— Говорят, Букман замечательный хирург, — сказал Питер.
— Да, лучший в Голландии. Ну и что же? Забивать глотки пилюлями да полосовать ножом — на это он мастер, но и грубить тоже умеет. Сущий медведь! Не далее как в прошлом месяце он на этом самом месте обозвал меня свиньей перед тремя посетителями!
— Не может быть! — воскликнул Питер, притворяясь изумленным и негодующим.
— Да, молодой господин… свиньей, — повторил хозяин гостиницы, с обиженным видом пыхтя трубкой. — Правда, он платит мне хорошие деньги, да и посетителей в мое заведение привлекает. А не будь этого, я предпочел бы видеть его во Влейтском канале, чем пускать к себе в гостиницу.
Тут хозяин, быть может, почувствовал, что слишком откровенно разболтался с неизвестным ему юношей, а может быть, заметил улыбку, мелькнувшую на губах Питера. Так или иначе, он резко переменил тон:
— Ну, что вам еще нужно?… Ужин? Постели?
— Нет, мейнхеер, я только разыскиваю доктора Букмана.
— Так ступайте и поищите его еще. В Лейдене его нет.
Но отделаться от Питера было не так легко. Выслушав еще несколько грубостей, он все-таки добился позволения оставить записку на имя знаменитого врача или, точнее, купил у «любезного» хозяина позволение написать ее здесь, а также обещание передать ее доктору Букману, как только он приедет. Затем Питер и Якоб вернулись в «Красный лев».
Гостиница помещалась в некогда превосходном доме, где жил один богатый горожанин, но когда дом обветшал и стал разрушаться, он начал переходить из рук в руки, и наконец его купил мейнхеер Клееф. Глядя на грязные стены в трещинах, мейнхеер Клееф любил повторять: «Подправить бы его да покрасить — и во всем Лейдене не найдется такого красивого дома». В доме было шесть этажей. Первые три были равны по площади, но различной высоты. Остальные представляли собой трехэтажный чердак, расположенный под огромной высокой крышей. Этажи были один меньше другого и суживались кверху, как двусторонняя лестница-стремянка, так что у верхнего этажа потолок был двускатный.
Кровля у дома была сложена из коротких блестящих черепиц, а окна с маленькими стеклами как попало разбросаны по фасаду, без всяких претензий на симметрию. Но общая комната в нижнем этаже была гордостью и отрадой хозяина. О ней он никогда не говорил: «Подправить бы ее да покрасить», так как здесь царили истинно голландская чистота и порядок.
Давайте заглянем туда.
Представьте себе просторную комнату с голыми стенами. Пол в ней выложен плитками, и на первый взгляд кажется, будто они вырезаны из глазурованных глиняных мисок для паштета. Желтые плитки чередуются с красными, так что пол напоминает огромную шахматную доску. Представьте себе несколько деревянных стульев с высокими спинками, расставленных вдоль стен, потом — громадный глубокий камин. В камине ярко горит огонь, отражаясь в таганах из шлифованной стали. Пол у камина кафельный, стены кафельные, верхняя часть над жерлом тоже кафельная, и на ней начертано голландское изречение, а над всем этим, выше человеческого роста, — узкая каминная полка, заставленная сверкающими медными подсвечниками, огнивами для зажигания трубок и коробками с трутом. Далее вы увидите в одном углу комнаты три сосновых стола, а в другом — стенной шкаф и буфет.
Буфет набит кружками, блюдами, оловянными кувшинами с крышками, глиняными и стеклянными бутылками, а рядом с ним на высоких ножках стоит бочонок, обитый медными обручами.
Все здесь немного потускнело от дыма, но так чисто, как только могут быть чистыми вещи, вымытые мылом и протертые песком.
Теперь представьте себе двух заспанных мужчин в потрепанном платье и деревянных башмаках. Они сидят у пылающего камина, обхватив руками колени и покуривая коротенькие толстые трубки, а мейнхеер Клееф, в кожаных штанах до колен, войлочных туфлях и короткой, но очень широкой зеленой куртке, ходит туда-сюда, тяжело ступая. Затем бросьте в угол целую кучу коньков и посадите на деревянные стулья шестерых усталых, хорошо одетых мальчиков, и вы увидите общую комнату в «Красном льве» такой, какой она была вечером 6 декабря 184… года.
На ужин снова подали имбирную коврижку, а кроме нее голландскую колбасу, нарезанную ломтиками, ржаной хлеб с анисом, пикули, бутылку утрехтской воды и кофе весьма загадочного происхождения.
Мальчики так проголодались, что ели все без разбора да еще похваливали — только подавай. Бен, правда, морщился, а Якоб — тот заявил, что в жизни не ел такого вкусного ужина.
Немного посмеявшись и поболтав, ребята пересчитали свои деньги, чтобы решить спор, возникший по поводу расходов. Потом капитан повел отряд в спальню, а впереди, как вожак следопытов, шел какой-то засаленный мальчишка с коньками и подсвечником в руках вместо топора.
Один из подозрительных мужчин, сидевших у камина, подошел, волоча ноги, к буфету и потребовал себе кружку пива как раз в ту минуту, когда Людвиг, замыкавший шествие, выходил из комнаты.
— Не нравятся мне глаза этого малого, — шепнул он Карлу. — Он смахивает на пирата или что-то в этом роде.
— А может, на твою бабушку? — презрительно бросил Карл, совсем сонный.
Людвиг рассмеялся, но ему было не по себе.
— Бабушка не бабушка, — прошептал он, — а все-таки вид у него совсем как у одного из пленников на картине «Вутсполен».
— Вздор! — язвительно усмехнулся Карл. — Так я и знал! Эта картина выбила тебя из колеи. Вглядись получше — может, парнишка со свечкой смахивает на другого злодея?
— Вовсе нет, у него честная физиономия. Но знаешь, Карл, это и впрямь страшная картина.
— Хм! Что ж ты так долго глазел на нее?
— Не мог оторваться.
Тут мальчики подошли к «прекрасной комнате с тремя кроватями». У дверей их встретила коренастая девушка с длинными сережками в ушах. Она сделала мальчикам реверанс и ушла. В руках она несла что-то вроде сковороды с длинной ручкой и крышкой.
— Вот это приятно видеть! — сказал ван Моунен Бену.
— Что именно?
— Грелку! В ней насыпана горячая зола: девочка согревала ею наши постели.
— Ага! Значит, это грелка. Так! Ну что ж, я ей очень благодарен, — отозвался Бен и больше не вымолвил ни слова — так одолевал его сон.
Между тем Людвиг все еще говорил о картине, которая произвела на него такое сильное впечатление. Он видел ее во время прогулки в витрине одного магазина. На этой картине, плохо написанной, были изображены двое мужчин, связанных друг с другом спина к спине и стоявших на борту корабля в толпе моряков, которые готовились бросить связанных в море. Этот способ казни пленников назывался «вутсполен», то есть «омовение ног». Так голландцы казнили пиратов в Дюнкерке в 1605 году, а испанцы — голландцев во время страшной резни, последовавшей за осадой Хаарлема. Как ни плохо была написана картина, но выражение лица у пиратов было передано хорошо. Мрачные, доведенные до отчаяния пленники все же казались такими жестокими и злобными, что Людвиг при виде их в столь беспомощном положении был втайне доволен. Может быть, он и позабыл бы про эту картину, если б не подозрительный человек, сидевший у камина. И теперь, по-ребячески дурачась, Людвиг с ужимками бросился в постель, уповая на то, что «вутсполен» ему не приснится.
Комната была холодная, неуютная и напоминала опустевшую больничную палату; в блестящей кафельной печке только что развели огонь, но он, казалось, сам дрожал от холода, стараясь разогреться. Окна с затейливым частым переплетом не были завешены, и стекла их поблескивали при лунном свете, а холодный навощенный пол казался глыбой желтого льда. Три стула с тростниковыми сиденьями стояли у стен, чередуясь с тремя узкими деревянными кроватями. Во всякое другое время мальчики ни за что не согласились бы спать по двое, да еще на таких узких ложах, но в этот вечер их не пугала никакая теснота, и они жаждали только одного — уложить свои истомленные тела на перины, пышно вздымавшиеся на кроватях.
Если бы мальчики были сейчас не в Голландии, а в Германии, они, вероятно, покрылись бы другой периной, набитой пухом или перьями. Но в те времена лишь богатые или чудаковатые голландцы позволяли себе такую роскошь.
Людвиг, как мы уже знаем, еще не совсем утратил желание порезвиться, но остальные мальчики после двух-трех слабых попыток кидаться подушками улеглись спать в высшей степени чинно. Ничто так не смиряет мальчиков, как усталость.
— Спокойной ночи, ребята! — прозвучал из-под одеяла голос Питера.
— Спокойной ночи! — откликнулись все, кроме Якоба, который уже храпел с капитаном.
— Слушайте, вы! — крикнул Карл немного погодя. — Не вздумайте чихнуть кто-нибудь, а то Людвиг и так перепуган до смерти!
— Вовсе нет, — возразил Людвиг вполголоса.
Вслед за тем возникла короткая перебранка шепотом, и последнее слово в ней осталось за Карлом.
— Вот я… — сказал он, — я не знаю, что значит страх. А ты, Людвиг, форменный трусишка.
Людвиг проворчал что-то сонным голосом, но больше возражать не стал.
Было уже около полуночи. Огонь в печке все дрожал и дрожал, пока не угас, а вместо его отблесков на пол легли квадратики лунного света и медленно, очень медленно поползли по комнате. Кроме них двигалось еще что-то, но ребята ничего не видели. Спящие мальчики — плохая стража.
В начале ночи Якоб Поот постепенно, но упорно поворачивался на другой бок вместе со всеми своими одеялами. Теперь он лежал, похожий на куколку бабочки-великанши, рядом с полузамерзшим Питером, которому, естественно, снилось, что он стремглав скатывается на коньках с каких-то отчаянно холодных и мрачных айсбергов в стране снов.
Кроме лунного света что-то еще двигалось по голому натертому полу — двигалось не так бесшумно, но почти так же медленно.
Проснись, Людвиг! Пират перед казнью воплощается в жизнь.
Нет, Людвиг не просыпается, он только стонет во сне.
Неужели этих стонов не слышит Карл, храбрый, бесстрашный Карл!
Нет, Карл видит во сне конькобежные состязания.
А Якоб? Ван Моунен? Бен?
Нет! Им тоже снятся состязания и… Катринка; она поет, смеясь и обгоняя их. Время от времени до них доносятся волны звуков, исходящие от огромного органа.
А что-то все движется, медленно-медленно…
Питер! Капитан Питер, опасность близка!
Питер не слышал зова, но во сне он скатился по тысячефутовому склону с одного айсберга к подножию другого, и толчок разбудил его.
Ой как холодно! Не надеясь на успех, он все-таки с силой дернул «куколку» — Якоба. Тщетно! Простыня, одеяло и покрывало туго спеленали бесчувственное тело его соседа. Питер сонно посмотрел на окно.
«Светлая лунная ночь, — подумал он. — Завтра будет прекрасная погода… Постой! Это что такое?»
Он увидел какой-то движущийся предмет, вернее, просто что-то черное, что скорчилось на полу и замерло на месте, когда Питер пошевелился.
Питер молча смотрел.
Вскоре предмет снова стал придвигаться, все ближе и ближе… Это был человек, и он полз на четвереньках!
Первым побуждением капитана было позвать товарищей, но он помедлил, чтобы обдумать положение.
Человек держал в руке блестящий нож. Это было страшно, но Питер хорошо владел собой. Когда голова человека повертывалась в его сторону, мальчик закрывал глаза, притворяясь спящим, но когда человек отворачивался, капитан следил за ним во все глаза.
Все ближе, ближе подползал грабитель… Теперь спина его была совсем близко от Питера. Нож он тихонько положил на пол и осторожно протянул вперед руку, чтобы стащить одежду со стула у кровати капитана… Началось!
Теперь наступил черед Питера! Задерживая дыхание, он вскочил и, собрав все силы, прыгнул на спину грабителю, ошеломив его этим толчком. Схватить нож было делом одной секунды. Грабитель отбивался, но Питер уже сидел верхом на распростертом теле.
— Только пошевельнись! — крикнул храбрый юноша, стараясь изо всех сил придать грозный тон своему голосу. — Сдвинься хоть на дюйм, и я воткну тебе нож в шею!… Ребята! Ребята! Просыпайтесь! — крикнул он, пригибая к полу черноволосую голову и держа нож наготове. — Помогите! Я поймал его! Поймал!
«Куколка» перевернулась на другой бок, но не откликнулась.
— Вставайте, ребята! — кричал Питер, не шевелясь. — Людвиг! Ламберт! Гром и молния! Умерли вы все, что ли?
Умерли? Ну нет! Ван Моунен и Бен в ту же секунду соскочили с кровати.
— А? Что такое? — крикнули они.
— Я тут грабителя поймал, — спокойно ответил Питер. — Лежи смирно, негодяй, не то я тебе голову отрежу!… Вот что, ребята, срежьте веревки с вашей кровати… времени у вас хватит… Попробуй он шевельнуться — убью!
Питер чувствовал себя так уверенно, словно он весил тысячу фунтов. Да и было отчего, ведь в руке он держал нож. Человек рычал и ругался, но не смел и пальцем пошевельнуть.
Тем временем встал и Людвиг. В кармане штанов у него лежала его гордость — огромный складной нож. Теперь он пригодился. Мальчики вмиг сдвинули постель на пол. Рама кровати была вдоль и поперек оплетена веревкой.
— Я срежу ее! — крикнул Людвиг, перепиливая ножом веревку возле узла. — Держи его крепче, Пит!
— Не беспокойся, — ответил капитан, для острастки кольнув грабителя ножом.
Спустя минуту мальчики принялись расплетать веревку, стараясь изо всех сил. Наконец она расплелась и оказалась крепкой и длинной.
— Ну, ребята, — приказал капитан, — теперь поднимите руки этого подлеца! Заложите их ему за спину!… Так… Простите, что я вам мешаю… Вяжите покрепче!
— Да и ноги связать негодяю! — кричали мальчики в величайшем возбуждении, завязывая узел за узлом и затягивая их изо всех сил.
Пленник сбавил тон.
— Ох… ох!… — стонал он. — Пощадите бедного больного человека!… Я просто лунатик и ходил во сне.
— Вот как! — проворчал Ламберт, затягивая веревку еще крепче. — Ты спал, да? Ну так мы тебя разбудим!
Человек пробормотал сквозь зубы свирепое ругательство, потом крикнул жалобным голосом:
— Развяжите меня, добрые молодые господа! Дома у меня пятеро маленьких детей. Именем святого Бавона клянусь дать вам каждому по монете в десять гульденов, только отпустите меня!
— Ха-ха-ха! — засмеялся Питер.
— Ха-ха-ха! — расхохотались остальные.
Тут посыпались угрозы, такие угрозы, что Людвиг даже вздрогнул, не перестав, однако, связывать грабителя и затягивать узлы с удвоенной энергией.
— Замолчи, мейнхеер громила! — сказал ван Моунен предостерегающим тоном. — Нож у самой твоей глотки. Попробуй только рассердить капитана — посмотрим, что из этого получится!
Грабитель послушался и погрузился в мрачное молчание.
В эту минуту «куколка» на кровати шевельнулась и села.
— Что случилось? — спросил Якоб, не открывая глаз.
— «Что случилось»! — передразнил его Людвиг, дрожа и смеясь. — Вставай, Якоб! Вот тебе подходящая работа: ступай посиди на спине у этого малого, пока мы оденемся, а то мы чуть не замерзли до смерти.
— Какого малого? Дондер! — спросил опять Якоб.
— Ура в честь Поота! — крикнули мальчики в один голос, когда Якоб, соскользнув с кровати вместе с одеялом, простыней и всем прочим, с одного взгляда разобрался во всем и тяжело уселся рядом с Питером на спине грабителя.
Вот когда пленник застонал!
— Не стоит больше оставлять его на полу, ребята, — сказал Питер, вставая, и наклонился, чтобы вытащить у грабителя пистолет из-за кушака. — Я вот уже минут десять слежу за этой опасной игрушкой. Курок взведен, и пистолет мог выстрелить от малейшего движения. Теперь опасность миновала. Мне нужно одеться. Мы с тобой, Ламберт, сходим за полицией… Я и не чувствовал, как холодно!
— А где Карл? — спросил кто-то из мальчиков.
Все переглянулись. Карла среди них не было.
— Ох! — крикнул Людвиг, наконец-то испугавшись не на шутку. — Да где же он? Может, он подрался с грабителем и убит?
— Ну нет, — ответил Питер, спокойно застегивая свою толстую куртку. — Посмотрите-ка лучше под кроватями.
Мальчики заглянули под кровати. Но Карла не было и там.
Тут они услышали шум на лестнице. Бен бросился отворять дверь. В комнату, чуть не споткнувшись, ввалился хозяин, вооруженный большим старинным мушкетом. За ним следовали двое или трое постояльцев, потом хозяйская дочь со сковородкой в одной руке и свечкой в другой, а сзади нее доблестный Карл — бледный и перепуганный.