата у Домны и Помея выросла в два раза, у Зинки в 1,5 раза, у остальных осталась почти такой, как была. Зато жалоб стало в пять раз больше. Помей, экономя топливо, совсем перестал топить, а прачки обходились без стирального порошка. Получив выговор от народных контролеров, с новым энтузиазмом я взялся вводить бригадный подряд. Закончилось это мероприятие угрозой Домны подать заявление об увольнении и репликой Помея: «Дурят рабочего человека, как хотят». Варька хоть меня и поддержала, но добавила: «Алексей Семеныч, я ведь ничегошеньки не поняла». Да и где ей, с ее 10-ю классами понять, когда я трое суток сидел, пока разобрался. Утром я встретил Сизова и в раздражении спросил: «Сергей Павлович, на что вы умудряетесь пить? У Помея, хоть, зарплата 250, а ваших 130-ти и на еду еле хватит».
-Зарплату я вижу только, когда в ведомости расписываюсь. Потом от жены даже на курево не выпросишь. А пью на «халтурку», почитай весь город обслуживаю. Тому отопление проведу, тому газовую колонку в ванную поставлю, могу и холодильник починить.
-Что ж ты, сучий сын, для прачечной ничего не сделаешь?!
Он спокойно так, вроде с презрением, отвечает:
-Свои 130 рублей я и так получаю, а если я тебе все производство модернизирую, ты мне премию за внедрение новой техники отвалишь, аж 20 рублей. Нет уж, лучше и дальше буду бутылки на «халтуре» сшибать.
И тут дернул меня черт задуматься, а того ли мы стимулируем, кого надо. Сказал я Сизову: «Делай, сделаешь хорошо – весь фонд материального поощрения тебе отдам».
Через два месяца я Помея уволил, нечего ему делать стало. Переоборудовал Сизов котлы на газ. Теперь Варька пальцем кнопку ткнет и всех делов. Потом Домну уволил: на автоматизированной линии, которую Сизов поставил, Варька и одна справлялась. Варьку и Зинку перевел на чисто сдельную оплату, только в тарифную ставку все премии включил. Нет у тебя никаких грехов, получай полностью зарплату, а потеряла рубашку или порвала – удержу из заработка на полную катушку. Чистая психология: отдавать из зарплаты всегда неприятнее, чем не получить, невесть, за что начисленную премию. В общем, вытянул я прачечную в передовое предприятие. Показатели такие, что душа радуется. Жалоб не стало, одни благодарности. Я уже задумался, не сократить ли мне свою должность. На ковер перестали вызывать, а у меня раньше почти все время уходило на то, чтобы «накачки» получать. Вот тут-то меня и взяли за шиворот. Выгнали с треском, хорошо в тюрьму не посадили. И правильно. Это что будет, если каждый руководитель будет здравым смыслом пользоваться вместо инструкций и указаний! Куда мы наш квалифицированный и научно-подкованный ведомственный аппарат денем?
О птицах
Домовой Воробей жил под репродуктором. Место, надо сказать, шумное, ветреное, но, как он считал, престижное. Все новости доходили до него на целую секунду раньше, чем до воробьев, живших через площадь. Не говоря уж про воробьев, живущих на окраине. Те, вообще, узнавали новости из вторых рук.
Жизнь была скучновата, только и удовольствия побраниться с соседями – воробьями, да ловко выхватить из-под носа зазевавшегося коллеги лакомый кусочек. К кормившимся у той же помойки воронам, он относился уважительно. Внимательно ловил их самоуверенное карканье, пытаясь ухватить какую-нибудь новостешку из неофициальных источников. Вороны были народом кочующим, и хотя Воробей, превыше всех достоинств, ставил оседлость, он завидовал их весу и напористости. И той легкости, с какой они снимались с насиженных мест.