Хоть и не жарко в лесу было, а Кузька все-таки глаза зажмурил. А потом снова потихоньку открыл один глаз. Нет, не почудилось. Тот самый цыпленок перед ним: желтенький, с черной точкой на спинке.
— Я с крыши прыгать собрался, — важно объяснил цыпленок, — чтобы взлететь получилось. Взобрался на сарай, расправил свои могучие крылья и...
— И полетел?! — с восторгом спросил Кузька.
— И меня коршун схватил! Он как раз над деревней пролетал. Другие цыплята спрятаться успели. А где ж на крыше прятаться? Сюда принес, велел его дожидаться, а сам улетел.
— Вот беда-огорчение, непутевая моя голова! Коршун по лесу еще немного полетает, аппетит нагуляет, к обеду вернется и съест тебя!
Стал тут Кузька думать, да гадать, как цыпленка лучше из беды выручить. То ли дождаться хищную птицу и сразиться с ней в честном бою. То ли ловушки всякие для нее приготовить и хитростью одолеть. Лешик внизу от нетерпения с ноги на ногу переминается, вверх посматривает, друга ждет-волнуется. А Кузька не торопится. Все хорошенько обдумывает.
Долго ли, коротко ли решал нагл домовенок, а придумал он вот что. Самый лучший способ борьбы с отлучившимися хищником — это поскорее убежать от него. Подхватил Кузька цыпленка и стал спускаться на землю.
Да не тут-то было! Слышит домовенок: над головой захлопали тяжелые крылья, видит — коршун домой возвращается, в когтях птицу несет. Понял домовенок, что схватки не избежать. Посадил цыпленка в дупло, а сам на толстой ветке удобнее встал и кулачки сжал. Грозно выглядит домовенок на ветке, внушительно. Такого не только коршун, сам орел испугается. Но налетел ветер, качнул ветку и сбил Кузеньку с ног. Чуть не упал храбрый домовенок. Только и успел одной рукой за листик зеленый схватиться. Листик большой, широкий, Кузьку скрыл от любопытных глаз. Притаился за ним домовенок, пальчиком дырочку проковырял, глаз один прижмурил и стал следить за вернувшейся птицей.
А страшный коршун к гнезду подлетел, лапы мощные вперед выставил и сел на сухие ветки. Сел, увидел, что цыпленка в его жилище нет, рассердился страшно, крыльями захлопал и... плакать стал. Подвинулся на краешек гнезда, лапы свесил, слезы огромные роняет. Одна слеза скатилась с клюва, полетела вниз и прямо домовенку на голову упала.
— Нет мне счастья в жизни! Ни друга у меня нет, ни подруги. И словом-то перекинуться не с кем, радость рассказать или горем поделиться. Видно, на роду мне написано одному-одинешенькому век коротать!
Говорит так и слезы роняет, да все Кузьке на голову. Всего домовенка намочил, хоть выжимай. Не вытерпел Кузька и как заговорит:
— Хватит меня сверху поливать, как капусту какую на грядке или морковку. Мокрый я и простудиться могу, закашлять-зачихать. А больной домовой все равно, что некошный. Непутевый, значит. Толком ни прибраться не может, ни за порядком проследить. Кому такой домовой нужен?
Удивился коршун, плакать перестал, склонил голову набок и смотрит вниз синим глазом. Непонятно ему, почему это листок зеленый вдруг разговаривать начал? Да хорошо так говорит. А тут из-за листка лапоточки маленькие появились, лыковые. Пригляделся коршун получше — и уши по бокам торчат, и волосы пушистые цвета золотистой соломы из-за листочка во все стороны выглядывают. В дырочку глазок голубой подсматривает.
— Простите, вы правда со мной разговариваете? — поинтересовалась птица. — Мне не послышалось?
Кузька выглянул из-за листочка.
Закипела-забурлила тут работа. Шишига цыпленку крылья густо медом смазывает, а Кузька к ним перышки коршуна прикладывает. Старается домовенок, ровно клеит, перышко к перышку подгоняет. Аккуратно приклеенные крылья и летать должны аккуратнее: без аварий и вынужденных посадок. И к хвосту прицепили пару перьев, самых красивых, с сизым отливом. Там они тоже необходимы, потому как хвост для птицы все равно что руль — нужное направление выбирает.
Закончили работу домовенок с шишигой и довольные отошли в сторонку. Смотрят, любуются на цыпленка, отдыхают после хлопот-трудов. Юлька перепачканные в меду косички по очереди в рот засовывает и облизывает. Вкусно!
— Теперь ты самая настоящая перелетная птица, — со знанием дела заключил Кузька. — С такими крыльями и на луну улететь можно.
— Нет, Кузенька, не надо его на луну. Он нам и здешь пригодитша, — попросила шишига.
— Ладно, — смилостивился Кузька, — на луну отправлять не будем. Но обязательно проверим его летные свойства.
— А как мы эти швойства проверять будем? — поинтересовалась Юлька.
— Опытным путем.
Сказав так, домовенок повел цыпленка с шишигой на задний двор. Там, на небольшой лужайке, усеянной полевыми гвоздичками и белоглазыми ромашками, стоял высокий стог сена. Стоит, словно спиною небо подпирает. Тоненький горошек усиками за соломинки зацепился, старается вытянуться-достать до самого верха стога. Да не тут то было. Далеко ему до вершины.
Рядом с сеном траву языком слизывает теленок Майор. Его бабушка Настасья в стадо пока не гоняет, а каждый день здесь привязывает. Маленький он еще, даже рожки у него не растут. Шесть месяцев только исполнилось.
— Ух ты, вышина какая, — восхитилась Юлька. — А до луны штог доштает?
— Нет, — со знанием дела сказал Кузька, — Если бы доставал, луна зацепилась бы за него и по небу кататься не смогла. Застревала бы.
Юлька не очень-то поверила.
— Но ее ведь нет. Может быть, как раз за-штряла.
Кузька не стал спорить. Он оценивающе окинул взглядом стог, обошел его кругом. Сделал еще один круг. Затем отошел подальше и прищурил левый глаз. Юлька, посмотрев на него, тоже прищурила глаз. Только стог от этого по-другому выглядеть не стал.
— Годится, — заключил Кузька. — Ты карабкаться по сену умеешь? — спросил он цыпленка.
Цыпленок не умел ни карабкаться, ни взбираться, ни восходить. И он грустно покачал головой.
Кузька хотел уже было расстроиться, но Юлька сказала, что шишиги самые лучшие в мире карабкательницы по стенам, потолкам и стогам сена. Вообще, после всевозможных проказ — это их самое любимое занятие.
— Вот увидишь, как мы ш ним мигом домчимшя до шамого неба, — убеждала Юлька. — И, может быть, до луны доштанем.
Вообще, Юлька чуть-чуть соврала, сказав, что шишиги лучшие в мире карабкательницы. Просто ей очень хотелось посмотреть на луну вблизи и, если повезет, отковырнуть от нее серебряный кусочек на память. Ведь ни у одной ее знакомой шишиги не было такого.
Как бы там ни было, Юлька посадила цыпленка к себе на спину, поднатужилась и стала взбираться на самую макушку стога.
Хоть шишиги и не самые лучшие в мире карабкательницы, но уж по крайней мере вошедшие в десятку сильнейших. Юлька пыхтела, сопела, покрякивала, а также вздыхала, охала и ахала, однако наверх взобралась довольно быстро.
— И никакой луны здешь нет, — разочаровалась Юлька. — Ой, мамочки! — взглянула она вниз, — голова кружитша.
Задний двор, лужок с Кузькой и Майором вместе и даже само небо заходили из стороны в сторону, словно в пляс пустились. Юлька закатила глаза, покачнулась и... потеряла сознание.
— Охти матушки! Охти батюшки! Эта уже полетела! — заохал Кузька.
А тут цыпленок крылья свои новые, медовые, опробовать решил. Разбежался он и спрыгнул. Только красивого полета не получилось. Тяжелые перья понесли цыпленка с огромной скоростью прямо на землю. Да прямо на Кузьку!
— Аи, незадача-оказия! — ужаснулся домовенок. — Спасать их надо, а разве ж я один со всем этим управлюсь?
Огляделся вокруг Кузька — кто поможет? Никого поблизости нет, кроме теленка несмышленого. Выхватил тогда Кузька из сена соломинку, что покрепче была, вскочил Майору на спину и ударил соломинкой рыжие бока. Взвился теленок на дыбы, разве что не заржал. Вовремя вспомнил, что не конь он, а сын спокойной коровы Милки.
Взвился, значит, на дыбы теленок и поскакал. А веревка крепкая, к земле прибитая, далеко Майора не пускает. Только по кругу возле стога разрешает ему бегать и не больше. Мчится во всю прыть Майор, на нем Кузька сидит, словно генерал, ладошку козырьком к глазам приставил. В даль глядит. Мимо трава высокая мелькает-проносится. А Юлька уже к самой земле подлетает, вот-вот упадет. Развернул Кузька Майора, да так ловко, что шишига прямо на спину теленку упала, точно позади Кузьки. Тут бы им и радоваться, да только Кузька не расслабляется, в новую сторону теленка правит.
— Ой, Ку-ку-зе-зе-зе-нь-ка, при-при-дер-жи ко-ней-ней-ней, — просит Юлька, подпрыгивая на широкой спине.
— Некогда, — отмахнулся Кузька.
Тут и цыпленок куда надо приземлился — в мягкую шерсть на макушке у Майора. Словно рог у теленка вырос. Только неправильный рог — желтенький, пушистый и прямо посередине. Потом домовенок притормозил, прутик свой выкинул и вниз с мохнатой спины теленка скатился. Скатился, да задумался.