– Не говорил, не говорил! – примиряюще сказала Баба Яга. – А с лесогубцами говорил?
– Говорил, – опустил голову Иван Иванович, – без толку только.
– Ах, древотяпы!.. – Баба Яга хотела еще что-то сказать, но передумала и снова громко позвала: – Калина Калиныч! Куда ты запропастился?!
– Тут я, внучаток вразумлял, – словно из-под земли вырос Калина Калиныч.
Змей Горыныч, который чуть было вновь не задремал, услышал знакомый голос, приоткрыл глаза и увидел своего старого приятеля Калинушку. Как он постарел за сто лет разлуки!.. Мощные плечи обвисли, исчезли куда-то брусничная алость губ и щек, некогда прямой и широкий стан похилился, и только блеск умных, с легкой лукавинкой глаз выдавал в этом старом лешем прежнего молодца-лешака.
– Калинушка, – вильнул хвостом Змей Горыныч, – сколько лет, сколько зим!..
– Много, Горынушка… Поди, за сто будет?
– Пожалуй, будет. Я в Далекой Пещере безвылазно около века просидел.
Средняя голова Змея Горыныча тяжело вздохнула и добавила от себя лично:
– Я против была, да вот они уговорили на глаза никому не показываться.
И она покосилась сначала на левую, а потом на правую головы.
– Чем же вы питались все это время, уважаемый?! – воскликнул изумленный Гвоздиков.
– Воспоминаниями, – охотно ответила левая голова, – у нас их много!
– Если бы вы знали, каких трудов мне стоило уговорить их на это путешествие! – пожаловалась средняя голова на своих соседок. – Они никак не хотели расставаться с воспоминаниями о былом и начать жить настоящим.
– А чего хорошего в нем? – буркнула сердито левая голова. – Только взлетишь высоко, только почувствуешь, что крылья окрепли, а тут тебе команда: «Стоп, прилетели! Дальше нельзя – чужая территория!»
– Да если бы не Муромская Чаща, мы бы и не прилетели! – поддержала ее правая голова. – Не хватало только, чтобы и Муромская Чаща пропала!
– Пропасть она может. – Баба Яга покосилась на Калину Калиныча. – Наш воевода запретил колдовство применять, а разговоры-то не очень нам помогают!
– Это точно, – подтвердил печально Иван Иванович, – беседовали мы с лесорубами, вразумляли их – все без толку!
Баба Яга стала потихоньку закипать:
– Долго, Калиныч, мы с ними возиться будем? Терпенье у всех лопнуло, пора их и поприжать! Вот и Горыныч на подмогу пожаловал…
Она вдруг ехидно улыбнулась:
– Он с ними чикаться не станет!
Но Змей Горыныч внезапно обиделся и хмуро огрызнулся:
– Что «Горыныч»? Чуть что, сразу «Горыныч»! Съесть, что ли, мне их прикажете? Съесть человека недолго!
И тут Ивану Ивановичу пришла в голову гениальная идея.
– Есть никого не нужно! – перебил он начавших было ссориться старых приятелей. – Их нужно усыпить! Хотя бы одного – бригадира. – Гвоздиков обернулся к Калине Калинычу и спросил того, хитровато улыбаясь: – Вы на Совете что постановили сделать, если наши переговоры ни к чему не приведут?
– Ходоков послать к начальству лесорубов. Пусть своих разбойников забирают, пока мы с ними сами не расправились!
– Вот и посылайте ходоков. – Иван Иванович присел на траву, приглашая присесть и остальных собеседников.
Все уселись рядышком со старым учителем, один только Змей Горыныч продолжал лежать: сесть он не мог при всем своем желании.
– Пока Опилкин будет спать, ни одно дерево лесорубы не свалят – побоятся. А ходоки за это время в город съездят, начальству доложат: «Так мол и так, самоуправство ваш работник проявил. Заповедное место вырубить хочет – до последнего деревца!» Оттуда скомандуют – они и уйдут не солоно хлебавши.
– А если не скомандуют? – усомнился Калина Калиныч.
– Скомандуют. Там-то понимают, что Муромскую Чащу сберечь нужно. Одна такая на всю страну. – Иван Иванович не стал дожидаться новых сомнений со стороны недоверчивого лешака и поспешил до конца изложить свой план: – Нужно слетать вам, уважаемый Змей Горыныч, в Долину Волшебных Одуванчиков. Нарвите с десяток разных и – обратно. А вы, Калины Калиныч, подложите их незаметно в палатку Опилкина…
– Рыженьких нужно нарвать! – перебила его Баба Яга. – Синенькие очень уж крепкие!
– Хорошо, нарвите рыженьких, – согласился Иван Иванович, – они действуют безотказно, я на себе проверил.
– А кто в город поедет? – спросил Змей Горыныч. – Дело ответственное…
На этот вопрос Гвоздиков не нашелся сразу, что ответить, и только сказал:
– Нужно подумать…
Он хотел ехать в город сам, но тащить снова за собой всю «гвардию» было невозможно. Оставить же их без присмотра в Муромской Чаще Гвоздиков все же боялся: вдруг опять пропадут?
И тут, словно читая мысли Ивана Ивановича на расстоянии, Калина Калиныч заявил:
– Я поеду. Я старший здесь, мне и ехать. – Он тяжело вздохнул: – Плохо только, что я города не знаю. Лет двести не бывал в нем, поди, изменилось там многое.
– Перемены есть, – подтвердил Гвоздиков, – большинство из них к лучшему.
Митя, который сидел до этого молча, прислонившись к теплому боку[5] Змея Горыныча, вдруг подал свой голос:
– Я с вами поеду, Калина Калиныч.
– Поехали, сынок! – обрадовался старый леший. – Вдвоем веселее! Может быть, и Шустрика возьмем… Там видно будет.
– Чего «видно», чего «видно»! – раздался ворчливый голос Шустрика. – Конечно, поеду!
– Ты сперва здороваться со старшими научись, а уж потом в путешествие напрашивайся! – Калина Калиныч сердито погрозил невидимому лешачонку: – Опять подкрадываешься? Опять деда напугать хочешь? Вот я тебе, постреленок эдакий!
– Надо больно пугать… – проворчал Шустрик и стал видимым. – А в город я с вами поеду! – И он запоздало поздоровался: – Здравствуй, деда Горыныч!
– А меня с собою возьмете? – на всякий случай спросила Маришка. Она уже догадывалась, что Иван Иванович не отпустит ее теперь ни на шаг от себя, и оказалась права.
– Ты здесь нужна, – отрезал сердито Гвоздиков. – Будешь разведчицей.
Маришка никогда не была настоящей разведчицей и поэтому сразу же согласилась остаться.
– Ну, не будем терять зря время, – сказал Калина Калиныч. – Кто с тобой полетит за одуванчиками, Змеюшка?
– Я! – закричали одновременно Митя и Маришка.
– Я! – запоздало выкрикнул Шустрик и первым влетел на спину Змея Горыныча.
– Одного Шустрика хватит, – остановил других ребят старый лешак. И строго наказал внуку: – Нарвешь рыженьких и синеньких. Рыженьких Опилкину, синеньких бабке Кикиморе. Бессонница старую замучила. Понял?
– Понял! – весело ответил Шустрик и нетерпеливо лягнул Змея Горыныча лаптем в бок.
Змей Горыныч вздрогнул, встрепенулся, открыл глаза и спросил:
– Летим?
– Летим! – крикнул Шустрик и помахал рукой провожавшим.
– Сам-то не нанюхайся и Горынычу не давай! – спохватился Гвоздиков и тоже помахал платочком улетавшему Шустрику.
Из ноздрей Змея Горыныча повалил клубами дым, легкое пламя вырвалось из приоткрытых пастей, крылья затрепетали и расправились, тело напряглось, наливаясь силой, – минута – и он взвился в небо, поднялся над облаками и исчез там вместе со своим лихим седоком.
Глава тридцать шестая
Сначала все шло точно по плану. Не минуло и часа, как Змей Горыныч и Шустрик вернулись с огромной охапкой золотистых и синеватых одуванчиков.
– Хватит для начала и одного, – сказал Калина Калиныч, откладывая в сторону самый крупный цветок, – другие для добавки пойдут.
– Такого большого одуванчика и на три дня хватит! – радостно проговорила Баба Яга.
– Может, и обернемся за три дня, – неуверенно пробормотал Калина Калиныч, – а, может, и нет…
– Обернемся! – пообещал Митя бодро. – Туда день, там день, оттуда день – как раз три дня получается!
– Ну-ну… – буркнул старый лешак и, держа в вытянутой перед собой руке огненно-рыжий одуванчик, двинулся к месту стоянки лесорубов.
– Только нужно незаметно положить… И только Опилкину… – бросил вслед Калине Калинычу Гвоздиков.
Но старый леший не удостоил его ответом. Пройдя еще несколько метров, он вдруг стал невидимым. Невидимым стал и одуванчик. И только по назойливо кружащемуся шмелю можно было догадаться о их местонахождении.
Пока все наблюдали за Калиной Калинычем, со Змеем Горынычем случилось маленькое происшествие. Его левая голова не вытерпела и сунулась носом в ворох прекрасных одуванчиков.
– Ах, какая прелесть! – успела она произнести восторженно, закатывая от наслаждения глазки. – Какой чудный аромат!..
И тут же рухнул на землю, сраженная богатырским сном.
– Что ты наделала?! – завопили две другие головы в ужасе.
Но левая голова сладко посапывала и ничегошеньки уже не слышала.
– Придется и вам подремать, – сказала Баба Яга расстроившимся головам, – делать нечего.
Змей Горыныч вздохнул и отполз за ракитовые кусты, волоча за собой по земле дурную голову.
– Я тут расположусь, – сказал он друзьям убитым голосом. – Надеюсь, я вам не понадоблюсь в течение этих трех дней?
И Змей Горыныч, закрыв остальные четыре глаза, погрузился в воспоминания, похожие на дивный сон.
Глава тридцать седьмая
Когда невидимый и неслышимый Калина Калиныч проник в палатку Опилкина, то он застал хозяина сидящим за походным столиком со счетами в рках.
– Строгий выговор за самовольную поездку в Муромскую Чащу – раз! – И Григорий Созонович отодвинул одну костяшку вправо.
– Лишат премии за июнь – два! – И вторая костяшка присоединилась к первой.
– За поломку машины и трату горючего еще один выговор – три! – Палец отбросил вправо третью костяшку.
– Когда вернусь в город, Березко скажет: «Ай-яй-яй, Опилкин!» – итого четыре!
Григорий Созонович хотел откинуть четвертую костяшку, но не успел. Он вдруг увидел на столе, неизвестно откуда взявшийся одуванчик.
«Готов поклясться, что его здесь не было!» – подумал взволнованно Опилкин и поднял голову вверх, словно надеясь увидеть в палатке дыру, сквозь которую и свалился сюда загадочный цветок. Но дыры не было, да и не падают одуванчики с неба… Григорий Созонович опустил голову и уставился на таинственную находку. Одуванчик был свеж и красив, ни одна его пушинка еще не успела сорваться и улететь с безжалостным разлучником-ветром прочь, и каждая из них излучала сейчас легкий, чуть-чуть дурманящий аромат.
Рука Опилкина сама по себе потянулась к цветку и взяла его. «Обычно одуванчики не пахнут, – подумал Григорий Созонович, поднося золотистый шарик к носу, – а этот пахнет…»
Опилкин хотел разобраться получше, чем пахнет странный цветок, но не успел. Перед его глазами вдруг поплыл легкий, золотистый, как одуванчик, туман, и бригадирская голова улеглась рядом со счетами.
– Так-то лучше будет… – прошептал Калина Калиныч, подкладывая под щеку Опилкина небольшую подушку. Потрогал счеты и, сам не зная зачем он это делает, откинул вправо еще одну костяшку. После чего тихо и незаметно, также как и появился, исчез, оставив Григория Созоновича в объятиях Морфея.
Глава тридцать восьмая
Удар, который нанес по своему дедушке Степочка, засветив пленку с уникальными кадрами, был сильным и болезненным. Но Георгий Александрович Жмуркин не сдался. Придя в себя после обморока, он кинулся звонить по телефону Аяксу Гермогеновичу. На его счастье друг находился дома, и взволнованный Жмуркин тут же излил ему свои горести и страдания.
– Да-а… – протянул на том конце провода уравновешенный и спокойный при любых обстоятельствах Окуляров. – Удружил нам твой Степочка, нечего сказать! Уничтожил все вещественные доказательства!
– Без них нам никто не поверит! – чуть ли не плакал Жмуркин, крепко сжимая телефонную трубку дрожащей рукой.
– И с ними не поверят, – «успокоил» его приятель. – Вот что: давай-ка мы еще посидим в твоей обсерватории. Вдруг повезет?
Помолчав немного, Жмуркин отчаянно махнул свободной рукой:
– Была не была!.. Жду!
Аякс Гермогенович прикатил к Георгию Александровичу на такси буквально через полчаса. А по прошествии следующих тридцати минут оба приятеля уже сидели в жмуркинской обсерватории и напряженно осматривали пустынный горизонт.
Они надеялись увидеть снова знакомый им НЛО: небольшой, гильзообразный, с маленькой радиоантенной внизу. Они высматривали на горизонте знакомый силуэт, поэтому не сразу обратили внимание на далекий, летящий среди облаков, летательный аппарат. Сначала они приняли его за самолет, но по мере приближения летательного аппарата, астрономы-любители стали склоняться к мысли, что это дирижабль.
– Удобная вещь, – кивнул в его сторону Аякс Гермогеноич, – правильно делают, возвращая их в строй.
– По-моему, у дирижаблей винт сзади должен быть, – заметил Жмуркин, взглянув на секунду, туда, куда показывал Окуляров, – а у этого крылья…
Тут он проглотил комок, подкативший от волнения к горлу, и снова уставился на таинственный дирижабль.
– Ну да! – ликующе произнес Аякс Гермогенович. – Настоящее чудо техники! Дирижабль-махокрыл!
Тем временем летательный аппарат приближался все ближе и ближе.
– Смотрите! – закричал вдруг взволнованно Жмуркин. – На его поверхности находится живое существо! Это – другой НЛО!
– Скорее, коллега, за фотоаппарат! – Аякс Гермогенович уже видел сам, что это был не дирижабль, а что-то другое: загадочное и неизвестное…
– Обратите внимание: шум двигателей совершенно не слышен, – наводя объектив фотоаппарата на таинственный НЛО, горячо шептал Георгий Александрович.
– Однако они есть, они работают! НЛО регулярно выделяет выхлопные газы через три сопла! – также горячо прошептал в ухо приятелю Аякс Гермогенович, стараясь при этом не толкнуть друга под руку и не помешать ему тем самым сделать редчайшие снимки.
– Вижу… Только снова какая-то ерунда: сопла должны быть сзади…
НЛО, словно почувствовав, что за ним ведется наблюдение, вдруг изменил курс и через одну-две минуты исчез за далеким, синеющим в легкой дымке, лесом.
– Проявим пленку вместе, – сказал Окуляров, садясь на стул весь обессиленный. – И обязательно сделай запись в своем «Журнале наблюдений». Немедленно!
– ОХотно сделаю, – ответил Георгий Александрвоич и, достав из кармана авторучку, выполнил просьбу друга.
Вот эта запись:
«Наблюдали передвижение по воздуху необычного летательного аппарата, напоминающего по форме дирижабль. На верхней палубе (крыше?) летательного аппарата просматривалась фигура, похожая на человеческую. Периодически летательный аппарат выделял отработанные газы через сопла, расопложенные почему-то в нарушение всех аэродинамических законов не сзади самого аппарата, а спереди. Сопла находятся в конце трех больших выхлопных труб.
Гуманоид, летевший на этом НЛО, очень похож на гуманоидов, виденных нами ранее на другом НЛО.
Это позволяет сделать вывод, что в окрестностях Муромской Чащи совершил посадку инопланетный корабль с исследователями на борту. Пользуясь описанными мною выше подсобными транспортными средствами (гильзолетом и махокрылом),[6] гуманоиды приступили к активному изучению „Зоны М. Ч.“[7] Цели и задачи этих исследований неизвестны и подлежат скорейшему выяснению».