Сжимая револьвер, Расмус помчался к мосткам на берегу. Его тошнило, но думать сейчас об этом было некогда. Он стоял, всхлипывая, и смотрел на качающиеся под ветром ветви берёз. Солнце только что поднялось над островками в море, гребни волн сверкали и переливались. Чайки проснулись. Они летали над старой деревней и кричали, как будто им тоже было страшно. Нет, им нечего было бояться. Страшно было лишь одному ему. Он так устал, что ему хотелось лечь и умереть. Но ещё ему хотелось избавиться от револьвера. С плачем он побежал по камням, ветер чуть не валил его с ног. Но всё же он добрался до пляжа уехавших в Миннесоту. Он посмотрел на револьвер с гримасой отвращения и швырнул его в сине-зелёную воду.
Едва он успел это сделать, как тут же пожалел. Ведь револьвер мог понадобиться Оскару для защиты. Но было уже поздно. Револьвер лежал на дне в рыбьем царстве, на десятиметровой глубине, и будет лежать там всегда.
Расмус потащился назад по прибрежным камням. А навстречу ему шёл Оскар. Волосы у него были взлохмачены, одежда растрёпана, рюкзак на спине, выражение лица ожесточённое и в то же время довольное. При виде Оскара Расмусу ещё сильнее захотелось плакать, но ком застрял у него в горле.
– Уходим отсюда, быстро!
– А где Лиандер?
– Лиандер прилёг вздремнуть у очага, а куда подевался Лиф?
– Я запер его в картофельном погребе, – устало ответил Расмус.
Оскар поглядел на него, широко улыбаясь:
– Да ты у меня герой! В самом деле, я вижу, ты не из трусливых.
– Ну да, я ужас как боялся, – сказал Расмус и заплакал. – Лиф скоро выберется оттуда, дверь погреба прогнила.
– А куда ты дел револьвер?
– Бросил его в море, – ответил Расмус и заплакал ещё сильнее.
Ведь теперь Оскар разозлится на него. Лиф выберется из погреба, и Оскару очень пригодился бы этот револьвер.
Но Оскар не разозлился. Он только кивнул и пошутил:
– «И так сойдёт, – сказал мужик, у которого горели волосы». Какие из нас с тобой стрелки! Однако надо поскорее убираться отсюда.
Расмус вздохнул. Идти куда-то он был не в силах, и он умоляюще посмотрел на Оскара:
– Сейчас я ничего не могу делать. Могу только спать.
Расмус свернул бумажку и отдал её Оскару.
– А где ты спрятал деньги? – спросил он.
– В потайном месте. Не спрашивай где. Пусть ты и всем героям герой, но я не хочу впутывать тебя по уши в это дело. Узнаешь в другой раз. Я написал об этом ленсману на другой бумажке, которую вложу в это письмо.
«В другой раз я узнаю это, и хлеб мне маслом намажут тоже в другой раз», – подумал Расмус.
Они лежали на пригорке за домом Крошки Сары и ждали. Оскар не хотел уходить, прежде чем узнает, что ленсман и в самом деле получил письмо. Но Крошка Сара всё не возвращалась. Её не было уже четыре часа, и Оскар начал волноваться.
– Да уж, из этих чокнутых старушонок плохие почтальоны! – сказал он. – Кто знает, что ей придёт в голову!
Но Расмусу нравилось лежать и отдыхать. Он снова поспал. Потом они немножко перекусили. Солнце грело жарко, сосны, защищавшие от ветра домишко Крошки Сары, источали запах смолы, белый кот старушки ласкался к Расмусу, мурлыкая. Всё было прекрасно.
Глядя на кота, Расмус вспомнил свой сон. Ему приснилось, что у него есть кот, только чёрный, такой же, как котёнок фру Хедберг. Он всю жизнь мечтал иметь свою собственную зверюшку, и Гуннар тоже. Они с Гуннаром часто толковали об этом. Но Гуннар говорил, что в приюте детям не разрешалось заводить никаких животных, разве что насекомых в голове. Правда, их тоже заводить не позволялось, фрёкен Хёк тут же являлась с частым гребнем.
Но этой ночью Расмусу приснился маленький чёрный котёнок, его собственный. Он кормил его селёдкой с картошкой. Такую еду кошки едят только во сне. Вспомнив, какой хорошенький был этот котёнок, Расмус рассмеялся.
– Ты чему это смеёшься? – спросил Оскар.
– Мне приснилось во сне, что мой кот на окне…
– «Мне приснилось во сне, что мой кот на окне!» – передразнил его Оскар. – Я гляжу, ты сочиняешь стихи, складно выходит.
– А ты знаешь, что ел мой кот? – спросил Расмус.
– Поди, полёвок.
– Вовсе не полёвок, а селёдку с картошкой. Он был такой хорошенький…
– Котята не едят селёдку с картошкой, – заметил Оскар.
– А мой ел.
Они помолчали немного, глядя на верхушки сосен. Расмус держал на руках кота Крошки Сары.
– «Мне приснилось во сне, что мой кот на окне…» – напел Оскар.
– «…уплетает селёдку с картошкой!..» – подхватил Расмус и весело хихикнул.
Оскар подумал немного и пропел:
с восторгом крикнул Расмус. – Оскар, да у нас получилась почти что песня.
– Это и есть песня, – ответил Оскар и, достав гармошку, стал подбирать мелодию, которую только что пропел.
Так, продолжая ждать Крошку Сару, они играли и пели без конца свою кошачью песенку:
Надо же, как легко сочинять песни! Расмус решил насочинять их много-много. Про кошек и собак, а может, даже про ягнят. Конечно, они не такие занимательные, как «Для тебя я убила дитя» или «Послушайте ужасную историю», но ведь нельзя же всё время петь про убийства! После кошмарных ночных приключений с Лифом и Лиандером он был сыт ужасными историями.
Но вот пришла Крошка Сара. Вид у неё был очень довольный.
– Ленсмана дома не было, – сказала она, кротко улыбаясь беззубым ртом. – Он куда-то отправился ловить жуликов. А мне ждать было некогда, кто знает, когда он вернётся!
– А ты всё-таки отдала письмо? – с тревогой спросил Оскар. – Кому-нибудь из полицейских?
Крошка Сара виновато покачала пушистой головой.
– А мы-то сидели здесь так долго и ждали тебя, – сказал Оскар. – Что же ты делала всё это время?
– Да я торопилась назад, – заверила их Крошка Сара. – Я только попила кофе у Фии Карл Исак. – А что, в письме было что-то важное?
Старушка стояла в клетчатом платочке на голове и в полосатом переднике и пощипывала листики чёрной смородины с куста, будто была занята делом и ей недосуг думать о письме.
Оскар вздохнул:
– Да нет, Крошка Сара, не очень важное. Вижу, ты точно попадёшь на небо.
– А я-то писал это письмо кровью сердца, – сказал Оскар позднее, по дороге к Фии Карл Исак, чтобы забрать потерянное письмо. Они были почти у цели, уже показался дом Фии у дороги, и вдруг словно из-под земли перед ними выросли двое полицейских. Это были те же самые полицейские, что и в прошлый раз.
Оскар разозлился. Таким злым Расмус его ещё не видел. И неудивительно, полицейские вели себя с ним так, словно это был не безобидный бродяга, а самый отъявленный негодяй на свете.
– Забери у него револьвер! – крикнул один.
Они оба бросились к нему и начали его обыскивать.
– Нет у меня никакого револьвера и никогда не было! – заорал на них Оскар. – Даже в детстве у меня не было пистолета-хлопушки, хотя я со слезами клянчил его у мамаши.
Их повели в контору ленсмана. Один из полицейских стал что-то писать про них на бумаге, а другой стоял и держал Оскара, будто тот собирался бежать.
Расмуса никто не держал. Да этого и не требовалось, потому что мальчик изо всех сил прижался к Оскару. Что за собачья жизнь!
Ни минуты покоя. То грабителей бойся, то ленсмана, то полицейских!
Но Оскар не боялся. Он разозлился.
– Я хочу говорить с ленсманом! – крикнул он и стукнул кулаком по столу под носом у полицейского, который сидел и писал.
– Ленсман в гостях на обеде и придёт на службу только завтра утром, – сказал державший его полицейский.
– На обеде! В гостях! – завопил Оскар. – А я, невинный, как невеста, должен стоять здесь.
– Это мы уже слышали, – сказал тот, кто писал. Его звали Бергквист, во всяком случае, так называл его второй полицейский. – Ты до того заврался, что сам веришь своим словам, – продолжал Бергквист. – Но на этот раз ты здорово влип. И хорошо, таких, как ты, нельзя оставлять на свободе.
Оскар застонал от злости, потом повернулся к полицейскому, который держал его, и спросил, указывая на Бергквиста:
– Можно мне назвать его бараньей башкой, или за это штраф?
– Будь спокоен, получишь и штраф! Давай-ка лучше успокойся и скажи, как тебя зовут, Бергквисту надо записать.
– Оскар. А тебя как звать-то?
– Меня? Андерссон, но это к делу не относится. А фамилию свою назови?
– Она тоже к делу не относится. Зови меня просто Оскаром, за это штрафа не будет.
Андерссон ухмыльнулся, видно, он был добрее того, кто писал.
А Бергквист состроил кислую мину и сказал:
– Это что ещё за тон? Изволь отвечать как положено!
– Изволь катиться подальше! – ответил Оскар и обратился к Андерссону: – Неужто мне в самом деле нельзя назвать Бергквиста бараньей башкой? Правда, что меня за это оштрафуют? А если я встречу настоящую баранью башку и назову его Бергквистом, за это меня никто не засадит?
Он громко расхохотался, наклонился над столом, посмотрел в упор в глаза Бергквисту и сказал с нажимом:
– Бергквист! Настоящий Бергквист, вот ты кто!
Бергквист побагровел и сказал Андерссону:
– Посади его во второй номер, а завтра ленсман поубавит ему спеси!
Андерссон взглянул на Расмуса:
– А что с этим делать?
И тут Бергквист сказал что-то ужасное:
– Он убежал из Вестерхаги, отвезём его назад.
Перед Расмусом разверзлась пропасть, все беды и печали мира нахлынули на него чёрной волной. Вернуться в Вестерхагу? Значит, конец всему. Да, для него жизнь кончена! Оскара он потеряет, его посадят в тюрьму. А его самого они запихают в приют, куда он ни за что не хочет. Ни за что на свете он не хочет там жить, ни за что!
Мгновение Расмус стоял, уставясь на Бергквиста широко раскрытыми, полными ужаса глазами. Но от него сочувствия ему ждать не приходилось. В отчаянии он огляделся по сторонам в поисках выхода. Ведь должен же быть какой-то выход!
В открытое окно широкой полосой врезалось солнце, полоса света падала на пол и освещала мрачную контору ленсмана. Это была золотая дорога, которая вела к свободе.
Расмус не раздумывал, не помня себя, он бросился наутёк, как зверёк, бегущий из неволи. Он слышал, как ему кричат вдогонку, но не остановился, чтобы расслышать их слова. Быстро, как молния, помчался он по пустынной улице. Накануне он ехал по ней в телеге с молочными бидонами, но теперь он этого не помнил. Мысли перемешивались у него в голове, он просто бежал под гору к маслобойне, как испуганный кролик, прыгал по нагретым солнцем булыжникам, не глядя ни вправо, ни влево. Бежал, ничего не видя, не зная, куда бежит.
Людей на улице не было. Но возле самой пивоварни сюда из переулка свернули двое. Расмус не заметил их, пока не столкнулся с ними. Он чуть было не ткнулся головой в живот одному из них. Этот человек грубо схватил его за плечи и остановил.
– Полегче на поворотах! – сказал Лиф. – С тобой-то нам и охота потолковать.