Переулок привел к стене с бойницами. В ней были полукруглые ворота. У ворот светилась окошечком и открытой дверью фанерная будка. На пороге сидел вахтенный. Владик узнал вчерашнего усатого дядьку, которому попало от дяди Миши за ротозейство.
— Здрасте,— нерешительно сказал Владик. Дядька встал. Он, кажется, обрадовался.
— Здравствуй, летун! Владик Арешкин, да? Проходи. Велено пускать в любое время дня и ночи.
— А дядя Миша… он еще здесь?
— А куда он денется? Он со своим экипажем в клубе днюет и ночует!
В каземате с корабельным имуществом были все трое. Дядя Миша у столика под ярким фонарем листал большую книгу (наверно, вахтенный журнал). Зуриф сидел на ящике и заплетал конец толстого троса. Лариса чистила подвешенный к ржавому крюку небольшой корабельный колокол. И напевала:
Но видно было, что никакая тоска ее не берет, а наоборот, настроение прекрасное.
— А, птичка вечерняя! — сказала она.
Зуриф сказал:
— Привет, дорогой! Привет, спаситель! Дядя Миша поднял голову от журнала.
— Владик? Здравствуй… Ты с зонтиком или без? Как жизнь?
— Здравствуйте. Зонтик в мастерской, поэтому я без… — ответил Владик. — А так… жизнь ничего.
Это были хорошие люди, добрые люди, но рассказывать им печальную историю Владик не хотел. Во-первых, он боялся опять расплакаться. Во-вторых… по правде говоря, было стыдно. Ведь Гоша погиб из-за него. Из-за его легкомыслия и глупости. Признаваться в этом было мучительно… Да и разговор мог затянуться, а Владик хотел только одного: скорее узнать про таинственную бухту.
— Я по делу, — сказал он. — Мы с ребятами поспорили: есть на нашем берегу бухта Синекаменная или нет? Один… мальчишка говорит, что есть, а больше никто не слыхал. А вы про нее случайно не знаете?
Дядя Миша улыбнулся:
— Случайно знаем. Слышали… Лариса, приготовь гостю чайку, да и нам заодно… Слышать-то слышали, да только ведь это легенда… Ты садись.
Владик послушно сел на стопку спасательных кругов, провалился в нее, как в большой бублик, выбрался, сел на край и встревоженно спросил:
— Какая легенда? Почему?
— Да вот так… Она пошла еще со времен знаменитых Парусных Адмиралов. Говорят, эту бухту нельзя увидеть ни с суши, ни с моря… А попасть к ней можно только по старинным подземным ходам…
— Но все-таки можно? — с надеждой перебил Владик.
— Это же сказка… Говорят, что давным-давно, когда город осаждали англичане и французы, наши солдаты пробирались по этим ходам в тыл противнику. А в бухте прятался парусный тендер лейтенанта Новосильцева. Он по ночам подкрадывался к вражеским транспортам и стреляя по ним в упор. Его звали «Невидимый тендер»…
— Про Новосильцева я не слыхал, а насчет ходов точно, — заговорил Зуриф, любуясь заплетенным тросом. — Мы, когда пацанами были, эти ходы много раз искали! только они все засыпанные или ведут не туда, не к бухте… А между прочим, имеются сведения, что из нашего порохового погреба тоже ход есть. Как раз до Синекаменной…
Владик вздрогнул и опять провалился в круги. И замер так, с коленками выше головы. И услышал голос Ларисы:
— Ты, Зуриф, не дури мальчику голову.
— Ай, разве я что говорю? В погреб все равно не попасть.
— Да не погреб там, а просто кладовка, — сказал Владик из кругов. С хитрой мыслью сказал, нарочно. Потому что был он сейчас как разведчик.
— Ну почему же? Самый настоящий пороховой погреб там был, — подал голос дядя Миша. — В старину, конечно. Там и дверь старинная, кованая.
— Разве? — будто бы удивился Владик. — Я и не заметил… А можно посмотреть?
Дядя Миша покряхтел и поднялся из-за стола.
— Ну, уж если так хочется… Зуриф, дай фонарик. — Он вынул Владика из кругов, и они пошли в соседний каземат.
Дядя Миша включил свет. Владик опять увидел железную дверцу, вросшую нижним краем в бетон. На двери были кованые петли, могучие заклепки и тяжелое кольцо.
— Видишь? — сказал дядя Миша. — Это же старина. И мощь какая… Там раньше хранились заряды и ядра.
— Ага… — прошептал Владик. — А можно, я туда загляну?
— Попробуй. Только все равно ничего не разглядишь.
— Попробую…
Владик взял фонарик. Щель между дверью и железным косяком была большая. Даже не щель, а промежуток шириною в две ладони. Владик просунул в него руку фонариком. Луч забегал по замшелым, грубо отесанным камням, по ступенькам и плитам… Владик толкнулся глубже. Продвинул плечо.
— Не застрянь, — сказал дядя Миша.
— Не-е…
Владик толкнул в щель голову. Железо сильно ободрало уши, но голова пролезла. Владик не хуже других мальчишек знал: если в лазейку прошла голова, пройдет и все тело. Он выдохнул воздух и рванулся.
И оказался на крутых, убегающих вниз ступеньках.
— Эй, Владик! — встревоженно крикнул дядя, Миша.
— Ничего, ничего… Все в порядке.
И правда, все было в порядке, только рубашка порвалась на спине и на груди.
— Как ты туда просочился? Вылазь немедленно!
— Сейчас, сейчас! Я только посмотрю!
Владик сбежал на бугристые плиты пола. Опять зашарил фонариком по стенам. Камни, паутина, обрывок ржавой цепи, разбитый бочонок…
— Вла-дик!!
— Да-да, сейчас!
…Рядом с бочонком луч провалился в темный узкий четырехугольник. Проход? Куда?
— Я сейчас! Я только посмотрю!
Это коридор. Сандалии застучали по плитам. Коридор круто повернул, превратился в тесный сводчатый туннель и полого повел под уклон. Сзади искаженно и глухо опять прозвучал голос дяди Миши.
— Не бойтесь, я скоро! — крикнул Владик. Крикнул так, для очистки совести. Он не знал, скоро ли вернется. Знал только, что подземный ход есть.
Значит, и Синекаменная бухта есть! Значит, вперед!
Скоро туннель стал тесным и низким до жути. Свод царапает макушку, стены почти касаются локтей. Из грубых, неодинаковых камней стены. Между ними корни торчат, сверху тоже — как голые хвосты каких-то отвратительных зверей…
Опять поворот и… решетка! Сверху донизу! Но прутья
тонкие и, кажется, совсем проржавевшие. Владик ударил по ним ногой — прогнулись. Еще раз! Еще! Проломились. Владик раскачал и выломал два прута. И дальше!
Ход сделался пошире, но дышать стало труднее. Воздух сырой и холодный, как в остывшей бане. Зябко, а все равно весь в поту. Бежать уже нет сил, можно только еле-еле шагать. Кажется, что к лицу липнет мокрая густая паутина. Забивает рот. И усталость липкая тоже… И страх липкий…
Он подкрался неизвестно откуда, этот противный, унизительный страх. Кажется, что кто-то сзади догоняет. Кажется, что кто-то впереди караулит. Выключить фонарик? Л как идти в темноте?.. Ой, кто это? Чудовище?.. Нет, фонарик высветил под сводом светлый корявый камень, похожий на лошадиный череп. Таких камней много наверху, на диких пляжах под скалами…
…Наверху — это где? Сколько метров земляной и каменной толщи до верха? До травы? До простора, над которым видно небо? А если толща эта осядет, надавит, сожмет? Вот она ниже, ниже, нельзя идти даже согнувшись…
Владик, сдавленно дыша, встал на четвереньки. Все равно надо вперед. Хоть на коленках. Хоть ползком, по-змеиному. Трудно? Так и должно быть. «А ты что думал?— сказал он себе. — Что Гошу так легко вернуть? Что он придет, снимет колпачок: здрасте, вот он я? Сам собой? Ишь чего захотел!..»
На животе так на животе. Зато легче дышать: потянуло навстречу свежестью, запахом травы и моря. Засветилась впереди зеленая лунная щель. Уже слышно, как шумят волны. Ну, давай, Владька! Еще рывок!
…Он выкатился в заросли татарника и белоцвета из расщелины среди приземистых глыб.
3
Несколько минут Владик лежал и ни о чем не думал. Просто он был счастлив, что выбрался из-под каменной толщи на волю, под открытое небо.
Небо это было по-прежнему в мелких, клочковатых облаках. Между облаками мчалась луна, похожая на котенка, за которым гонятся мохнатые собаки. Иногда она с размаху прыгала за облако, но тут же выскакивала и мчалась дальше…
Владик встал. Он увидел небольшую полукруглую бухту с плоским берегом. Волны в бухте были небольшие, и на них прыгали лунные блики, словно кто-то просыпал над водой сто мешков золотистой стружки.
На мерцающей воде Владик увидел силуэт большого парохода.
Пароход был старинный, похожий на парусник — с высокими мачтами, опутанными густым такелажем. Над бортами горбились кожухи громадных гребных колес, а между мачтами торчали высоченные наклонные трубы.
Владик обрадовался, но не удивился. Все шло как полагается. Иначе и быть не могло! Зря он разве столько времени пробирался по жуткому ходу?
Пароход стоял у самого берега: видимо, он давным-давно врос днищем в отмель. Владик стряхнул с рубашки и волос мусор, помотал головой, чтобы прогнать усталость и страхи, и пошел к черному пароходу.
С борта на песок был перекинут узенький трап — две доски, сбитые поперечинками. Доски закачались, когда Владик ступил на них. Он пошел осторожно. С парохода навстречу Владику вышел большой пес. Владик остановился на середине трапа. Кто его, этого пса, знает? Вон какой громадный. Пес подошел и внимательно посмотрел на Владика. В собачьих глазах отражалась двумя кружочками луна. Пес обнюхал Владику сандалии и колени. Владик зажмурился. И услышал:
— Пилерс, иди сюда… А там кто еще такой? Тут посторонним не положено.
Владик открыл глаза. На борту, у фонаря, стоял высокий сгорбленный дядька в зимней шапке. Наверно, сторож.
— Я по делу, — сказал Владик.
— Какое такое дело среди ночи?.. Ладно, ступай сюда… Пилерс!
Лохматый Пилерс осторожно повернулся и пошел на пароход. Оглянулся на Владика, махнул хвостом: не бойся, мол. Владик пошел следом.
У дядьки под щетинистыми усами горел огонек сигареты. Как маленький стоп-сигнал. Владик остановился на палубе.
— Ну, что за дело-то? — хрипло поинтересовался сторож. — Если опять корабельное имущество растаскивать для всяких своих школьных музеев, дак я не дам. Пока судно на слом не пошло, я за него отвечаю, вот так…
— Нет, я не за имуществом, — робко объяснил Владик.— Тут у вас, говорят, гномы живут.
— Чего-чего?
— Ну, гномы корабельные… Разве нет?
— Да есть, есть, — с досадой сказал сторож и бросил за борт цигарку. — Одна морока с ними… Появились неизвестно откудова, а как я могу охранять плавсредство, если на ём неизвестно кто и неизвестно сколько? Ходят, шебуршатся в трюмах. Не то люди, не то нечистая сила какая-то!.. А гнать их начальство не велит…
«Значит, есть!» — возликовал в душе Владик. Но открыто обрадоваться не посмел. Тихо спросил:
— А где они?
— А я знаю?.. Вон один с берега ковыляет, с самоволки возвращается.
Бородатый коротышка в джемпере до пят поднялся по прогнувшемуся трапу. Луна отражалась в его обширной лысине. Гном покладисто сказал сторожу:
— Ты, Федор Иннокентьич, посуди: какая самоволка? Я тебе не юнга, не матрос срочной службы, а уволенный пенсионер…
— А я, по-твоему, знать не должон, кто на берег сходит, кто обратно идет? Выходит, я тут вроде кофель-нагеля безмозглого торчу? А у меня тут должность уставом определенная, за которую мне зарплата идет…
— Никак, тебе старуха с утра похмелиться не дала…— заметил лысый гном.
— Ты мою старуху не трожь! — тонким голосом сказал Федор Иннокентьевич. — Мне она не капитан, не боцман! Похмелиться… Да я которую неделю капли в рот не беру. А у тебя, промежду прочим, бутылка за пазухой, у меня на их глаз точный. А проносить напитки на судно…
— Чего говоришь-то! — возвысил голос гном. — Напитки! Да корабельные гномы, кроме соленой воды, сроду ничего не употребляли! А это вот, гляди!
Он вытащил из-за пазухи пузатую бутылку. На ней заиграли зеленые лунные искры. Гном поднял бутылку над головой. На фоне светлого неба сквозь стекло Владик разглядел силуэт кораблика с тремя мачтами…
— Ух ты… — машинально сказал Владик. Он и раньше видел такие бутылки — с моделями внутри. В Корабельном музее. Он знал, что такие хитрые сувениры любят мастерить старые моряки.
— С выставки несу, — сказал гном. — Эта вещь там три недели… как это говорят… экс-по-нировалась. Между прочим, премию обещают. А ты — «напитки»…
— Дак я чего… Если премия, это конечно…
— Внука бы постыдился, — сурово добавил гном.
— А кабы это внук… — сердито возразил Федор Иннокентьевич (обрадовался, что можно о другом, но виду не подал). —Сроду у меня таких внуков, которые по ночам гуляют, не было. Это вроде к тебе…