Глава седьмая,
в которой Уморушка хлопает ушами
Уморушка и Маришка приехали в Москву на два часа раньше Гвоздикова. Быстро и без хлопот узнали, где находится НИИЗЯ, съели вместо завтрака по две порции мороженого, прошли в метро – без всяких приключений! – и, спустившись по эскалатору вниз, стали дожидаться электричку до станции «Маяковская».
И тут с Уморушкой произошло небольшое ЧП. Увидев электронные часы с ярким светящимся циферблатом, она открыла от удивления рот и стала смотреть на них, как на какое-то волшебное чудо. Подошла нужная электричка, все пассажиры вместе с Маришкой вошли в вагоны, а Уморушка продолжала стоять с открытым ртом перед необыкновенными часами.
– Осторожно, двери закрываются! – объявили в динамиках вагона. – Следующая станция – «Новокузнецкая»!
– Умора!!! Ко мне!!! – крикнула Маришка.
Но было уже поздно: двери захлопнулись, и состав, набирая скорость, покатил в страшную пещеру.
– А я-то!.. А меня-то!. – закричала, опомнившись, Уморушка.
Но только удаляющийся гул электрички был ей ответом.
Эх!.. Превратиться бы сейчас в птицу, в стрелу, в легкий, но быстрый ветерок! Помчаться бы следом за сгинувшей вереницей голубых вагонов, догнать бы их, влететь в распахнутую форточку того вагона, где мечется в волнении верная подруга Маришка!.. Но увы: нет у несчастной Уморы чародейной силы и летать ей пока не дано…
– Ты что, девочка, плачешь? – спросила Уморушку одна из подошедших на платформу пассажирок. – От мамы отстала?
– И ничего я не плачу… – ответила Уморушка, стирая ладошкой непрошенную слезинку. – Просто ветром из пещеры дует, вот она и капнула…
Пока Уморушка разговаривала с женщиной, пока мечтала о невозможных превращениях в птицу, Маришка успела сойти на следующей станции, пересесть на другую электричку и вернуться назад.
– Теперь-то я тебя не выпущу! – сказала она, хватая Уморушкину руку. – Буду все время за тебя держаться!
– Это мы еще посмотрим, кто крепче будет держаться… – буркнула Уморушка виновато. – Я, может, покрепче буду держаться…
Так они и вошли в вагон: держась друг за дружку и тихо препираясь. Снова в динамиках объявили, что двери закрываются, снова сказали, что следующая станция «Новокузнецкая», и электричка плавно двинулась с места, но уже вместе с Уморушкой и Маришкой.
Уморушка надеялась увидеть в пещере[7] много интересного, но ничего, кроме мелькающих изредка огней, в кромешной тьме не разглядела. Тогда она стала изучать вместе с Маришкой схему Московского метрополитена. Маришка быстро разобралась, что к чему в этой схеме, и гордо сообщила подруге:
– Мы по зеленой дороге едем. Если до конце ехать, до Речного вокзала доехать можно.
– А если не до конца? – спросила Уморушка.
– Тогда еще до чего-нибудь доедем. Кому куда нужно – тот туда и едет. Мы вот с тобой до станции «Маяковская».
– А я до «Моряковской», – вмешался в их разговор пятилетний карапуз, сидевший вместе со своей мамой прямо под схемой метро.
– Такой станции нет! – заявила Маришка. – Я весь маршрут выучила.
– А вот и есть! – продолжал спорить карапуз. – Там еще на площади каменный дядька стоит, который книжку написал про моря и про маяк.
– Так это, наверное, Маяковский? Конечно, Маяковский! – улыбнулась Маришка.
Однако мальчишка остался при своем мнении. Так они и вышли из метро: Маришка с Уморушкой на «Маяковской», а карапуз с молчаливой мамой на «Моряковской». Поднялись по экскалатору вверх и уже на улице расстались.
Глава восьмая,
в которой Маришка и Уморушка встречают старого друга
До Куликовского переулка троллейбус № 536 катил добрых полчаса. За это время Уморушка и Маришка досыта успели насмотреться в окошко на Москву.
– Домов-то сколько! – ахнула Уморушка, зыркая своими шустрыми глазенками во все стороны. – А высоченные!.. А народу сколько! Как муравьев!
– А памятников-то, памятников!.. – вторила ей Маришка. – И на конях есть, и без коней!.. Этот вот – Пушкину поставили…
– Пушкину? – переспросила Уморушка и посмотрела на уплывающий из вида памятник. – Ну и зря!
– Почему? – удивилась Маришка.
– Из-за него все наши беды. Напридумывал про бесенят, а нам расхлебывать.
– Откуда Пушкин знал, что так получится? Знал бы – другую сказку сочинил. Да у него их много!
Так за разговорами докатили подружки до своей остановки.
– Переулок имени Куликовской битвы! – объявил в микрофон водитель троллейбуса. – Следующая остановка «Бульвар Ивана Калиты»!
– Слезаем, приехали, – скомандовала Маришка и первой выскользнула с задней площадки на тротуар.
– А теперь куда? – спросила Уморушка, пулей вылетев из тролейбуса вслед за подругой.
– На улицу имени Пересвета и Осляби, дом 6, в НИИЗЯ.
Они спросили у прохожих, где расположена нужная им улица, и вскоре уже стояли перед входом в НИИ.
– Вам кого? – спросила бдительная вахтерша возникших в вестибюле девочек.
– А мы сами не знаем, кого, – призналась Маришка. – Нам самого главного профессора по колдовству нужно.
– Тогда вам к Дрозофиллову, – объяснила отзывчивая вахтерша. – К нему теперь часто дети обращаются. Давеча вот один паренек приходил, ныне вы заявились.
– Слыхала?.. – шепнула Уморушка на ухо Маришке. – Наверное, Костя тут уже побывал.
– Торопиться нужно! – заволновалась Маришка. – Вдруг его просьбу исполнят, тогда что?
И она обратилась к словоохотливой вахтерше:
– Точно-точно, тетенька, нам к профессору Дрозофиллову! Где его кабинет, скажите, пожалуйста?
Вахтерша объяснила и так же, как Костю, предупредила посетительниц:
– Смотрите только в первую комнату не входите. Там чудище-юдище трехглавое сидит.
– Хорошо, не войдем, – пообещала Маришка.
А Уморушка почему-то промолчала и только сильно сжала подружке руку.
Поднявшись на второй этаж, Маришка поспешила в лабораторию Еремея Птоломеича, а Уморушка вдруг решила задержаться на лестнице.
– Ты иди, иди, – сказала она подруге, нагибаясь и поправляя сползший на левой ноге носок. – Я тебя догоню.
– Не вздумай в первую комнату заходить! – строго наказала Маришка. – Мы слово дали!
– Я слово дала? – удивилась Уморушка. – Что-то не помню.
– Я дала, за обеих!
– Наверное, здорово за язык тянули, если ты так расщедрилась… Ладно, не буду я туда входить, загляну только.
– И заглядывать нельзя.
– Можно. Заглядывать тетенька не запрещала.
– Ну, Уморушка, смотри! Опять в историю вляпаемся!
Уморушка обиженно шмыгнула носом, поправила носок на правой ноге и, не реагируя на упрек Маришки, подошла к двери первого кабинета.
– В щелочку посмотри – и дальше пойдем! – слегка уступила Маришка. Ей тоже было интересно посмотреть на таинственное чудо-юдо, хотя чувство долга и гнало ее к Дрозофиллову.
Уморушка послушно приложилась к замочной скважине сначала левым глазом, потом правым.
– В щелочку только табурет видно, а на нем ведро. А чудище в дырочку не влезает.
Сказав это, Уморушка взялась за ручку и потянула дверь на себя. Рассеянный Анчуткян, отвлеченный беседой с Костей и Еремеем Птоломеичем, забыл запереть дверь на ключ, и она открылась.
– Горынушка! – вскрикнула Уморушка через миг и ринулась, позабыв обо всех обещаниях, внутрь кабинета. Там, занимая добрую половину помещения, дремал прикованный за ногу к стене Змей Горыныч. Горыныч уснул, даже не притронувшись к пище.
– Как же он здесь очутился? – спросила Маришка подругу, хотя та и сама этого не знала. – Кто его на цепь посадил?
– Сейчас узнаем! Сейчас нам Горынушка пожалится! – заявила Уморушка, подходя к средней – главной – голове старого приятеля. – Горынушка-а!.. Вставай, миленька-ай! – прокричала она в левое ухо средней головы.
Горыныч слегка махнул хвостом, и со стены упали два плаката и кусок штукатурки.
– Проснись, любезна-ай!.. – прокричала Уморушка в правое ухо любителя сновидений.
Горыныч отмахнулся хвостом и от вторичного приглашения пробудиться. Со стены снова рухнула штукатурка, и еще три плаката свалились на пол.
– Во недотепа попался! – возмутилась Уморушка не на шутку. – Удрал из Муромской Чащи, маханул аж в саму Москву, стал чьей-то добычей и – спит себе! Посапывает во все шесть ноздрей! А ну, вставай, соня-засоня!
Но и на третий раз Змей Горыныч не пожелал подниматься, а только постучал по полу хвостом, осыпая со стен последнюю штукатурку.
– Придется хором кричать, – предложила Маришка. – Поодиночке нам его не добудиться.
– Давай хором, – согласилась Уморушка, – Давно я хором не кричала.
И подружки что было сил крикнули:
– Го-ры-ныч!! Вста-вай!.. Го-ры-ныч! Вста-вай!..
Правый глаз левой головы Змея Горыныча лениво приоткрылся и посмотрел на источник шума.
– Батюшки: никак Уморушка!
– И Маришка! – показала Уморушка на подругу. – Не признал, что ли, Змеюшка?
– Со сна не угадал сразу… – виновато вымолвил Змей Горыныч. – Теперь вижу.
Он снял с табурета ведро с едой, смахнул крылом крошки, подвинул еще один табурет и пригласил девочек присесть.
– Как вы сюда ко мне залетели? – спросил он после того, как подружки разместилась на табуретках. – Признаться, не ожидал…
– Мы-то поездом залетели, а вот ты, Змеюшка, почему здесь на цепи сидишь? – Уморушка посмотрела на цепь и вздохнула: – Я бы ее мигом в прах рассеяла, да чародейной силы пока лишена.
– Цепочку я и сам порву, когда время придет, – сказал Горыныч в ответ. – А за доброе слово – спасибо.
Маришке не терпелось узнать, каким образом Змей Горыныч оказался в Москве, да еще в НИИЗЯ, и она спросила:
– Горыныч, а Горыныч, а почему вы тут сидите? Уж не пожаловал ли снова Опилкин в Чащу с какими-нибудь лесорубами или охотниками?
– Да нет, – ответил Змей Горыныч, сладко потягиваясь и звеня цепью. – Опилкин к нам теперь и глаз больше не кажет. Пошло ему ученье впрок!
И тут Горыныч вдруг вздохнул:
– От своих друзей я сбежал! Сам!
– Сам?! – удивилась Уморушка. – Почему?
– От шума отвык, от общества, – признался трехглавый отшельник. – А тут понаехала молодежь пещеру расчищать!.. Шум, гам, вой, пенье… Лешие, водяные – вся Чаща съехалась! Ну и не выдержал: взмахнул крыльями и улетел куда глаза глядят. Сел я где-то на полянку, вздремнул денек-другой. Просыпаюсь – а я уже тут… Профессора ходят температуру пасти измеряют, анализ дыма проводят… Люди хорошие, не обижают. Вот и решил я пока здесь подремать, а как пещеру очистят, я тут же цепь пополам – и в Чащу!
– Не обижают, значит, профессора? – переспросила деловито Уморушка. – Что ж, это хорошо. А то мы их… – Она вспомнила, что колдовать ей пока нельзя и, потупившись, смолкла.
– Не обижают, не обижают, – подтвердил Змей Горыныч. – На цыпочках передо мной все ходят, тишину соблюдают. А дыму для науки мне не жалко, пусть для опытов сколько хотят берут.
– А вы, уважаемый Горыныч, с профессором Дрозофилловым знакомы? – спросила Маришка, вспомнив о том, зачем она с Уморушкой сюда пожаловала.
– С Еремеем Птоломеичем? А как же! Сосед мой, его кабинет рядышком. – И Змей Горыныч вильнул хвостом в сторону освободившейся от штукатурки и плакатов стены. – Только сейчас я его что-то не слышу, наверное, профессор домой ушел.
– Вот те раз! – взмахнула руками Уморушка. – Теперь нам его дом искать придется!
Но Змей Горыныч успокоил ее, объяснив, что Еремей Птоломеич живет не за тридесять земель, а в этом же здании, только в другом подъезде.
– Квартира, кажется, номер сорок пять. Со сна я точно не запомнил!
– Спасибо, Горынушка, найдем, – поблагодарила Уморушка старого приятеля и поднялась с табуретки. – У нас к нему дело важное, пора идти.
– До свидания, Змей Горыныч! – попрощалась Маришка, тоже вставая. – Может быть, и увидимся еще!
– Какие наши годы – конечно, увидимся! Приезжай ко мне на новоселье, – пригласил Горыныч Маришку.
– Приеду, – пообещала Маришка и, взяв Уморушку за руку, направилась с подругой на поиски Дрозофиллова.
А Змей Горыныч, радостный и счастливый от того, что повидал земляков, снова смежил очи и опрокинулся в сладостный сон. Здесь, посреди Москвы, ему было тихо и спокойно, не то, что в Муромской Чаще в родной пещере.
Глава девятая,
в которой два профессора признаются в бессилии науки
Дрозофиллов был холостяк и жил в небольшой однокомнатной квартире в том же доме, где находился НИИЗЯ. Большого различия между его жилищем и его лабораторией не наблюдалось: стены комнаты были увешаны не картинами, а штриховыми изображениями змеев горынычей и драконов, оборотней и лихоманок, предметов ведовства и чародейства. На подоконнике стоял аквариум, на дне которого лежали какие-то катышки размером с грецкий орех, очень странные на вид. Еремей Птоломеич был убежден, что это яйца морского змея, страшного чудовища – погубителя многих кораблей. Из катышков вот уже третий год не вылуплялись ни один змееныш, но Дрозофиллов упорно менял воду в аквариуме и сыпал туда всякие питательные вещества.
– Ничего, – говорил он неверующим, – мы еще поглядим через годик-другой… Еще ахнете!
Левон Тигранович думал несколько иначе, но в споры не лез.
– Ученый сам должен понять свою ошибку, – считал он твердо. – Отрицательный результат, если он понят и проанализирован, тоже шаг вперед в науке.
Пока Еремей Птоломеич заваривал чай на кухне, Костя с интересом прочел несколько поздравительных адресов, висевших рядом с изображениями лешаков и домовых. На одном адресе было написано:
«Дорогой и горячо любимый Еремей Птоломеич!
Поздравляю тебя с твоим полувековым юбилеем и желаю прожить еще тысячу лет! Спасибо тебе за то, что ты сделал из меня настоящего человека!
Твой д. Федька»
– А почему он не написал «друг»? – спросил Костя Левона Тиграновича, примостившегося рядом в кресле. – Места, что ли, не хватило?
– Это «Д» не «друг» означает, – ответил Анчуткян, поворачивая голову в сторону поздравительного адреса. – Просто Федя из-за стеснительности своей так подписывается. А полностью будет «домовой».
– Домовой? – переспросил Костя. – И Еремей Птоломеич сделал из него человека?
– Как видишь, – кивнул Анчуткян на поздравительное послание неизвестного Косте Федора. – Хотя, я считаю, зря он так поступил. Хороших людей на земле много, а вот домовых сейчас… – он не договорил и горестно махнул рукой: – Такой экземпляр пропал!
– А мне вы поможете? – тихо спросил Костя, склоняясь поближе к Левону Тиграновичу. – Пусть Петя Брыклин снова настоящим человеком станет! Ведь Федору вы помогли?..
Анчуткян не успел ответить: в комнату вошел Еремей Птоломеич с подносом в руках. На подносе стояли чашки, сахарница и вазочка с конфетами.
– Прошу к столу! – пригласил хозяин гостей.
Чай был вкусный, с добавлением каких-то неизвестных Косте трав, от чашек даже на расстоянии чувствовался волшебный аромат.
– Никогда такого не пил! – признался Костя, на миг позабыв свои беды.
– Феденька рецепт прислал! – похвалился Дрозофиллов. – Рецепт и травки. Могу поделиться, юноша.
– Спасибо, поблагодарил Костя, но вспомнив при упоминании Феденьки зачем он приехал, спросил: – Так как же, Еремей Птоломеич… насчет Пети-то…
– А ты как думаешь, Тиграныч? – переадресовал Дрозофиллов Костин вопрос своему коллеге. – Может наука помочь юношам или нет?
– На данном этапе? – уточнил Анчуткян.
– Да, на данном этапе.
– На данном этапе – нет, – признался Левон Тигранович. – Они будут, – тут он кивнул на Костю, – раздваиваться, а нам их обратно сдваивать! Нет уж, дудки!
– Я-то не против… Мне и отдельно неплохо живется… Но Петька!.. Он-то как?!
– А никак, – отрезал сурово Дрозофиллов. – Пусть теперь один поживет, без Альтера Эго.
– Не получается у него, опять кто-то мучает! – Костя отставил чашку в сторону и положил конфету на развернутый фантик. – Так и грызет Петьку, так поедом и ест!