Услышав эти слова, Дороти сильно удивилась. Почему это старушка назвала её благородной волшебницей и как могла она убить Злую Волшебницу Востока? Дороти твёрдо знала, что она маленькая девочка из Канзаса, которую ураган забросил за тридевять земель, и она никого не убивала.
Женщина ждала ответа, и потому Дороти сказала неуверенно:
– Вы очень любезны, но тут произошла какая-то ошибка. Я никого не убивала.
– Ты, может, и не убивала, – улыбнулась старушка, – но это сделал твой домик. Что в общем-то одно и то же. Гляди, – сказала она, показывая рукой на угол дома, – вон торчат её ноги.
Дороти взглянула туда, куда показывала старушка, и испуганно вскрикнула. В самом деле – из-под домика торчали две ноги в серебряных башмачках с загнутыми носками.
– Ой! – воскликнула Дороти, всплеснув руками. – Значит, домик раздавил её, когда приземлился. Что же теперь делать?
– Делать нечего, – спокойно отозвалась старушка.
– А кого раздавил домик? – спросила Дороти.
– Я же говорила: Злую Волшебницу Востока. Много лет она держала в рабстве жевунов, заставляя их трудиться на неё день и ночь. Но теперь они получили свободу и очень благодарны тебе за это.
– А кто такие жевуны? – полюбопытствовала Дороти.
– Народ, живущий на востоке этой страны – там, где правила Злая Волшебница.
– Вы тоже из Страны жевунов? – осведомилась Дороти.
– Нет, я живу на Севере, но дружу с ними. Когда они увидели, что их повелительница погибла, то послали ко мне гонца, и я тотчас же к ним прибыла. Я Волшебница Севера.
– Волшебница?! – воскликнула Дороти. – Настоящая?
– Настоящая, – кивнула женщина. – Но я добрая волшебница, и народ меня любит. К сожалению, я не настолько всесильна, какой была Волшебница Востока, иначе давно бы освободила жевунов.
– Я думала, все волшебницы злые, – призналась Дороти.
Дороти с интересом стала разглядывать пугало. Его голова представляла собой мешочек, набитый соломой, на котором краской были выведены глаза, нос и рот, так что получилось лицо. На голове у него сидела голубая остроконечная шляпа. Одето чучело было в голубой и весьма поношенный костюм, набитый соломой, а обуто в голубые сапоги с широкими отворотами, какие носили все жевуны. На неё смотрел довольно симпатичный Страшила.
Вдруг, к удивлению Дороти, Страшила подмигнул ей одним нарисованным глазом. Дороти сначала решила, что ей показалось, потому что в Канзасе огородные пугала не подмигивают, но потом Страшила дружески покивал ей. Тогда Дороти спрыгнула с изгороди и подошла к нему. Тото с громким лаем носился вокруг человека из соломы.
– Добрый день, – хрипло проговорил Страшила.
– Ты умеешь говорить?! – изумилась Дороти.
– Разумеется, – ответил Страшила. – Как ты поживаешь?
– Неплохо. А ты?
– Так себе, – сказал Страшила и улыбнулся: – Вообще-то не больно весёлое занятие торчать день и ночь на шесте и отпугивать ворон.
– Разве ты не можешь слезть?
– Нет, мне в спину воткнули шест. Если ты меня с него снимешь, я буду тебе чрезвычайно признателен.
Дороти приподняла обеими руками соломенного человека и без труда сняла его с шеста. Оказалось, что он почти ничего не весил.
– Большое спасибо! – поблагодарил Страшила, очутившись на земле. – Красота! Ну прямо заново родился!
Дороти просто не верила своим глазам. Соломенный человек умел не только говорить, но и кланяться и ходить.
– Кто ты? – спросил Страшила, потянувшись и зевнув. – И куда идёшь?
– Меня зовут Дороти, и иду я в Изумрудный город к великому мудрецу и волшебнику Озу, чтобы он вернул меня в Канзас.
– Где находится Изумрудный город и кто такой Оз? – осведомился Страшила.
– Неужели ты не знаешь? – удивилась девочка.
– Нет, я вообще ничего не знаю. Я набит соломой, и в голове у меня нет мозгов.
– Как мне тебя жаль! – воскликнула Дороти.
– А если я пойду с тобой в Изумрудный город, не даст ли великий муд-рец Оз мне немножечко мозгов? – вдруг спросил Страшила.
– Не знаю, – пожала плечами Дороти, – но, если хочешь, пойдём вместе. Даже если Оз не даст мозгов, тебе ведь не станет хуже, чем теперь?
– Это верно, – согласился Страшила и заговорил доверительным тоном: – В конце концов я не имею ничего против того, что набит соломой. Если кто-то наступит мне на ногу или вонзит в руку булавку, мне всё нипочём: боли я не чувствую. Но мне вовсе не хотелось бы, чтобы люди считали меня глупцом. Ведь, раз у меня вместо мозгов солома, как я смогу понять, что собой представляет этот мир?