Тут мимо проходила директор школы Анна Егоровна в большой шляпе. И в нее апельсин угодил. Хорошо еще, только по шляпе попало. Шляпа улетела, а Анна Егоровна собрала собрание школьников. И говорит:
– Я ничего не понимаю. Объясните мне, пожалуйста, что случилось.
И Моте пришлось все рассказать про надпись.
– Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – засмеялась Анна Егоровна. – Да это же чепуха. То есть ерунда по-научному. Вот что. Уроки отменяются. Берем тряпки, ведра и едем в Москву смывать с забора эту глупую и вредную ерунду.
Приехали, нашли забор, стали стирать и смывать. А буквы не стираются. И не смываются. Тогда позвали знаменитого профессора Пяткина. Он посмотрел на буквы, потом потрогал и даже понюхал. И говорит:
– Это не простая ерунда. Это ерунда на постном масле. А постное масло очень плохо отмывается, надо позвать пожарных, чтобы они смыли эту ерунду своей особенной пеной.
Пожарные приехали и быстро-быстро смыли эту глупую ерунду. Забор стал чистый. А тут мимо как раз проходила художница Женя Чижик со своими красками и кисточками. И на чистом заборе она нарисовала портреты Моти, Васи, Данилы, Анисьи, Феофании, Анны Егоровны и профессора Пяткина. Потому что на заборах вместо ерунды на постном масле должны красоваться портреты всяких хороших людей.
Теперь Мотя совсем не читает, что на заборах написано. И сама не пишет. Ведь то, что написано на заборе, или просто обыкновенная ерунда, или ерунда на постном масле.
Важная главность
Жила-была принцесса по фамилии Картошкина. Ведь и у принцесс бывают фамилии. А звали ее Катя.
Однажды принцесса и ее папа-царь переехали на новую квартиру. И принцесса пошла в новую школу. А сменную обувь забыла. Учительница увидела, что она прямо в сапожках в класс пришла, и говорит:
– А голову ты дома не забыла? Бестолковая!
«Ух ты, злющая какая!» – подумала принцесса и уселась подальше, на самую последнюю парту.
Никто и не догадался, что она принцесса. Потому что на фотографиях в газетах она непохоже получалась. А важничать она не любила и никому не говорила, что она царская дочка. Сидит принцесса на последней парте. А учительница все ругается:
– Кто «лыжи» через два «ы» написал? Репкин?! Безмозглый! Кто там шуршит? Не шуршать!
И журналом изо всех сил по столу – ба-бах. Одна маленькая девочка даже заплакала с перепугу.
«Да, – думает принцесса. – Ничего себе...»
За ужином из гречневой каши и винегрета папа-царь спрашивает:
– Ну как, доченька, в новой школе?
Принцесса ему все про учительницу рассказала. Царь загрустил, а потом говорит:
– Ладно, что-нибудь придумаем.
Утром на уроке математики учительница вдруг ка-ак закричит:
– Барбосов! Что у тебя во рту? Конфета? Ах, негодный, паршивый мальчишка! Вон из класса!
И тут самая маленькая девочка встает и говорит:
– Дорогая учительница, вы что, сегодня газет не читали?
И газету показывает. А там написано:
Приказ очень важной главности (для сердитых учителей)
Кто так обзывается, тот сам так называется!
И подпись: ЦАРЬ.
– Значит, я теперь называюсь «бестолковая», «безмозглая», «негодная» и «паршивая»? – растерялась учительница.
Ей стало очень обидно. До того обидно, что она ушла из школы и сделалась капитаном дальнего плавания. И уплыла далеко-далеко.
А в школу пришел новый учитель – веселый, добрый и рыжий. Все стали прилежно учиться и радоваться, что царь такой умный и хороший.
А Катя Картошкина все равно никому не сказала, что царь – ее папа и что она принцесса. Так ведь интереснее!
Грустный троллейбус
Принцесса Катя Картошкина встретила в переулке Троллейбус. У него было ужасно грустное лицо.
– Троллейбус, – тихо спросила Катя, – ты чего такой грустный?
– Устал я, – сказал Троллейбус человеческим, но очень толстым голосом. – Целый день вози всех, вози. А они набьются вовнутрь, пихаются, ногами по дверям стучат. И ругаются еще, что я медленный.
– А я-то думала, что троллейбусы – железные машины и ничего не чувствуют, – удивилась Катя.
– Мы не машины, нет, – сказал Троллейбус. – Мы дальние родственники слонов и бегемотов. Нам тесно в городе. Мы должны пастись на лугу у реки...
Принцесса Катя Картошкина погладила Троллейбус, и он сказал:
– А ты совсем не воображала, хоть и принцесса.
– Откуда ты знаешь, что я принцесса?
– Фотографии в газете видел.
– Я на фотографиях непохоже выхожу, – сказала Катя. – А корону на улицу не надеваю, а то она у меня с головы сваливается. Ты не грусти, пожалуйста, – и Катя еще раз погладила Троллейбус на прощание.
– Надо что-то делать, папочка, – сказала Катя вечером царю. – Нельзя же бедные троллейбусы мучить.
– Что-нибудь придумаем, – ответил царь.
Утром Катя Картошкина проснулась от велосипедных звонков. По городу носились велосипеды.
Старушки ездили на больших трехколесных, со специальными корзинками для собачонок.
Мальчишки носились на гоночных. Тетеньки на очень красивых, разноцветных, с фонариками. Дяденьки – на больших черных с телевизорами и антеннами.
А троллейбусы вереницей ушли из города и стали жить на лугу у реки. Они грелись на солнце и слушали, как поют птицы. Всякие лесные звери прятались в троллейбусах от дождя.
Троллейбусы решили, что скоро опять придут в город. Но не чтобы всех возить, а просто так, в гости.
Лысая зеленая макака
Когда я была маленькая, со мной в одном классе учился мальчик по прозвищу Виник. Потому что его фамилия была Винокуров. Он был чудной. С приветом. Притом с большим. С огромным приветищем. Когда мы обучались еще в детском саду (а мы с Виником жили в соседних домах и ходили в один детский сад), на обед дали вареную курицу, и Виник помазал ее зеленкой, чтобы курице не больно было, когда ее едят.
В школу Виник ходил довольно редко, и мы всегда очень радовались, когда он появлялся. Раз Виник пришел, значит, обязательно что-нибудь отчебучит.
И вот однажды, классе в четвертом, шел урок английского. Нашей любимой Ларисы Николаевны не было, и ее заменяла одна довольно вредная тетка. Она нас совершенно замучила, к тому же задразнила и заобзывала. Шел не урок английского, а какое-то мученье. Но посреди этого мученья кто-то из учителей заглянул в наш класс и позвал ее. Мучительница зыркнула на нас грозно, велела сделать пять упражнений, рявкнула, треснула журналом по столу, чтобы мы вели себя тихо, и ушла.
Нам тут же так весело стало, так хорошо. Мы стали разговаривать обо всем на свете.
– Хорошо бы, – сказал Димон, – завести такого какого-нибудь ученого зверька, вроде хомячка или морской свинки, и надрессировать его, чтобы он ночью, пока мама спит, выпалывал у нее из косы седые волосы. Вот как сорняки на огороде. А то она каждое утро причесывается, видит, что у нее есть седые волосы, и очень огорчается...
– Ты лучше учись хорошо, – посоветовала отличница Смирнова. – И седых волос у мамы будет меньше...
– А у моей мамы зато во какие мускулы, – похвастался Лукьянов.
– А у моей бабушки зато тройной подбородок, – не отстала Вера и напыжилась вся, чтобы показать, но у нее не очень получилось.
– Зато мой папа, – воображалистым голосом начал Макс, – такой умный и красивый, что у него целых четыре жены. И все они очень дружат с мамой и со мной, дарят подарки и шлют открытки к праздникам...
Так мы сидели и болтали, мучительница все не шла и не шла, в конце концов нам даже надоело болтать, и Настя сказала:
– А теперь давайте молчать!
– Точно! – обрадовался Макс. – Кто первый заговорит, тот лысая макака!
А Виник придумал:
– Лучше, кто первый войдет!
– Кто первый войдет или заговорит, тот – лысая зеленая макака! – решили все и стали молчать. Тишина.
И тут входит учительница и сразу, с порога, произносит любимое учительское слово:
– ТАК!!!
Мы изо всех сил старались не смеяться, но некоторые, например Ирка или Танька, они вообще дохлые, болели часто, тут же начали хихикать.
– Это что еще такое? Что за глупый смех? – Учительница почуяла неладное.
Тут Ирка и Танька просто затряслись от смеха, даже повизгивать начали, а глядя на них, принялись веселиться и остальные.
– Вы почему смеетесь? – рассвирепела учительница. – Объясните мне, что происходит! Как вы смеете?! Что во мне такого смешного?!
Уж тут-то все чуть под парты от хохота не свалились. А учительница стала такого цвета... Я даже испугалась, что ее сейчас удар хватит.
И Виник, наверное, тоже испугался. Он встал и сказал спокойно и вежливо:
– Мы смеемся, потому что вы – лысая зеленая макака. Так получилось. Вы уж не огорчайтесь. Вы – лысая зеленая макака, а так – ничего страшного.
И сел.
У учительницы голос пропал начисто. И как это только пятнадцать минут назад она на нас кричала?
Сначала она просто открывала рот – без всяких звуков, а потом схватилась за голову и побежала из класса спортивной рысью.
– Странная какая-то, – пожал плечами Виник. – Сама же просила объяснить, почему все смеются.
Винику, конечно, здорово влетело. В пятый класс он пошел в другую школу. В шестой – еще в одну. Седьмой класс заканчивал в санатории, восьмой – в другом городе, девятый – опять в Москве, но в лесной школе. Вернее, половину девятого, потому что в лесной школе он опять что-то отчебучил. В десятый класс его принимать никто не хотел. Что он делал дальше – я точно не знаю, но зато теперь наш Виник стал начальством и ездит на здоровенном джипе с мигалками.
Приключения папы в школе № 3076
Вот что теперь в школах творится! Вот уж история так история... Но всякие смешные истории в школе случаются не только с учителями и учениками, но и с папами и мамами. Вот, пожалуйста: кошмарная история, рассказанная Ваней Щеголевым.
Мама принесла домой морское чудище. Оно было здоровенное, усатое и с клешнями. Когда нас водили в музей естествознания, я видел там таких в банках, только они там дохлые уже, заспиртованные. А этот бедняга – замороженный.
– Это королевский лобстер, – сказала мама. – Нам на ужин. Знаешь, полезный какой?
Мама села на диету. Вчера она специально ездила за город, чтобы набрать листья молодых одуванчиков и крапивы для салата. А сегодня, значит, морское чудище.
Стали мы с мамой его варить. Мама приправ всяких в кастрюлю горстями сыпет, лобстер булькает, варится, даже окна запотели. Салатик из одуванчиков нарезали, тут папа входит.
Потянул носом и говорит:
– Чем это несет прямо с первого этажа? Опять, что ли, трубу где-то прорвало? Безобразие!
Я сказал:
– Пап, ты что, это же наш ужин. Лобстер королевский. Знаешь, полезный какой?
Папа заглянул в кастрюлю и опять потянул носом.
– Очень интересно, – сказал папа. – Я работаю по шестнадцать часов в сутки, иду домой, мечтая о бифштексе, а меня в родной семье встречают вареными тараканами.
– Иногда полезно посидеть на диете, – сказала мама. – Разгрузить свой организм, подпитать йодом, морскими витаминами...
– Хорошо, уговорила. А на гарнирчик что?
– Салат из молодых одуванчиков, – похвасталась мама. – С крапивой.
– Я что, кролик, что ли? – взвыл папа.
– Одуванчик богат витаминами и микроэлементами, – сказала мама. – И вообще, сейчас май, и надо благодарно пользоваться тем, что дает нам природа. Это очень омолаживает организм.
Мы стали есть лобстера. А что, ничего! Тем более что я ел лобстера первый раз в жизни и поэтому загадал желание. Даже целых три – чтобы в Африке побывать, чтобы лето было недождливое и чтобы все собаки и кошки стали пуленепробиваемыми.
Мы с мамой съели лобстера с удовольствием, а папа все ворчал и морщился, особенно когда жевал одуванчики с крапивой. После этого он нажарил себе шпикачек с кетчупом и заметно подобрел.
– Ты, папа, совсем не печешься о своем здоровье, – сказала мама. – Неправильный ты какой-то.
– Может, ты «бэшка?» – догадался я. – Вот я – «ашка», и мама тоже в школе была «ашкой», а ты, наверное, «бэшка».
– Да, – сказал папа гордо. – Я учился в классе «Б».
– Так вот оно что. – Мама даже перестала есть одуванчики. – И почему я не поинтересовалась этим до свадьбы?
– Но потом перешел в «А», – поспешил добавить папа.
– Значит, ты, папа, как Раппопорт.
– Что за Раппопорт еще?
– Псих один, с нами до третьего класса учился. Круглый отличник, а шуток не понимает. Ему говорят «Раппопорт-аэропорт на колесиках приехал», а он ябедничает, что это неприличные слова. Потом ему однажды случайно четверку по математике поставили, его мама обиделась и перевела к «бэшкам».
– У вас там вечно неизвестно что творится, – нахмурился папа.
Папа с самого начала предлагал отдать меня в военное училище с преподаванием ряда предметов на китайском языке, потому что оно ближе всех к дому. Но мама решила, что лучше мне учиться в той же школе, в которой училась она, потому что, во-первых, ее там все хорошо помнят (в седьмом классе мама участвовала в поджоге школы), а во-вторых, фамилия-то у меня другая, никто сразу не догадается, чей я сын, а если вдруг что – мама всегда придет и разберется.
И тут я вспомнил.
– Наша Жанна Аполлоновна говорит, что мои родители совсем не участвуют в жизни класса. Вот бабушка Савченко цветочки в горшках подарила, потому что у Сашкиного младшего брата на них аллергия. Мама Насти Зашкиркиной двух черепашек принесла, а то они по ночам очень шуршат и топают. Все в жизни класса участвуют, а вы – нет.
– Давайте тоже что-нибудь ненужное в класс подарим, – согласился папа.
– Ага, – обрадовалась мама. – Бабушку или дядю Владика.
– Вот не хотел я его в твою школу отдавать, – с горечью сказал папа. – Из этой школы все такие, как ты, получаются. Которые родного мужа голодом уморить готовы, а всех родственников в живой уголок сдать мечтают.
– Во всяком случае, ты должен сходить к учительнице, познакомиться, поговорить по душам, – решила мама. – Учительницы это просто обожают.
– Может, лучше ты? – жалобно спросил папа.
– Нет уж, – сказал я. – Маму прибережем для аварийного случая.
Еще с вечера папа договорился на работе, отложил все важные дела и стал собираться в школу. На специальную бумажку папа записал имя-отчество Жанны Аполлоновны, и что я учусь в пятом «А», и в каком кабинете этот пятый «А» находится. Мама нагладила ему белую рубашку, я начистил ботинки, дворник дядя Леша вымыл папину машину.
Утром папа как следует набрызгался одеколоном и сказал, что надеется быть в школе часам к трем, как раз, когда ученики разойдутся и можно будет поговорить с Жанной Аполлоновной и произвести на нее приятное впечатление.
В школе я предупредил Жанну Аполлоновну, что папа обязательно зайдет к ней сегодня, чтобы поговорить о жизни класса и моем воспитании, а сам поскорее смылся домой сразу после шестого урока.
А дальше вот что было.
Поскольку полдня папа находился на работе и занимался всякими важными делами, он как-то замотался. (Взрослые обожают это слово. А спроси их, во что замотался или чем замотался, ни за что не смогут ответить.) Замотавшись, папа потерял листочек с именем-отчеством Жанны Аполлоновны, перепутал, в каком я классе, не смог толком объяснить, куда идет, и чуть не подрался с охранником.
Наконец ему удалось прорваться вовнутрь. Тут его сбила с ног ватага первоклассников с продленки, которые мчались в столовую на бесплатный полдник – пить молоко с черным хлебом. Папа, можно сказать, чудом уцелел и от испуга неожиданно вспомнил номер кабинета Жанны Аполлоновны.
Но теперь, после общения с охранником и встречи с малышней, у папы был совсем растерзанный вид, и он зашел в туалет привести себя в порядок.
В туалете папа зачитался надписями на стенах и с возмущением пришел к выводу, что многие слова не только на английском, но и на русском написаны с ошибками.