На окно сел чёрный голубь. Чёрный, как ворон. От его лап на подоконнике остались чёрные крестики.
— Это не мой голубь! Кыш! Пошёл! — завопила Барбацуца.
— Это голубь Сажи! — воскликнула Лоскутик.
И правда, под окном стоял Сажа.
Можно было подумать, что Барбацуца от ярости тут же разорвётся на тысячу кусков.
— Я всё думала, чего же мне не хватает! Теперь я знаю. Трубочиста! Именно трубочиста! Нет, пора меня провернуть сквозь мясорубку и наделать из меня котлет!
— Можно я его позову? — взмолилась Лоскутик.
— Зови его, зови! — Барбацуца с мрачным видом скрестила на груди руки. — Мне уже всё равно. Пусть сюда идут жабы, художники, жулики, пожарные, сороконожки и трубочисты. Не обращайте на меня внимания, прошу вас. Я просто начинка для пирогов, не более того.
Сажа вошёл в комнату. Он был похож на скелет, к тому же выкрашенный чёрной краской. От ветерка, влетевшего в окно, он покачнулся.
— Ну что? Что-нибудь знаешь? — нетерпеливо спросила Лоскутик.
— Я пять дней сидел в трубе, — еле слышно сказал Сажа. — Я думал, уже навсегда пришла ночь. Я почти поверил в это. А кормил меня мой голубь. Воровал крошки на кухне.
— Вот тебе, вот! — Барбацуца с такой силой заехала самой себе по лбу, что на лбу тут же вздулась здоровенная шишка. — Связалась с девчонкой, плесенью, мазилкой и жабой! Тьфу! — Она со злобой посмотрела в сторону жабы Розитты. — Теперь ещё корми голодных трубочистов!
Барбацуца бегом бросилась на кухню и через минуту вернулась с целым блюдом поджаристых пирожков.
— Ешь, сейчас же ешь! — зарычала она.
— А Облако? Ты ничего не знаешь о нём? — с тоской спросила Лоскутик.
— Разве я не сказал? — Сажа печально посмотрел на Лоскутика. — Они накрыли его стеклянным колпаком… А потом они сказали: «Мы тебя заморозим!»
Жаба Розитта подняла голову и с отчаянием квакнула. Из глаз её выкатились две прозрачные зелёные слезы.
Вермильон в отчаянии отвернулся.
— Всё пропало… — прошептала Лоскутик. — Больше я его никогда не увижу, моё Облако…
В комнате наступило молчание. Так молчат люди, когда приходит большое горе и когда ни один не знает, чем утешить другого.