На столах уже развернули имеющиеся готовые пергамены чёрного цвета, и писцы приступили к работе: одни разлиновывали листы, другие, заточив перья, начинали копировать текст, третьи – посыпали песком, чтобы просушить чернила.
Эдрик заметил, что Мариш также взял один из свитков и прошёл к свободному писчему столу, где были расположены приспособления и инструменты для рисования: заострённые писала, перья, чернила, киноварь, чёрная, красная, золотая и серебряная краска, – наверное, юноша решил собственноручно заняться копированием одного из рисунков.
Надо сказать, что напряжение среди мастеров, вызванное присутствием воинов, нёсших охрану возле двери, да и самого Эдрика, находившегося непосредственно в мастерской, стало понемногу спадать: писцы обменивались деловыми репликами, перешёптывались, советуясь, или шли за разъяснениями к Смотрителю, Маришу и к тем двум мастерам, что остались «ворошить свитки» Елены. Те двое, включая Смотрителя и загадочного Мариша, были самыми старшими в мастерской – раздавали свитки, указывали, что с ними делать или ходили меж столов, следя за исполнением, внося поправки и замечания. Эдрик вскоре выяснил, что одного из них, такого же седого, как Смотритель, звали Нестором, а младшего, коротко стриженого, ровесника Мариша – Ником.
Вскоре Серговскому надоело слоняться без дела (книгу ему пока не принесли, так как Смотритель был занят с мастерами), и он выбрал пустующий стол. Но сел за него так, чтобы иметь возможность понаблюдать за Маришем.
Время шло, и Серговский впал в лёгкую полудремоту. Тем не менее, он не сводил пристальных глаз с юного мастера, изо всех сил борясь со сном.
Мариш смешно выпятил губу, сдувая длинноватую чёлку, помассировал виски и вдруг поднял взгляд. Почувствовал, что на него смотрят? Эдрик внутренне напрягся, но глаза отводить было уже неудобно, – это и стало решающим моментом. Казалось, перекрестие взглядов длилось всего лишь миг – Мариш не выдержал первым и всё-таки отвёл глаза, но Эдрик успел заметить, как в зрачках юноши колыхнулась тень страха.
А когда боятся – есть что скрывать. Во всяком случае, это правило никогда не подводило Эдрика Серговского – умного и опытного командира, прошедшего не по одной военной дороге.
Но было ещё что-то во взгляде юного мастера, – неуловимое, знакомое, волнующее… Словно приблизился к какой-то разгадке: «вот, вот, вот, – шептало подсознание, – вот оно…»
Принесли обед.
Эдрика сопроводили в столовую, где уже расселись мастера, включая и самого Смотрителя.
Серговский с удовольствием принялся за пшённую кашу с яблоками, салат и сдобный крестьянский пирог, не забывая при этом прикладываться к жбану с душистым квасом. Он подметил, что Мариш сел подальше от него, спрятавшись за спинами остальных.
Во второй половине дня Эдрик делал вид, что поглощён созерцанием труда некого Полидора Урбинского «Осмь книг об изобретателях вещей» – чудеснейшей книги, снабжённой великолепными иллюстрациями, а на самом деле – следил за Маришем. Но тот работал настороженно, молча, не поднимая глаз, – кажется, над каким-то действительно сложным рисунком. Больше ничего подозрительного в этот день Эрик не заметил.
На ночь Серговский выставил охрану – троих воинов возле мастерской, двоих – возле спального дома, где проживали мастера, и ещё двоих – возле дверей Ратуши. Смотритель, Нестор, Мариш, Ник, ювелир, и ещё двое старших писцов, да и сам Серговский, проживали на втором этаже: в довольно удобных отдельных комнатах. Эдрик здраво рассудил, что если Ключник действительно существует, он должен быть среди тех, кто проживал непосредственно в Ратуше.
После того, как назначил караулы, Эдрик Серговский сделал вид, что отправился спать.
…Далеко за полночь Эдрик, сжимая за кольцо небольшой решётчатый фонарь, тихо спустился вниз, в опустевший главный Зал.
В часах бесшумно сыпался песок, ровной тоненькой струйкой. Клепсидра состояла из обычных емкостей – верхней и нижней, и крепилась на подставке из трёх бронзовых столбов, соединяясь с ними прочными осями, из чего Эдрик сделал вывод, что часы всё-таки иногда переворачивались, несмотря на волшебный песок.
Исследуя площадь вокруг, Эдрик приметил, что от возвышения, на котором стояли Часы, тянулись едва видимые лучи, заканчивающиеся непонятными прямоугольниками, как бы вдавленными в каменный пол. Возможно, это тоже что-то символизировало, а может, это был просто декоративный рисунок. Эдрик нагнулся над одним из углублений и разобрал едва различимую при свете фонаря надпись: «Сборник наилучших поварённых рецептов».
Непонятно.
Следующий прямоугольник гласил: «Ювелирное дело».
Третий – содержал надпись на неизвестном Серговскому языке.
Обследовав все имеющие прямоугольники, Эдрик нашёл ещё две надписи на родном ламинском: «Повести о военных лагерях» и «Златошвейное ремесло».
Конечно, Серговский сразу же догадался – речь идёт о названиях книг. Конечно, в этом была загадка, некий ключ… Но к чему?
– Часами интересуетесь?
Серговский разом вскочил на ноги. Перед ним стоял Мариш, в рубахе, подпоясанной широким поясом на тонкой талии, и штанах – в той же самой рабочей одежде, будто и не ложился вовсе. Серговский почувствовал себя неловко в пижаме и ночном колпаке. Удивительно, как это он не заметил юношу – мастер вынырнул из-за спины, будто призрак.
– Вы не боитесь страшного Духа, охраняющего Часы? – равнодушно спросил Мариш. – Вам не рассказывали о нём?
– Я не верю в духов, способных убивать, – ответил Эдрик.
– А я верю, – задумчиво сказал Мариш и, шагнув на возвышение, подошёл к самому стеклу. – Дух, охраняющий эти Часы, властвует над всем.
– Неужели? – скептически усмехнулся Серговский и также поднялся на возвышение. – Он так могуч?
– Всесилен. Опасен. Неумолим.
– Я не верю в духов, способных убивать, – повторил Эдрик. – Бояться надо людей.
– Поступки людей можно предугадать, – ответил на это Мариш, наблюдая за ровной песочной струйкой. Казалось, будто он хочет загипнотизировать песок. – А как поступит Он, неизвестно даже ему.
Серговский ощутил, что сильно раздражается, слушая этот зловещий шелест, производимый сыпавшимся песком.
– Так вы предугадали, что я буду здесь? – спросил он, чувствуя, что нервничает.
– Конечно, – ответил Мариш, не глядя на него, – вы наверняка хотите отыскать легендарный Астроградов Ключ… – мастер хмыкнул. – Ваша госпожа не упустила бы такой возможности.
– Она мне не госпожа.
Мариш медленно повернулся и глянул на Серговского: в зрачках его глаз отразились огоньки от слабого света фонаря. Неожиданно для себя Эдрик подметил, что у мастера очень длинные пушистые ресницы и ямочки на щеках, а сам он тоненький, словно тросточка.
«Интересно, сколько ему? – подумал он. – По виду – подросток совсем, ребёнок ещё… Разве ему можно доверить Ключ?»
– Скажите, а вы давно служите в мастерской? – неожиданно спросил у него Серговский.
– Давно. Можно сказать, с самого рождения.
– И вам разрешён вход в Особое Хранилище? – продолжал спрашивать воин. – Вам доверяют особые поручения, секреты?
Мариш перевёл взгляд на Часы.
– Идите спать, уважаемый воин.
После бессонной ночи Эдрик, как ни странно, чувствовал себя довольно бодрым. Мариш совершенно не обращал на него внимания, ни словом не обмолвившись о ночном разговоре, – занимался каким-то очередными иллюстрациями.
Смотритель сам подошёл к Эдрику с предложением о какой-нибудь книге.
– Да, – ответил кавалерист, – есть ли у вас «Повести о военных лагерях»? К сожалению, автора не помню.
– Да, у нас есть такая книга. – Смотритель, если и был удивлён, то не подал виду. Он ушёл и через некоторое время вернулся с небольшим по периметру, но весьма объёмным томом.
– Хороший выбор, – обратился он к Эдрику, – книга содержит множество схем и рисунков, описания баталий самого…
Внезапно речь его прервал громкий возглас. Один из мастеров, Ник, разбирающий свитки, схватился за руку, словно его ужалили. Смотритель бросился к нему, но Мариш опередил его:
– Что случилось? – он попытался осмотреть запястье Ника, но тот мотнул головой:
– Рукопись… та красная, с золотом, – он указал на пергамен, что теперь валялся на полу.
Смотритель, аккуратно зажав листок двумя писалами, поднял с пола странный свиток.
Несколько минут Смотритель изучал вислую печать. Ник, между тем, рассказывал остальным, что рукопись вдруг ужалила его.
Смотритель подозвал Мариша и что-то шепнул тому на ухо.
– Всё в порядке, – успокоил он людей.
Ник чувствовал себя хорошо и мастера вернулись к прерванной работе.
Серговский подумал, что неплохо бы узнать поподробнее о происшествии, но Мариш сам подошёл к нему. Странно, но кажется, к юноше вернулась уверенность, и он больше не позволял себе тот затравленный взгляд, как в тот день, когда заметил, что Серговский следит за ним.
– Вы знали о магическом свитке? – спросил Мариш напрямую.
– Нет, – ответил тот не менее пристальным взглядом. – Я вообще не слышал о свитках, способных кусаться.
– Позвольте переговорить с вами, уважаемый воин, – к ним подошёл и Смотритель.
Серговский кивнул. Они втроём вышли в главный Зал, и прошли вдоль одного из длинных книжных шкафов, уставленных фолиантами, к песочным Часам.
– Здесь нас никто не услышит, – сказал Смотритель и, шагнув к Серговскому, протянул ему красную рукопись.
– Вы хотите проверить на мне действие свитка? – хмуро поинтересовался Эдрик.
– Нет, госпожа Мортинова сообщает, что эта бумага лично для вас. Только вы можете развернуть её и прочитать, что там написано.
Серговский, не без опасения, принял странную рукопись и сорвал печать. Свиток и не собирался его жалить.
«Всё, что ниже указано, подлежит немедленному исполнению. Мандигор»
Начало так себе.
«…Как только Книга будет изготовлена, попроси каждого из мастера расписаться на той же странице, – всех, кто участвовал в работе. А после – приложи вислую печать с этого свитка на последнюю страницу книги…»
– Нехорошие вести? – вежливо поинтересовался Смотритель, следя за выражением его лица.
Эдрик рассеяно помотал головой.
«…Но сам не спеши ставить подпись, если хочешь дожить до старости».
Сердце пробрал ледяной холод, а голове, наоборот, сделалось жарко.
«В этой Книге, между строк, искусно спрятано хитроумное заклинание… По букве на странице, по слову в главе, по знаку в рисунке. Лишь только приложить печать – и через ещё непросохшие подписи мастеров начнут тянуться их души… Пока не вберут до остатка. Книга втянет в себя все мысли и знания, все потаённые сведения их душ… И тогда нам раскроется тайна Астроградового Ключа…»
Серговский убивал людей. Много людей. Но это было на войне, в пылу битвы, посреди кровавого поля, а не так, чтобы умертвить человека, глядя ему в глаза. Попросить, чтобы сам подписал себе приговор… Елена всё хитро рассчитала: приказ шёл от Мандигора – его непосредственного начальника, и Серговский не смел ослушаться. Долг каждого воина – подчиняться военному командиру. И госпожа Мортинова намеренно сообщила приказ о страшном убийстве письмом, зная, что Серговский отказался бы от этого, весьма щекотливого, низкого, подлого дела.
– Госпожа Мортинова пожелала, чтобы печать с этого свитка была положена на последнюю страницу книги… – нарушил затянувшееся молчание Смотритель. – И чтобы печать установили именно вы.
Серговский вздрогнул.
– Таково пожелание Вашей госпожи, – Мариш по-особенному подчеркнул последние два слова.
Серговский зло вспыхнул на это, щёки его порозовели.
– Вы себе много позволяете… – начал, было, он, но Мариш перебил его:
– Кажется, ваша госпожа задумала что-то недоброе, не так ли?
Лицо Эдрика Серговского приняло каменное выражение:
– С чего вы взяли, милейший?
– Приходите через три дня, когда взойдёт новая луна… – продолжил, как ни в чём не бывало, Мариш. Смотритель, подтверждая, кивнул. – В полночь, к Часам, и возьмите эту вашу книгу, – он указал на объёмистый томик, который Серговский продолжал держать под мышкой.
Работа, между тем, спорилась: гора свитков на столе заметно поуменьшилась. Эдрик заметил, что самые замысловатые иллюстрации, диковинные вензеля, либо заглавные буквы неслись на стол Маришу – он по праву был опытным рисовальщиком. Даже ювелир согласовывал с ним какие-то детали, трудясь над особо сложной фигурой рисунка.
Надо сказать, переплёт выходил замечательный: гравюрные пластины были почти готовы, заканчивали изготовление застёжек в виде трилистников, снабжённых хитромудрой вязью. Пергамен (ибо арабскую бумагу, славящуюся дешевизной, астроградские мастеровые, как выяснил Эдрик, не использовали), краски, в том числе – весьма редких цветов, перья и чернила поставлялись вовремя. Писцы неустанно выводили строчки похвальным каллиграфическим почерком, иллюстраторы поспевали за ними, а там уже пришла работа фальцевальщиков, (они сгибали нарезанные листы в тетради, которые потом формировались в книжные блоки) – в общем, мастеровые работали слажено.
И эта чудесная книга была насквозь пропитана ядом, как красивое, но червивое яблоко: Серговский знал, что Елене ведомы некоторые, в том числе – весьма опасные магические приёмы и заклинания, но сотворить такое! Воспользоваться доверчивостью людей… Мастера вкладывали душу в свою работу, в каждый лист, в каждую буковку, в каждый завиток рисунка, но никто из них не предполагал, что Книга на самом деле собиралась забрать их души полностью, без остатка. Поставив подпись – мастера подпишут Договор с дьяволом. С Еленой.
– И всё из-за чёртового Ключа… – пробормотал Серговский.
Чувствовал он себя прескверно.
Три дня пролетели незаметно, и Серговский успел изучить «Повести о военных лагерях» вдоль и поперек, но ничего подозрительного в тексте не обнаружил. Никакого намёка на связь с таинственным прямоугольником на полу.
В назначенную полночь он осторожно выскользнул вниз.
Возле Часов никого не было.
Серговский в нерешительности переступил с ноги на ногу.
Что-то было не так.
Слишком тихо…
– Песок.
Мариш, как всегда, неожиданно вырос за спиной. Взгляд его был устремлён на клепсидру.
И тогда Серговский понял, почему вокруг такая гнетущая тишина: не было привычного шелеста – песок перестал течь.
Он вообще пропал из Часов: верхняя и нижняя ёмкости были пусты.
– Ключ предупреждает нас об опасности, – раздался голос Смотрителя. Кажется, книжные мастера обучались, кроме основного занятия, и бесшумной поступи: старик и трое мастеров за его спиной, подошли незаметно. Они были одеты в длинные плащи с капюшонами, и Эдрик смог узнать лишь Нестора, лицо которого было открыто.
– Разложи книги по тайникам, – обратился Смотритель непосредственно к Маришу.
Тот кивнул и устремился куда-то по одному из проходов между шкафами.
Надо сказать, выглядел Смотритель ужасно: как будто постарел на десять лет, а то и на двадцать… Морщины, казалось, ещё больше прорезали его сухую пергаментную кожу, а может, так казалось из-за неяркого освещения.
– Так эти Часы – и есть ваш знаменитый Ключ? – поинтересовался Серговский, стараясь сохранять спокойное выражение на лице, словно его каждый вечер приглашали на таинственные сборища.