– Вера, идешь ужинать? – В комнату заглянула мама и застыла, увидев меня.
– Ну как? – Я повертелась перед ней, приподнявшись на носках, словно стоя на невидимых шпильках.
– В целом, неплохо, – произнесла мама очень неуверенно, – только ты как-то даже на себя не похожа.
– Вот и хорошо! Меняю имидж! – объявила я и тут же добавила: – Да, можешь мне накладывать. Переоденусь и приду.
Она покачала головой и ушла, погруженная в глубокие раздумья.
Похоже, я умудрилась ее удивить. Честно говоря, я сама себе удивлялась.
Когда я подслушала, как Кирилл говорил своему другу, что я не интересую его, мне было больно. Теперь – нет. Я с удивлением прислушалась к себе: и вправду, ни капли. Все внутри словно сковало прочным панцирем льда. Глубинная заморозка. Ну что же, тем лучше.
Я переоделась обратно в домашнее и вышла на кухню.
Папа уже сидел над своей тарелкой. Кажется, он даже не заметил во мне изменений, но мама все время встревоженно и слегка недоверчиво на меня поглядывала.
Аппетит у меня тоже, к удивлению, оказался хороший. Я доедала добавку, когда зазвонил городской телефон.
– Вера, тебя Таня, – сообщила мама, взявшая трубку.
Ага, заметила, что я ликвидировала дневник. Теперь придется объясняться, но и это меня совершенно не парило.
– Что случилось? Это из-за этого случая с тетрадкой? Ты плачешь? – засыпала меня вопросами подруга, не давая возможности вставить в ответ ни слова.
– Тань, все нормуль, – наконец, вклинилась в ее монолог я. – Ничего не случилось. Я не плачу. А дневник удалила просто потому, что мне надоело заниматься ерундой.
В трубке повисло молчание. Подруга пыталась осмыслить дошедшую до нее информацию.
– С тобой точно все в порядке? – переспросила она. – Хочешь, я приду? Или давай встретимся?
Встретимся?.. Да, зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.
Мозг работал удивительно четко, и мне казалось, что я смотрю на себя, стоящую с телефонной трубкой у зеркала в коридоре, откуда-то сверху. Как посторонний незаинтересованный наблюдатель. Пришелец из космоса, прибывший изучать странную человеческую цивилизацию.
– Отличная идея, – отозвалась я, – только позови Данилу и Костю. Я надумала с ним встречаться. Костя – не барс, но я и не отношусь к нему серьезно. Я больше не дам причинять себе боль. Повстречаюсь с ним и брошу. Первая.
У Таньки, должно быть, отвисла челюсть. По крайней мере, чтобы прийти в себя, ей потребовалось гораздо больше времени, чем в первый раз.
– Ммм… аааа… ты… того… точно? – наконец, выдала она.
Надо же, мямлей всегда была я.
– Я того точно, – ответила я. – Буду через полчаса.
Вот и опробую юбку.
Пришлось переодеваться в очередной раз. Мама застукала меня, когда я красилась.
– Вероника, ты куда-то собралась? – спросила она, застыв на пороге вопрошающей статуей.
– Да, гулять.
– Но уже темнеет.
– Ничего. Ты же сама хотела, чтобы я не сидела дома, а гуляла. Ведь правда?
На этот аргумент возражений у мамы не нашлось.
– А ты не слишком ярко красишься? – задала она следующий вопрос, глядя, как я растушевываю карандаш вокруг глаз.
– Да нет, нормально.
– Ага…
Она опять замолчала. Что и говорить, сегодня я просто ошеломительна.
Под ее взглядом я надела пальто и сапоги.
– Не приходи поздно, – крикнул из комнаты папа.
У него ритуал: после ужина обязательно диван и телевизор.
Я хихикнула, вдруг подумав над странностью этой фразы. «Не приходи поздно» вовсе не означает «приди пораньше». Если вдуматься, оно может значить «оставайся на улице». Фразы, да и слова порой таят в себе самые странные сюрпризы и теряют привычный смысл – стоит только задуматься.
Танька и Данила уже ждали у подъезда. Подруга смотрела на меня настороженно, видимо, ожидая дальнейших фортелей. И не ошиблась.
Почти одновременно со мной к нам подошел запыхавшийся Костик, и вся троица уставилась на меня. Прежде я бы смутилась, но в нынешнем состоянии не почувствовала ничего.
– Пойдемте в кафе, – сказала я и сама взяла Костика под руку.
Кафе «Северина» находилось совсем недалеко от моего дома, и там всегда можно полакомиться прекрасным мороженым.
– Возьми мне фисташкового, а еще ванильный коктейль, – велела я Костику, усаживаясь за круглый столик.
Танька отмахнулась от Данилы, пытавшегося узнать, какое мороженое она предпочитает, и, отослав его выбрать что-нибудь на свой вкус, повернулась ко мне.
– Верка! Что с тобой, ты сама на себя не похожа! – быстро зашептала она.
Я пожала плечами. Анестезия действовала безотказно. Никакой боли, никаких сожалений.
– Все нормуль, не парься. Теперь я всегда такой буду.
– Такой?.. Ты себя в зеркале видела?
На стене напротив нас висело большое зеркало.
Я встала со стула и подошла поближе. Ну, здравствуй, нынешняя я. На меня смотрела незнакомая симпатичная брюнетка в провоцирующе короткой юбке и черной водолазке. На шее – простой грубый серебряный кулон. Очень ярко и стильно. У нее было мое и в то же время совершенно не мое лицо. Даже не из-за непривычно яркого макияжа – само выражение оказалось другим. Застывший чужой взгляд скрестился с моим как шпаги в поединке.
– А в чем дело? Меня все устраивает, – я вернулась за столик.
Танька только досадливо махнула рукой.
Мы молчали все время, пока парни не принесли нам заказ. Таньке досталось клубничное мороженое, она его терпеть не может. Сама виновата – нужно было нормально заказать вместо того, чтобы доверяться чужому вкусу. Впрочем, сила любви велика. Танька ела свое мороженое, почти не поднимая взгляд от креманки. Она молчала, меня же, напротив, будто прорвало. Я болтала о всякой ерунде и сама не понимая, что именно говорю.
– Ты прикольная девчонка, Ника. Я даже не знал, что ты такая, – сказал Костик, обнимая меня за талию, когда мы выходили из кафе.
Я не отстранилась. Надо же: Ника! Ну да, такой мне подходит только это имя.
Зеркальная дверь услужливо отразила нас обоих, и я опять подумала, что совершенно не узнаю себя.
КИРИЛЛКир стоял перед зеркалом и смотрел на свое отражение. Темно-русые волосы, немного не доходящие до довольно узких плеч, тонкие кисти рук и внимательные серые глаза – темные, цвета мокрого асфальта. Все было как всегда и вместе с тем по-новому, словно Кирилл изменился, но не на поверхности, а где-то глубоко внутри. Нет, он не превратился в человека-паука, у него не выросла третья рука и не открылся во лбу третий глаз, он просто то ли повзрослел, то ли отбросил нечто мешающее, ненужное.
Кир взмахнул головой, так, что прядь волос упала ему на лоб, и состроил отражению гримасу. Мол, вот и хорошо, теперь мы с тобой свои люди.
– Ты никуда не опаздываешь? – спросил папа, выглядывая из ванной. Он как раз одевался на работу, однако выглядел собранным и бодрым. Кирилл частенько завидовал умению отца быть презентабельным и аккуратным в любых обстоятельствах, даже только-только встав с постели.
– Уже ухожу!
Кир подхватил сумку и выскочил из квартиры. Дожидаться лифта ему не хотелось, и он, прыгая через ступеньки, спустился с десятого этажа пешком.
Уже у самой школы он заметил Сашку.
– Эх, привет! – окликнул Кир, догоняя приятеля.
– Привет. Сашка быстро взглянул на Кира, но тут же поспешно отвел глаза.
«Странный он какой-то сегодня, – подумал Кирилл, – ну да ладно, все мы странные».
Тем временем они дошли до подъезда школы и остановились.
– Кстати, все хотел спросить, во сколько сегодня приходить? – спросил Кир, вспомнив, что Женек просил его договориться о времени репетиции.
– Понимаешь… – Сашкины глаза с интересом изучали обычную школьную стену, словно она являлась бог знает каким выдающимся произведением искусства, – похоже, ничего не получится…
– То есть? – не понял Кирилл. – Родители, что ли, дома?
Сашка поковырял землю носком ботинка. Видно было, что разговор ему неприятен и он предпочел бы его избежать. На покрасневшем прыщавом лице мелькнуло выражение, похожее на сомнение: а не согласиться ли с версией Кирилла и не закруглить ли на этом общение? Сашка шмыгнул носом, с непередаваемой, прямо-таки вселенской тоской взглянул на Кира и, тут же уставившись в асфальт, произнес:
– Понимаешь, ничего личного… Мне всегда нравилось, когда ты и ребята… Я знаешь как тебя уважаю и восхищаюсь, а твоя последняя песня – вообще шедевр, я уверен…
Киру надоело слушать бессвязные реплики. Он уже догадывался, к чему все идет, однако хотел, чтобы Сашка сказал прямо.
– Кончай мямлить, – перебил он Сашку.
Тот тяжело вздохнул.
– Понимаешь, Даша против, чтобы вы пользовались моей квартирой.
– А кто у нас Даша? Она уже у тебя все к рукам прибрала и теперь распоряжается?
– Даша – моя девушка! Она меня любит! – произнес Сашка разом окрепшим голосом.
Кир с сожалением посмотрел на бывшего друга. На память пришло лицо Даши с размазанной вокруг глаз тушью и распухшим от слез носом. Значит, решила отомстить, ударив по больному? У «Королевства» отняли единственное место, где можно было свободно собираться на репетиции и квартирники. Ну что же, они обойдутся. Зла на Сашку не было. Сейчас он казался особенно жалким. Доказывать ему что-то? Рассказать про вчерашнюю сцену? Нет, напрасный труд. Все равно не поверит. Ведь видно: влюблен, а что такой мягкотелый дурак – сам виноват, сам и поплатился: Дашка его потом, без сомнения, бросит.
– Как скажешь, – согласился Кирилл, – бывай.
Он хлопнул дверью и пошел прочь по гулкому школьному коридору.
Сашка не стал его догонять.
Если день начинается плохо, можно дальше не ждать ничего хорошего. Это правило подтвердилось и на этот раз. Веронику Кир увидел после третьего урока. Она стояла среди группки девчонок и смеялась. Громко, неестественно. Ее лицо казалось чужим. Кир не сразу понял, отчего это, а потом догадался: слишком много косметики, застывший взгляд, словно она спряталась под стекло. С Никой, определенно, что-то не то. Он хотел подойти к ней и спросить, но та словно специально окружала себя девчонками. Пару раз Кир видел рядом с ней несимпатичного мрачного типа. Кажется, его звали Костиком, и он тоже учился в музыкалке.
А вечером ребята собрались в кафе, чтобы обсудить ситуацию с репетициями.
– Ну Сашка и гад! – горячился Жека, отхлебывая кофе. – Это же надо подставу такую устроить!
– Гад, – соглашался Димка, всегда активно участвовавший в жизни группы, – как же мы теперь? У меня нельзя, у Кира тоже.
– А у меня сеструха с ребенком, уж точно не до репетиций, – заметил Женя. – Но знаете, что еще? Сашка не только нас базы для репетиций лишил, это священное рогатое животное еще наш престиж снизило. Раньше у «Королевства» всегда своя территория была – для концерта да и просто посидеть-встретиться. А теперь…
Кир молча пил кофе. Что тут скажешь. Ребята возмущены, и это понятно, все, что говорит Женек – справедливо.
– Знаете что, – Димка перегнулся через стол навстречу собеседникам, – я предлагаю воздать предателю по заслугам. Пусть это… как там Жека сказал… ага, рогатое животное… не думает, что выкрутасы ему просто так с рук сойдут! Ну как тогда с Мишкой!
– А что… – Женька задумался. – Почему бы и нет. И нас размазнями не сочтут. Если мы ему сейчас все спустим, так каждый козел будет думать, что нам подлянки можно на безвозмездной основе устраивать!
Оба с ожиданием посмотрели на Кирилла. В конце концов лидер группы, пусть выскажет свое веское слово. А каким оно будет, никто не сомневался. Всем известно: Кир, звезда района, Кир Великолепный не станет никому спускать.
Но Кирилл покачал головой. Он молча допил кофе и только после этого, отставив чашку, заговорил:
– Нет, воздавать мы никому ничего не будем.
– То есть? – вспыхнул Женька. – Ты за этого Сашку еще вступаешься?
– Я за него не вступаюсь, – Кир смотрел прямо в глаза друзьям. – Он просто слабый человек, всегда поступает так, как ему легче. Даже хорошо, что мы теперь в его квартире собираться не будем. Пусть себе живет, как хочет.
– А наш престиж?
– Это не главное, – Кир улыбнулся. – Главное музыка, разве нет?
– Но репетировать-то где? – настаивал Женька.
– Да хоть на улице, – отмахнулся Кир. – Ничего, схожу в ДК, в библиотеку, где-нибудь договоримся. У нас же как раз в библиотеке концерт будет.
– Что-то ты больно добрый стал, – с сомнением покачал головой Димка. – Ой, чувствую, грядут перемены.
– Грядут, – согласился Кир. – Знать бы, какие…
Он вернулся домой.
Отец сидел в гостиной, читая газету. Мама висела в какой-то своей бухгалтерской программе.
– Папа… – Кирилл сделал шаг к креслу.
Отец с неохотой поднял на сына тяжелый взгляд:
– Слушаю.
Четко, как в суде. И Киру приходится излагать свою позицию так же однозначно и четко.
– Пап, нам нужно место для репетиций, хотя бы раз в неделю, – произнес он, глядя отцу в глаза.
Отец изумленно поднял брови.
– Кирилл, мне кажется, мы с тобой обо всем уже говорили. Твое увлечение музыкой представляется мне неуместным. Кроме того, оно отвлекает тебя от занятий, а ведь ты уже в одиннадцатом классе.
– Папа, я знаю, в каком классе я учусь. Но хочу сказать тебе, что никогда не стану адвокатом. Из меня не выйдет юриста. Понимаешь? На мой взгляд, лучше быть хорошим музыкантом, чем плохим адвокатом. Это взвешенное решение, а не юношеская блажь, как ты, видимо, думал.
Кир сказал все это на одном дыхании. Впрочем, отец и не пытался перебить его, а напротив, смотрел серьезно.
– Ну, Оль, что думаешь? – обратился он, наконец, к маме Кирилла.
Она повернулась от компьютера и улыбнулась:
– Думаю, наш сын действительно вырос, Миша.
Отец медленно сложил газету.
– Ну что же, раз решение взвешенное, не буду препятствовать. Только условие: соблюдение порядка, выполнение уроков и… все это до первой жалобы от соседей. Понял? – строго спросил он.
Понял! Кирилл радостно улыбнулся.
Победа! Он и не знал, что она может даться так легко.
Оставалось еще одно дело: деньги на профессиональную запись. Хотя нет: он только что уверял отца, что решение стать музыкантом – взрослое и взвешенное. Значит, и деньги на студию они должны заработать сами. Концертами, да хоть работой в летнем кафе или подметанием двора – как придется. Пора перестать просить. Пора начать делать что-то самому, вместо того, чтобы упиваться воображаемой славой и думать, что у него все непременно получится, но потом, когда-нибудь в нереальном будущем.
Войдя в свою комнату, Кирилл загрузил компьютер, надеясь, что Вероника одумалась и восстановила дневник. Но нет, ее страничка по-прежнему не открывалась.
«Может, я Нику чем-то обидел?» – растерянно подумал Кирилл. Он заглянул в «Отправленные». Вот последнее письмо, датированное вчерашним вечером… Но он же не писал вчера?!
Кир открыл письмо и тут же все понял.
Глава 2
Солнечный свет
ВЕРОНИКАМне было плохо. Очень плохо. Я шла домой, и меня колотила дрожь. Наверное, проходит моя «заморозка». У своего подъезда я четко осознала: лучше сейчас не показываться на глаза маме. Она и так в последние два дня смотрит подозрительно и постоянно пытается выяснить, что со мной происходит.
– Девочка, ты входишь или нет? – послышался за спиной раздраженный женский голос.
Я оглянулась. И вправду, топчусь у двери, загораживая проход полной тетеньке с сумками.
– Нет, – ответила я, отходя в сторону.
– Тебе плохо? – теперь она спрашивала уже заботливо. – Ты здесь живешь? Может, тебя проводить?
– Спасибо, мне хорошо, – на этом «хорошо» мой голос некрасиво сорвался. Чтобы не длить тягостную сцену, я пошла прочь, по пути больно стукнувшись локтем.
– Пьяная, что ли? Или укуренная? А ведь такая молодая! – укоризненно пробормотала тетенька.
Мне захотелось смеяться. Как легко взрослые придумывают всему объяснения. Если странный – значит, укуренный. Или обколотый. Наркотики, алкоголь для них реальная опасность. А остальное что, мнимо? Почему они считают, что душевные переживания не могут оказаться даже вреднее, не могут принести большую боль? Они что, и вправду совсем забыли, какими были в моем возрасте? Или только удачно притворяются?