Глава VIII. Ты слишком рано меня разбудила!
Когда после вечерней молитвы Эстер пришла в свою комнату, она обнаружила, что уже не является здесь единовластной хозяйкой. В одном углу валялся чулок, в другом – грязная туфля. На подушке, окруженная целой гривой рыжих волос, располагалась круглая, с веснушками, физиономия – и громко храпела.
Эстер остановилась в растерянности:
– Какой ужас! Она храпит. Я не смогу здесь спать!
Она стояла неподвижно и с комическим ужасом смотрела на это новое испытание. В довершение ко всему, новоприбывшая спала на ее постели. Полуоткрыв глаза, незнакомка тягучим голосом, несколько в нос, спросила:
– Ты моя новая соседка?
– Да, к сожалению.
– Пожалуйста, не жалей, милое создание. Сожалеть тут решительно не о чем. Я перестану храпеть, как только повернусь на бок. Но сначала я всегда лежу на спине – и храплю. О, не принуждай меня открывать глаза; мне вовсе не любопытно тебя видеть. У тебя такой грубый голос. Ничего, скоро ты ко мне привыкнешь.
Этти попыталась установить дистанцию и подчеркнуто холодно произнесла:
– Вы лежите на моей постели. Не угодно ли вам перелечь на свою?
– Ах, нет, мне здесь больше нравится. Я раньше на этой кровати спала. Комод я тоже переменила, надеюсь, тебе все равно. Пожалуйста, выставь мои грязные туфли за дверь и повесь чулки на спинку кровати. Я совсем позабыла о них и потеряю балл в поведении, если мисс Дейнсбери вздумает зайти. Спокойной ночи. Я поворачиваюсь на бок, больше храпеть не буду.
Круглое лицо теперь было видно в профиль. Эстер, зная, что мисс Дейнсбери непременно придет, чтобы посмотреть, потушены ли свечи, поспешила скорее лечь в постель. Что-то побудило ее, однако, исполнить просьбу соседки. Брезгливо, едва прикасаясь двумя пальцами, она взяла грязные туфли и выставила их за дверь.
Эту ночь Эстер спала лучше, и несносный звонок утром уже не испугал ее. Горничная пришла как обычно, принесла два кувшина теплой воды и зажгла свечи.
– Вы проснулись, мисс? – спросила она Эстер.
– Проснулась, – ответила Эстер почти весело.
– Прекрасно. Теперь мне надо разбудить мисс Драммонд, и это нелегкая задача. Если вам не трудно, мисс, окликайте ее, когда будете одеваться; то есть, это в том случае, если мне не удастся ее разбудить сразу.
Горничная подошла к кровати, где рыжеволосая девица лежала на спине и храпела.
– Мисс Драммонд, проснитесь. Уже половина седьмого. Пора вставать. Я принесла вам теплой воды.
– А? Что? Не надоедайте мне, Энн, я не буду сегодня ездить верхом. Подите прочь.
Все это новенькая говорила в полусне, а потом, засыпая окончательно, начала нести какую-то чепуху о собаках и лошадях.
– Я не лошадь, не собака и не Энн, – проговорила горничная с раздражением. – Вставайте, мисс. Право, я в жизни не видывала такой сони.
– Не надоедай мне! – мисс Драммонд повернулась к стене и захрапела громче прежнего.
– Ничего не поделаешь! – заметила горничная Элис, разводя руками. – Не удивляйтесь, мисс. Ведь каждое утро такая история. Из-за этого у нее никогда нет хорошего балла. Сейчас увидите, что будет.
Горничная взяла губку, обмакнула ее в холодную воду и выжала на лицо спящей. Средство подействовало. Соседка Этти раскрыла свои бесцветные глаза и спокойно проговорила:
– Благодарю вас, Элис, стало быть, я опять здесь, в этой противной школе.
– Спустите ноги, мисс Драммонд, иначе вы опять заснете. Теперь надо поскорее одеваться, чтобы не опоздать.
Эстер от души повеселилась во время необычной процедуры пробуждения. Она была уже почти одета, а соседка сидела на краю постели и смотрела на нее заспанными глазами.
– Так ты моя новая подруга? Вот оно что! Как тебя зовут?
– Эстер Торнтон, – ответила Этти с достоинством.
– А меня Сьюзен Драммонд. Можешь звать меня Сьюзи, если хочешь.
Эстер промолчала, а мисс Драммонд продолжала сидеть, покачиваясь.
– Вы бы лучше одевались, – решилась заметить Эстер, которой показалось, что удивительное создание заснет даже сидя.
Мисс Драммонд встрепенулась.
– Одеваться? Да-да, милое создание. Будь ангелом, подай мне платье.
– Где оно? – сердито спросила Эстер, которая вовсе не расположена была исполнять должность горничной.
– Вон там, на стуле, в этой грандиозной куче. Наверху плед. Ну, брось его мне! Я уж как-нибудь справлюсь.
Мисс Драммонд кое-как оделась. Даже после этого вид у нее был настолько непривлекательный, что Этти невольно осмотрелась, сравнивая себя с нею.
– Ну, наконец-то. Уф! – проговорила мисс Драммонд. – Какая скука одеваться. Одно утешение, что в часовне тепло. Я постараюсь спрятаться за кого-нибудь повыше ростом и назеваться всласть. И почему это людям не позволяют хорошенько выспаться? Не правда ли, странно?
Эстер надевала в это время чистый воротничок. Мисс Драммонд лениво следила за нею.
– Ах, ты мой кролик! – воскликнула она.
– Почему это я кролик? – сердито спросила Эстер.
– Потому, душечка, что ты на него похожа. Не сердись, моя радость. На Сьюзи Драммонд никто не сердится. Скажи-ка лучше, что было вчера на завтрак?
– Я не помню.
– Не помню! Скажите, пожалуйста! Не камешки ли с маслом? Скажи, по крайней мере, были ли яйца свежи, а кофе достаточно крепок? А масло? Первого или второго сорта? Завтрак для меня очень важен.
Эстер пыталась держаться отчужденно:
– Сегодня вы сами увидите, достаточно ли хорош для вас завтрак. Для меня он был хорош, но я не помню, что ела.
– О Боже! Она таки с душком, соседка-то моя. Попробовать разве, не смягчит ли ее шоколадная тянучка?
– Пожалуйста, не разговаривайте, я буду молиться, – сказала Эстер.
Встав на колени, она старалась сосредоточиться, прося у Бога помощи на текущий день. Как ни коротка была молитва, но она ободрила и успокоила девочку.
Прозвонили к молитве, и воспитанницы собрались в часовне. Все приветливо раскланивались с мисс Драммонд, у которой карманы как-то странно оттопыривались. Эстер с облегчением отметила, что ее соседка оказалась в другом классе, да и в столовой сидела поодаль.
После завтрака Эстер не сочла нужным примкнуть к какой-нибудь компании. Во время перемены она поудобнее устроилась в кресле и принялась читать. Вдруг целый поток леденцов посыпался ей на голову, на шею и на колени. Она с досадой вскочила, а Сьюзи Драммонд тотчас же плюхнулась на ее место.
– Спасибо, душечка, – проговорила она своим тягучим голосом. – Кушай леденцы и смотри на меня. Я сейчас засну. Толкни меня, когда покажется мисс Дейнсбери. О, фуй, маленький кролик! Не будь такой надутой. Соси леденцы – они смягчат выражение твоей рожицы.
С последними словами мисс Драммонд заснула.
Глава IX. Труды и забавы
Прошло несколько дней, и Эстер понемножку привыкла к школьной жизни. Она освоилась со школьными порядками и приобрела если не любовь, то уважение своих новых подруг. Она прилежно училась, делала большие успехи во французском языке и вообще оказалась способной; учителя и учительницы ее хвалили. Пробыв в «Лавандовом доме» две недели, Эстер стала находить, что сестры Брюс были правы, говоря, что школа – приятное место для некоторых девушек. Только не для нее, конечно. Она была слишком застенчива и необщительна, чтобы сближаться с подругами. Все их интересы были ей чужды. Она не умела приспосабливаться к обстоятельствам, не понимала наслаждения обмениваться мыслями и одолжениями, не могла пропустить без внимания насмешливый взгляд или необдуманное слово. Все, что касалось уроков, она исполняла добросовестно; но в самом труднейшем уроке – выработке характера, для которого общество товарищей дает так много материала, – Эстер не делала ни малейших успехов. День ото дня она все более замыкалась в себя, избегая общества подруг, насколько возможно. Одна Сесиль Темпл ей искренне нравилась, и с ней Этти охотно разговаривала.
У миссис Виллис были собственные приемы воспитания, выработанные долгим опытом. Она применяла их в течение тридцати лет, и ни разу ей не приходилось жалеть об этом. Ее школа давала воспитанницам больше свободы, чем другие подобные учреждения. Девочкам позволялось болтать в спальнях, во время перемен за ними никто не следил, их писем не читали. Только ежемесячные официальные письма к родственникам начальница просматривала. Когда кто-то выражал удивление по поводу свободы, которой пользовались ученицы, миссис Виллис отвечала:
– Я убедилась, что гораздо лучше доверять воспитанницам. Если какая-нибудь девочка злоупотребит моим доверием, я попрошу родителей забрать ее и поместить в более строгую школу.
Способствовали такому воспитанию и те полчаса, которые директриса уделяла нуждающимся в откровенной беседе. В эти минуты миссис Виллис оставляла роль воспитательницы и становилась матерью. Она не бранила строптивых учениц, а лишь уговаривала их и убеждала. Если это не помогало, она прибегала к последнему средству: приглашался викарий. С девушкой, которая оставалась невосприимчивой к нежному материнскому внушению, должен был поговорить духовный отец. Но к такой мере прибегали редко.
– Ваше влияние должно быть господствующим, – говорил господин Эверад. – В исключительных случаях я поддержу вас, но, кроме вечерних молитв, моих уроков и воскресных проповедей, я не желал бы вмешиваться в ваши дела. Девочкам гораздо лучше иметь дело с вами.
Так думали и сами воспитанницы. Поэтому, когда начальнице приходилось раз или два в году приглашать для увещеваний викария, все пребывали в крайне подавленном состоянии и говорили об этом событии с нескрываемым ужасом.
Миссис Виллис делала все возможное, чтобы ее воспитанницы были счастливы и довольны. С этой целью и были устроены «уголки» в рекреационной зале.
– Для старших девушек нет большего удовольствия, как иметь собственный «уголок», – говорила она, – где каждая из них – полная хозяйка. Никто не смеет войти туда без ее приглашения. «Уголок» этот она может убрать по своему вкусу, разместить там все свои сокровища. Словом, этот «уголок» должен составлять как бы часть ее родного дома.
В рекреационной зале можно было устроить только двадцать «уголков», и заслужить их было нелегко. Высоких баллов по отдельным предметам было недостаточно, много зависело и от поведения. Мало того, нужно было отличиться чем-нибудь особенным. Определенных правил для этого не существовало. Миссис Виллис лично назначала «уголки», ее выбор нередко удивлял и самих избранных.
Получить «уголок» было трудно, но еще сложнее было его удержать. На это у начальницы тоже были собственные взгляды. Во время перерыва девочки иногда видели, как какая-нибудь «гостиная» очищалась от всех украшений, вещи уносились – и одна только провинившаяся знала причину такой перемены. Энни Форест за четыре года пребывания в школе, владела «уголком» в течение одного-единственного месяца. Она получила его в награду за самоотверженный поступок. Одна из младших воспитанниц однажды случайно подожгла свой передник. Старших поблизости не было, и девочки с криком побежали за помощью. Только Энни не растерялась и руками потушила огонь. Малышка была спасена, а Энни пролежала целую неделю в лазарете. Когда она вернулась в класс, ее встретили как героиню. Миссис Виллис поцеловала ее и наградила прехорошеньким «уголком», которым Энни владела не больше месяца.
Все воспитанницы «Лавандового дома» помнили это счастливое время. Свою гостиную Энни оформила в японском вкусе, так, как ей нравилось. В этом маленьком пространстве совершались всевозможные проказы, здесь был центр самого шумного веселья. Толпы девочек постоянно вертелись около него, надеясь на приглашение. Избранных Энни угощала чаем из японского сервиза. Нечего и говорить, что внутри «уголка» царил полнейший хаос. Все кончилось, когда однажды Энни до того расшалилась, что опрокинула столик с японским прибором: посуда разбилась вдребезги, а чай и молоко пролились на пол. В этот же вечер миссис Виллис послала за Энни. От директрисы девочка вернулась с заплаканными глазами.
– Ну, мои дорогие, – объявила она подругам, – я не сумела достойно управлять своим царством, за что и была свергнута с престола. Увы, задача оказалась мне не по силам.
На другой день «уголок» был передан другой собственнице.
Воскресенья в «Лавандовом доме» считались самыми тоскливыми днями; но миссис Виллис, заботившаяся о том, чтобы ее ученицы не скучали, нашла средство и эти дни сделать приятными. Она целый день проводила с воспитанницами и была такой, как в вечерние получасы: простой, неофициальной – словом, доброй матерью. В эти дни она никого не бранила и не наказывала. Начальница обыкновенно усаживалась в кресло, малыши окружали ее, а старшие толпились неподалеку.
От милого и приветливого лица словно исходили лучи, согревавшие девочек. Директриса казалась воспитанницам олицетворением богини милосердия. Ее присутствия было достаточно, чтобы скучный праздник показался веселым. Только дети с дурными наклонностями продолжали дуться и выказывать недовольство.
Миссис Виллис обладала особенным умением направлять своих воспитанниц и пробуждать их энергию. В воскресенье не было ни уроков, ни наказаний. Девочки писали письма, читали, бродили по дому. Все двери были открыты, в том числе и личные апартаменты начальницы. Все предоставлялось в их распоряжение. Если погода была хорошей, воспитанницы ходили в церковь. В дождливые дни мистер Эверад служил в часовне.
Самым приятным был воскресный вечер, его старшие девочки проводили в гостиной миссис Виллис. Директриса много рассказывала и потом пела. В свои шестьдесят лет она сохранила чудный голос. Когда Этти в первый раз услышала ее пение, она не могла удержаться от слез. Только двое видели эти слезы – начальница и Энни Форест. Миссис Виллис приласкала девочку и шепнула ей несколько ободряющих слов. Энни Форест ничего не сказала, но подумала, что у новенькой, пожалуй, есть сердце, хотя она и смотрит букой.
Вечером директриса лично обходила все кроватки, целовала своих питомиц и благословляла на труд грядущей недели. Не раз эта материнская ласка пробуждала самые лучшие намерения, и если не все они тотчас же выполнялись, то доброе семя было все-таки брошено и в конце концов приносило плоды.
Глава X. Разные разности
Впечатлительная и бурная Энни Форест, вне всякого сомнения, была любимицей школы. Она вечно попадала в разные переделки, тотчас же раскаивалась, но природа брала свое, и добрые ее намерения снова разлетались в прах. При всем том Энни была такая хорошенькая, такая милая, добрая, остроумная, веселая, что мало кто мог устоять против ее неотразимой привлекательности. Малыши просто обожали ее; девочки восхищались ее блестящими качествами, не замечая слабостей. Девушки постарше и поблагоразумнее старались ее сдерживать, но это не мешало им поддаваться ее обаянию, как и всем остальным.
Только Эстер не находила в Энни ничего привлекательного. Сразу же определив ее как дурно воспитанную девочку и немало подивившись ее несомненной популярности, она вздернула носик и решила, что такая мисс Форест не будет иметь на нее влияния.
Для своих двенадцати лет Эстер была очень наблюдательна и вдумчива. Не поддавшись чарам маленькой волшебницы, она видела ее недостатки яснее, чем другие. У блестящей, очаровательной Энни их было множество. Она была легкомысленна и непостоянна. Обладая горячим сердцем, своими необдуманными поступками она часто вовлекала в беду даже тех, кого очень любила. Энни обожала миссис Виллис и почитала ее выше всех на свете. Бывали минуты, когда она до того увлекалась, что страстно желала иметь возможность пожертвовать ради нее жизнью. Однажды во время болезни начальницы Энни просидела всю ночь на площадке около ее двери и сама сильно простудилась. Никакими силами девочку не могли увести с ее поста, пока ей не позволили наконец взглянуть на директрису, чтобы убедиться, что та вне опасности.